Истории московских улиц - Владимир Муравьев

Савва вернулся домой совершенно здоровый. Спустя малое время он раздал свое имение церкви и нищим и постригся в иноческий чин в Чудовом монастыре. Он "поживе лета довольна, ко Господу отъиде с миром; и погребен бысть в том монастыре".

В царствование Петра I с переводом столицы и двора из Москвы в Петербург Казанский собор утратил свой придворно-политический статус, но оставался одним из наиболее посещаемых московских храмов.

К концу XVIII века забылось, что храмоздателем Казанского собора был Михаил Федорович. И в народной памяти, и в исторической научной литературе как несомненный и общепризнанный факт утвердилось мнение, что строителем Казанского собора был князь Д.М.Пожарский. Даже такой серьезный ученый историк и архивист, как А.Ф.Малиновский, в работе 1820-х годов "Обозрение Москвы" утверждает: "Казанский собор построен боярином князем Дмитрием Михайловичем Пожарским по случаю незабвенного для Москвы и для всей России происшествия". При этом Малиновский основывался на бывшей в его распоряжении литературе о Казанском соборе. Но, не подвергая сомнению факт строительства собора Пожарским, он в то же время опровергает достоверность другой народной легенды: "Прежде многие думали, что тут (в соборе. - В.М.) похоронен храмоздатель князь Пожарский, но теперь известно уже, что прах его покоится в Спасо-Евфимьевском монастыре, где издавна погребались его предки".

В современных, особенно популярных, работах, как правило, строителем Казанского собора называется князь Пожарский, что в общем-то неверно фактически, но исторически справедливо: нехорошо поступил царь Михаил Федорович, отлучив князя от участия в возведении мемориального храма, и народ своей молвой поправил его.

В 1812 году с начала войны и до самого вступления наполеоновских войск в Москву в типографии возле Казанского собора печатались и раздавались листовки с сообщениями о военных действиях. У собора постоянно, с утра до ночи, шумела толпа ожидающих новостей москвичей. В толпе горячо обсуждалось каждое новое известие, высказывались разные мнения о действиях наших и французских военачальников, строились прогнозы. Кроме официальных сообщений, на ограде церкви вывешивались патриотические лубочные листы предшественники "Окон ТАСС" войны 1941-1945 годов.

22 июня 1941 года фотокамера запечатлела первые минуты, когда москвичи узнали о начале Великой Отечественной войны, также на Никольской, возле того места, где стоял, к тому времени снесенный, Казанский собор. Эта фотография - "22 июня 1941 года. Улица 25-го Октября. Москвичи слушают по радио заявление Молотова" - опубликована во многих книгах о войне. Суровы и прекрасны лица москвичей, случайных прохожих, внезапно настигнутых грозным известием, в них нет смятения перед обрушившейся на страну бедой, но спокойная решимость встать против нее. Лишь одно тогда вызывало сомнение: где Сталин, почему не он выступал по радио?

В XIX веке собор не раз ремонтировали, перекрывали крышу, перестраивали. В результате перестроек он лишился кокошников у основания главы, было разобрано шатровое покрытие колокольни.

В XIX веке торговые ряды из Воскресенского проезда были убраны, осталась только торговля с лотков и вразнос. Но, кроме торговцев, здесь появились люди новой профессии, порожденные развитием бюрократии. О них рассказывает в своих мемуарах "Из жизни торговой Москвы" московский купец И.А.Слонов.

"У Воскресенских ворот, - пишет он, - около здания Губернского правления, с незапамятных времен находилась сутяжная биржа стряпчих, приказных и выгнанных со службы чиновников, занимавшихся писанием разных доносов, ябед и прошений для неграмотного, темного люда.

В простонародье такие лица известны под названием "аблакатов от Иверской". Все они поголовно алкоголики, с опухшими лицами и красно-сизыми носами.

"Аблакат", найдя на улице клиента, приглашал его следовать за ним в трактир "Низок". Там за косушку водки, выслушав клиента, он писал ему такое витиеватое прошение, что понять написанное нельзя было не только постороннему человеку, но оно часто было непонятно и самому автору..."

"Аблакат от Иверской" был настолько характерной и яркой фигурой купеческой Москвы сороковых-семидесятых годов XIX века, что А.Н.Островский вывел его в первой своей комедии "Свои люди - сочтемся". Этот отставной стряпчий Сысой Псоич Рисположенский играет в сюжете комедии заметную роль. В разговоре с Подхалюзиным речь идет о его практике у Воскресенских ворот.

"Подхалюзин. А, наше вам-с!

Рисположенский. К вам, батюшка Лазарь Елизарыч, к вам! Право. Думаю, мол, мало ли что, может, что и нужно. Это водочка у вас? Я, Лазарь Елизарыч, рюмочку выпью. Что-то руки стали трястись по утрам, особенно вот правая; как писать что, Лазарь Елизарыч, так все левой поддерживаю. Ей-богу! А выпьешь водочки, словно лучше. (Пьет.)

Подхалюзин. Отчего же это у вас руки трясутся?

Рисположенский. (Садится к столу.) От заботы, Лазарь Елизарыч, от заботы, батюшка.

Подхалюзин. Так-с! А я так полагаю от того, что больно народ грабите. За неправду Бог наказывает.

Рисположенский. Эх, хе, хе... Лазарь Елизарыч! Где нам грабить! Делишки наши маленькие. Мы, как птицы небесные, по зернышку клюем.

Подхалюзин. Вы, стало быть, больше по мелочам?

Рисположенский. Будешь и по мелочам, как взять-то негде. Ну еще нешто, кабы один, а то ведь у меня жена да четверо ребятишек. Все есть просят, голубчики. Тот говорит - тятенька, дай, другой говорит - тятенька, дай. Одного вот в гимназию определил: мундирчик надобно, то, другое. А домишко-то эвоно где!.. Что сапогов одних истреплешь, ходимши к Воскресенским воротам с Бутырок-то.

Подхалюзин. Это точно-с.

Рисположенский. А зачем ходишь-то: кому просьбишку изобразишь, кого в мещане припишешь. Иной день и полтины серебром домой не принесешь. Ей-богу, не лгу. Чем тут жить? Я, Лазарь Елизарыч, рюмочку выпью. (Пьет.) А я думаю: забегу, мол, я к Лазарь Елизарычу, не даст ли он мне деньжонок что-нибудь".

М.И.Пыляев в книге "Старая Москва", описывая тех же "аблакатов" в Воскресенском проезде, отмечает подмеченный им (речь идет о 1880-х годах) "замечательный" обычай, что именно здесь "всегда впервые в Москве появлялись у разносчиков на лотках свежие огурцы, и первые свежие грибы весною можно было найти тут же".

Но еще описи XVII века неизменно отмечают торговлю съестным у ограды Казанского собора: "Стоят у той ограды скамьи и шалаши и торгуют яблок и восчаными свечами и иными съестными товары". С XVII же века идет и обычай приносить сюда первые плоды урожая. В судебных документах конца XVII века сохранилось дело о беззаконном торге "новой редькой" торговцем Огородной слободы Ивашкой Феоктистовым. Его обвинили в том, что он не представил до того, как торговать "новой редькой" у Казанского, свой товар "великому государю вверх". Огородник оправдывался, что он носил редьку во дворец, да у него не купили, это дело расследовали, и в конце концов Ивашке пришлось платить штраф.

В заключение рассказа о Воскресенском проезде приводим его описание из последнего предреволюционного путеводителя "По Москве", изданного в 1917 году.

Автор вспоминает адвокатов от Иверской - типажей Островского и далее переходит к рассказу о современном виде проезда. "Этот тип (имеется в виду пресловутый иверский адвокат. - В.М.) еще не вымер окончательно и теперь. Время от времени можно наблюдать подозрительных, в засаленных "пальтах", с подвязанной щекой и распухшим носом личностей, предлагающих свои услуги. На тротуаре бойко идет торговля "шнурами и гуталином", грецкими губками и туфлями. Иногда среди массы снующей здесь публики пройдет уже вымирающий московский тип - это "сбитенщик", продающий "сбитень". Днем, до 4 часов, это самое многолюдное место в Москве".

Во время октябрьских боев 1917 года Казанский собор оказался свидетелем и в некотором роде местом действия главного эпизода боев штурма Кремля: у собора поставили орудие, которое прямой наводкой било по Никольским воротам.

Обстрел Никольской башни стал первым случаем осквернения и разрушения православных святынь коммунистами: пострадал надворотный образ святителя Николая, почитаемый в Москве чудотворным за то, что при взрыве французами в 1812 году Никольской башни остался неповрежденным.

Свидетель обстрела Кремля, составивший отчет о его повреждениях, тогда же, в 1917 году, опубликованный, епископ Нестор Камчатский пишет в этом отчете о состоянии Никольской башни:

"На Никольской башне, которую разбили в 1812 году французы, образ святителя Николая, оставшийся невредимым от французского нашествия, ныне подвергся грубому расстрелу. Как Никольская башня, так и Никольские ворота совершенно изрыты снарядами, пулеметами, ручными гранатами и ружейными пулями. Совершенно уничтожен киот, прикрывающий икону Св. Николая, сень над иконой сбита и держится на одном гвозде. С одной стороны изображение Ангела сбито, а с другой прострелено. Среди этого разрушения образ Св. Николая уцелел, но вокруг главы и плеч святителя сплошной узор пулевых ран. При первом взгляде кажется, что иконы нет, но, всматриваясь внимательнее, сквозь пыль и сор, вырисовывается сначала строгое лицо святителя Николая, и в правом виске видна рана, а затем становится яснее и весь чудотворный образ - стена и ограждение Священного Кремля".