Азовский гамбит - Иван Валерьевич Оченков

просивший помощника. – А он умеет управлять повозкой?

– И нечего со мной спорить! – нахмурился опять ничего не понявший полковник. – Сказано, с тобой поедет, значит, поедет!

– Ладно, потом разберемся, – вздохнул врач и знаками показал своему спутнику, чтобы тот садился рядом с ним на облучок.

Обрадованный его сговорчивостью Панин поспешил откланяться, шепнув напоследок пареньку:

– Веди себя смирно, Фатима, да слушайся господина доктора. Глядишь, все и обойдется!

Поражение протестантов в битве на Праздном поле, как и следовало ожидать, ударило по всем чехам. Даже те из них, кто принадлежал к католической церкви, на своей шкуре испытали, каково живется в захваченной иноземцами стране. Сторонники императора, большинство из которых было немцами, итальянцами или испанцами, рассыпавшись по землям королевства, занимались «наведением порядка», поиском еретиков, но главным образом – бесконечными грабежами.

Что самое ужасное, не было никакого способа уберечься от этой напасти. Стоило обывателям откупиться от одних мародеров, им на смену приходили другие и забирали то, что ненароком уцелело от предыдущих. Заплатить следующим было нечем, и тогда разнузданная солдатня отбирала последнее, сопровождая реквизиции насилием и убийствами.

И если такова была судьба католиков, что уж тут говорить о приверженцах Реформации. Для них оставалась только одна возможность сохранить остатки состояния, честь и саму жизнь – бежать! И они бежали… Кто в одиночку, кто малыми группами, а иной раз и целыми караванами стремились несчастные на север, во владения князей-протестантов, но главным образом в Мекленбург, ставший для них воистину землей обетованной и ковчегом спасения. Сам же его великий государь уподоблялся в проповедях протестантских пасторов ветхозаветному Ною и пророку Моисею, выведшему «народ израилев» из Египта.

На всех границах герцогства расположились отряды стражи, задачей которых было брать под свою защиту беженцев и направлять их путь дальше. Да, тем, кому посчастливилось добраться до безопасных мест, предлагались три варианта на выбор. Остаться в самом Мекленбурге, отправиться в далекую Россию, где правил столь добрый и милостивый герцог, как Иоганн Альбрехт, или же на свой страх и риск убираться ко всем чертям, хоть через море в Швецию, хоть через океан в Америку.

Многие соглашались остаться, тем более что в Ростоке и прилегающих к нему территориях хватало свободной земли, а в городе и особенно в порту всегда требовались рабочие руки. Другие устремили свой путь в Новый Свет, горя желанием нести истинную веру заблудшим дикарям, но немалое число все же садились на корабли, чтобы отправиться на Восток. Ибо как сказано в Святом Писании «Ex oriente lux» (Свет с Востока). Там, на девственных территориях, вдали от религиозных гонений и распрей они и намеревались начать жизнь с чистого листа.

Проще всего было людям, владевшим каким-нибудь мастерством или полезным для русского царя знанием. Любому, объявившему себя врачом, аптекарем, ремесленником, каменщиком, литейщиком или рудознатцем, устраивали требовательную коллегиальную проверку. В случае ее успешного прохождения предлагали отправиться в Россию, для чего давали некоторую сумму на проезд и первое обзаведение. Нельзя сказать, чтобы от желающих не было отбоя, но все же народ потянулся…

Вот только новая родина тоже не всегда приветливо встречала переселенцев. Местные жители, в памяти которых были еще свежи события Смуты, смотрели на новоприбывших иноземцев с недоверием и страхом.

– Что же это делается, православные?! – кликушествовал у заставы на Ростовском тракте босой поп-расстрига в изодранном подряснике. – Басурмане иноверные яко саранча на святую Русь лезут, а вы и ни гугу! Скоро вас всех в латиняне перекрестят, а вам и горя мало…

– Не знаю, как там с саранчой, – задумчиво заметил прислушивающийся к его речам купец в богатом кафтане, – а Земского приказа кое-кому не миновать.

– За что его, дядечка? – испуганно спросил сопровождавший его худой отрок, одетый, может, самую малость похуже.

– За то, что воду мутит, – сплюнул тот, после чего поманил молодого человека к себе пальцем и прошептал так, чтобы другие не слышали: – Ведаешь ли, что государь с патриархом велели попов, не разумеющих грамоте и учиться не желающих, приходов и сана лишать?

– Ага.

– Вот он и разоряется. Смекаешь?

– Так, может, велеть холопам его схватить да на съезжую?

– Ты что, дитятко, совсем головушкой скорбен? – изумился подобному предложению купец. – Нешто не ведаешь, что у нас на Руси-матушке доводчику – первый кнут? И вообще, недосуг нам…

– А что же делать?

– Да ничего не делать, а проезжать быстрее, пока этот убогий на царя хулу возводить не стал. Тогда точно греха не оберешься!

Прежде заставы были устроены для взимания с проезжавших торговцев пошлин, и при них постоянно находился подьячий и крепкий караул из стрельцов. Однако еще прошлым летом государь Иван Федорович упразднил все внутренние таможни в стране, и теперь служивые стояли только у самих ворот и ни во что особо не вмешивались. Едут себе торговые люди – и пусть едут. Кричит юродствующий – и пусть себе горло надрывает, лишь бы крамольного чего не ляпнул!

Еще немного, и все могло бы закончиться благополучно, но въезд в ворота купцам преградил поезд какого-то боярина, путешествовавшего со своими домочадцами и холопами, а с другой стороны к заставе подошли несколько любопытствующих иноземцев.

– Глядите, православные, – заголосил обрадованный расстрига, – вот они, слуги антихристовы! Это они царицу Катерину со свету сжили за то, что она истинную веру приняла!

Как это часто бывает в России, при жизни шведскую принцессу не жаловали. Одни за то, что она одевалась в более привычное для нее иноземное платье и не желала сидеть взаперти, а, напротив, вела очень активный образ жизни. Другие за то, что не сразу приняла православие, а долгое время придерживалась лютеранства. Третьи просто не любили иноземцев вне зависимости от национальности, пола и вероисповедания.

Но стоило несчастной женщине умереть родами, как настроения в народе резко переменились. Все стали ее жалеть и любить, с благодарностью вспоминая щедрые пожертвования монастырям и храмам, а также нескудную милостыню нищим. Поэтому крики оборванного попа если и не убедили присутствующих, то все же привлекли всеобщее внимание.

– Вот паскуда! – сокрушенно вздохнул купец. – Ей-ей, доведет до греха!

– Глядите, вон они, окаянные! – дрожа от возбуждения, брызгал слюной расстрига, подбираясь все ближе.

– Что хочет этот человек? – испуганно спросил один из иностранцев.

– Не знаю, – пожал плечами второй. – Кажется, это уличный проповедник.

– Но к чему он призывает? И почему эти люди идут за ним?

– У них такие же лица, как у наших соседей после победы католиков на Белой горе, – подал голос третий. – И вероятно, они тоже не слишком любят иноверцев.

– Не может быть, – нервно возразил второй. – Иоганн Альбрехт издал указ о веротерпимости в своем царстве. Я сам его читал. Никто не смеет ставить нам в вину нашу веру, если мы не будем проповедовать среди его русских подданных.

– А вы уверены, что эти люди тоже читали его указ?

Пока они так препирались между собой, благоприятное время для бегства оказалось безвозвратно утеряно и пути отступления надежно перекрыты неулыбчивыми бородатыми мужиками и