Азовский гамбит - Иван Валерьевич Оченков

Вельяминов. Ломайте шапки, сукины дети!

– Это который? – раздался из толпы насмешливый голос.

– Тот самый, кто с ополчением князя Пожарского Москву у поляков отбивал! Кто с государем Иваном Федоровичем у Чертопольских ворот насмерть стоял, а потом королевича Владислава отражал. Вот он каков!

– А, брат полюбовницы царской! – ощерился никак не желавший униматься поп и тут же завопил с новой силой: – Это они царицу Катерину смертию уморили!

– Ах ты, мать-перемать! – возмутился такому несправедливому обвинению Никита и, пришпорив коня, бросился в погоню за языкатым кутейником.

Даже на таком могучем боевом скакуне пробиваться сквозь толпу дело непростое, но разозлившийся от нападок на свой честный род и любимую сестру боярин упрямо рвался вперед, хлеща направо и налево плетью. Не ожидавшие такой развязки москвичи шарахнулись в разные стороны и только доведший-таки до греха людей расстрига, подобрав полы изодранного подрясника, бросился улепетывать. В два скачка догнав зачинщика, Никита принялся со всей богатырской силой и боярской щедростью лупцевать того семихвосткой, приговаривая при этом:

– Запорю сукина сына!

– Зачем божьего человека мордуешь? – попробовал было вступиться за попа один из горожан, вывернувший из ближайшей телеги оглоблю.

Встав между всадником и охающим расстригой, он принялся размахивать своим орудием, не давая приблизиться к ним, но разъяренный Никита недолго думая вскочил ногами на седло и спрыгнул с высоты на заступника, разом обезоружив и сбив того с ног.

Увидев такую развязку, одни горожане бросились разбегаться, другие попытались прийти на помощь своему собрату, но вокруг него стеной стали боевые холопы и ощетинились оружием.

– Где этот треклятый поп?! – ругался на чем свет стоит Вельяминов, но тот, воспользовавшись всеобщим смятением, успел улизнуть.

– Ушел, – виновато отозвался Лукьян.

– Так догоните!

– Прости, господин, только если мы его ловить станем, то кто будет обоз охранять, а ведь там супружница твоя, да сестрица, да дети малые!

– Тьфу, пропасть! – выругался Никита, но делать нечего, и он отдал приказ двигаться дальше.

В усадьбе загодя предупрежденные о приезде хозяина холопы встретили их жарко натопленной баней и начисто выскобленными горницами, в которых одуряюще пахло свежеприготовленными яствами и разносолами.

– Откушай, батюшка, поди, утомился в дороге, – низко кланяясь, приговаривала мать Лукьяна Агафья, подавая угощение на рушнике.

– Благодарствую, – отозвался боярин, – только теперь, пожалуй, недосуг. Вдруг государь в Кремль вызовет.

– Нет, кормилец, – помотала головой старушка. – Не вызовет. Он уж неделю как ускакал из Москвы-то!

– Куда?

– Да кто же его знает! Сели вместе с Михальским на коней да и умчались.

– Ишь ты, а на кого столицу оставил?

– Известно на кого, – усмехнулся входящий в ворота Пушкарев. – На боярина Романова, конечно. Здрав будь, Никита свет-Иванович! Примешь ли гостя незваного?

– Тебе, брат Анисим, завсегда рад, – распахнул объятия Вельяминов.

Когда-то они вместе оказались в плену, потом попали на службу к герцогу Мекленбургскому, прошли бок о бок не одну битву и в конце концов, несмотря на разницу в происхождении, крепко сдружились.

– Тише, медведь архангельский, спину сломаешь! – шутливо закряхтел полковник, после чего они по русскому обычаю трижды расцеловались.

– Ничто, я поломаю, я и полечу! Пойдем, раз такое дело, в баньке попаримся, а потом посидим как следует. Вино есть фряжское да гишпанское, водка гданская, чего желаешь?

– Отчего же не попариться с хорошим человеком. Заодно и потолкуем!

– Доброго здоровьичка, Никита Иванович, – раздался из-за спины отчима звонкий, будто серебряный колокольчик, голосок Марии Пушкаревой. – Каково добрались, поздорову ли супруга ваша и сестрица с детками?

– И ты здесь, егоза, – усмехнулся боярин. – Слава богу, все благополучно у нас.

Маша, хорошо знавшая о приверженности хозяина дома старым обычаям, чинно поклонилась ему в пояс, не став изображать новоманерный книксен.

– Эко ты выросла да похорошела, – не удержался от похвалы Вельяминов. – Совсем невестой стала. От женихов, поди, отбоя нет?

– Да где там, – махнул рукой Анисим и добавил, будто жалуясь: – Ведь никакого сладу с девкой нет, кто уж тут обзарится на такое-то добро!

– Неужто вовсе никто? – притворно удивился Никита.

– Да есть один дурачок, который по ней сохнет, а она из него веревки вьет да узлом вяжет!

– Полно тебе, батюшка, напраслину на меня возводить, – с притворным смирением заявила девушка, потупив очи долу. – Уж я-то всегда отцовской воле послушна!

– Ты, верно, супругу мою да сестрицу проведать хотела? – спросил боярин. – Так ступай, девонька, в горницу. Нечего тебе тут столбеть холопам на потеху.

Получив разрешение, девушка скользнула мимо гостеприимного хозяина и, стуча каблучками, поднялась по лестнице. Они с Аленой и впрямь с давних пор стали близкими подругами, и теперь после долгой разлуки им следовало многое обсудить.

Мужчины тоже не стали терять времени даром и отправились в баню, где хорошенько попарились, потом выпили, после чего сделали еще заход и уже расслабленные и чистые засели в горнице у стола, заставленного баклагами с вином и разнообразной закуской.

– Зачем меня государь вызвал? – спросил о наболевшем Никита, осушив очередную чару.

– Сам, поди, знаешь, – хитро усмехнулся Анисим, но, заметив, как побагровело лицо товарища, подвинулся к нему поближе и зашептал заговорщицким тоном: – Не об том думаешь, брат!

– А о чем надо?

– Война скоро будет, и государю верные люди во как занадобятся!

– С кем война-то?

– С турком.

– Ополоумел?! Куда с нашим сиротством султана воевать?

– Не мы его, а он нас. Дошли вести, что Осман собрался рать послать противу казаков, что в Азове сидят, и для того даже с поляками замирился.

– Враки! На что это ему, когда у него под носом земли куда как обильнее и богаче?

– Враки не враки, а государь велел Азов укрепить и помощь туда послать.

– А я тут при чем?

– Ты дураком-то не прикидывайся! Если у границ какая-никакая заварушка случится, ты думаешь, наш Иоганн дома усидит?

– Нет, – мотнул головой Никита.

– Вот. И на кого ему тогда Москву оставить, не братьям же Романовым?

– Отчего бы и не им? Они друг дружку терпеть не могут, вот и не дадут один другому злоумышлять.

– Брось. Ворон ворону глаз не выклюет. Тут человек по-настоящему верный надобен. Как раз такой, как ты!

– Чай, и получше меня родом люди найдутся.

– Это как сказать, – сожалеюще, будто разговаривая с неразумным дитятей, протянул Пушкарев. – Простому служивому человеку, хотя бы и в бояре вышедшему, таковой чести много. А вот шурину государеву оно бы и в самый раз!

– А где он, шурин?

– Ты из себя мальца несмышленого-то не строй! Или не видел, как он на Алену смотрит?

– Он так на всех баб смотрит, от его взгляда даже беременеют, бывает!

– Нешто плохо дядей царевича быть? Что ты смотришь на меня, как немецкий рейтар на колбасу?! Даже если случится какой грех, сам, поди, ведаешь, он своих детей не бросает. Лизки Лямкиной дочь и ту признал, а ведь Лизка, тьфу, соромно сказать, маркитантка, девка гулящая была! А Алена твоя…

– Не тронь ее, не то зашибу!

– Да слушай же ты, дурила! Алена твоя из хорошего рода. И дети от нее будут русские. Смекаешь?!

– Не женятся государи на вдовах!

– До сей поры, может, и не женились, хотя…

– Чего хотя?

– Темный ты человек, Никита. Необразованный.

– Полегче!

– Нет, я тебе точно говорю. Вот моя Машка – та ученая! Не зря книжки