Опасный след - Нора Робертс

– Вы так полагаете?

– Я был в вашем доме, – напомнил Саймон.

Фионе очень хотелось провести пальцем по глубокой резьбе – вытянутым сердцам – на дверце.

– Это могло бы создать напряжение.

– Нет.

Фиона старалась как могла, но все-таки не могла его понять.

– То есть вы не хотите продать мне эту вещь, потому что я неэлегантна? – озадаченно спросила она.

– Вот именно.

– А как с таким подходом вы вообще что-то продаете?

– Сдаю на комиссию или работаю под заказ. Делаю то, что подходит данному клиенту. – Сделав большой глоток, Саймон внимательно взглянул на нее. – Тяжелая была ночь.

Фиона сунула руки в карманы.

– Спасибо, что заметили. Ну, поскольку я вам мешаю и не гожусь в обладательницы этого дурацкого шкафчика, оставляю вас с вашей жуткой пилой.

– Сейчас я отдыхаю.

Фиона хлебнула колы, разглядывая Саймона так же пристально, как и он разглядывал ее.

– Видите ли, при моей профессии ваши скверные манеры никоим образом не могут меня задеть.

– Если вы собираетесь дрессировать меня, должен предупредить: я упрям. – Фиона лишь улыбнулась. – Итак, если «не-нужно-ли-вам-чего-нибудь» было предлогом, я должен сделать вывод, что вы за мной приударяете?

Фиона опять улыбнулась, обвела взглядом мастерскую. Разнообразные тиски и стамески, токарный станок, на вид такой же устрашающий, как пила-монстр, множество инструментов непонятного назначения и пустые стаканчики из-под кофе с гвоздями, винтами и другими странными железяками.

Единственное, чего Фиона не заметила, – хоть какого-то подобия системы и порядка.

– Приударяю? Пока нет. И, учитывая ваше более чем странное поведение, я еще хорошенько подумаю.

– Честно. Ну, что ж, честность за честность: вы – не мой типаж.

Фиона отвлеклась от созерцания изумительного кресла-качалки с широкими подлокотниками и холодно взглянула на Саймона.

– Да неужели?

– Определенно. Меня привлекают любовь к искусству и женственность. Соблазнительная фигурка приветствуется.

– Сильвия.

– Да.

– Или Нина Аббот.

В глазах Саймона мелькнуло раздражение, и Фиона не сдержала самодовольной улыбки.

– Или, – кратко ответил Саймон.

– Слава богу, мы все прояснили до того, как я отдала свое нежное сердце в ваши грубые руки.

– Чистое везение. Но… иногда полезно смешивать несовместимое. Или пробовать что-то новенькое.

– Отлично. Я дам знать, когда захочу смешивать и пробовать. А пока убираю с вашей дороги свое неэлегантное, не тяготеющее к искусству, неженственное, плоскогрудое я.

– Вы не плоскогрудая.

Фиона расхохоталась:

– Боже, потрясающий простофиля. Выметаюсь, пока у меня осталась хоть капелька самомнения.

Фиона вышла, позвала своего пса. Когда подбежал щенок, она его погладила, похвалила, подтолкнула в помещение и закрыла за собой дверь. И, мельком оглянувшись на Саймона через стекло, направилась к своему пикапу в сопровождении преданного Ньюмена.

Саймон следил за ней через окно. Когда Фиона вошла в мастерскую, она выглядела потерянной, неуверенной. Усталой.

Ничего этого больше нет, думал он. Пружинистая, спортивная походка, широкий шаг, естественная грация. Уверенность в каждом движении и, пожалуй, немного раздражения.

Так лучше. Может, он и простофиля, но теперь будет меньше тревожиться за нее.

Вполне удовлетворенный, Саймон сунул в уши затычки, надел защитные очки, включил музыку и вернулся к работе.

* * *

– Он не мог так сказать! – недоверчиво воскликнула Сильвия.

Опершись о прилавок в своем прелестном магазинчике, она слушала рассказ Фионы и с удовольствием наблюдала, как та выбирает сережки.

– Сказал, сказал. – Фиона приложила к одному уху длинную жемчужную гроздь, а к другому – забавные разноцветные стеклянные шарики. – Я недостаточно элегантна для его перехваленного винного шкафчика. Я могу быть элегантной. Видишь? Жемчуг.

– Очень мило, только стекляшки тебе больше подходят.

– Я знаю. Но я могу носить жемчуг, если захочу. – Положив сережки на витрину, Фиона подошла к красивой высокой вазе.

В магазинчике Сильвии всегда было что-то новенькое. Картина, шарф, столик, изумительная бижутерия. Или мебель, как, например, вот эта скамья с высокими изогнутыми подлокотниками. Фиона провела пальцами по полированному дереву.

– Какая красивая.

– Одна из работ Саймона.

Восхищение испарилось. Фионе захотелось поколотить чертову скамью.

– Понятно. А потом он сказал, что я не его типаж. Как будто я спрашивала. А вот ты – его типаж.

– Я?

– Он даже привел тебя в пример. Разбирается в искусстве, женственная, фигуристая.

– Ты шутишь?

– Вовсе нет. Не вижу самодовольной улыбки.

Сильвия демонстративно взбила волосы.

– В такой ситуации трудно не задирать нос.

– Можешь закрутить с ним романчик, – великодушно разрешила Фиона.

– Это было бы интересно, но, думаю, я ограничусь самодовольством. Милая, я уверена, что он не хотел тебя оскорбить.

– О нет, как раз хотел.

– Знаешь, что я тебе скажу, через десять минут я закрываюсь. Мы поужинаем и сотрем его в порошок. А еще лучше, сотрем в порошок всех мужчин как класс.

– Соблазнительное предложение, но я должна возвращаться. На самом деле я заглянула, чтобы поворчать. Ох, Сил, последние два дня были очень паршивыми.

Сильвия вышла из-за прилавка и нежно обняла падчерицу.

– Поедем ко мне. Пока ты будешь нежиться в ванне, я приготовлю тебе спагетти.

– Если честно, я подумываю открыть банку готового супа и завалиться в постель. Я почти не спала прошлой ночью.

– Фи, я тревожусь. – Сильвия слегка дернула Фиону за «конский хвост». – Поживи у меня, пока не поймают этого маньяка.

– Ты же знаешь, с парнями я в безопасности. Кроме того, я маньяку неинтересна.

– Но… – Дверь распахнулась, и Сильвия умолкла.

– Привет, Сильвия. Привет, Фиона.

– Джеки, как поживаешь? – Сильвия улыбнулась хорошенькой блондинке, хозяйке местного пансиона «Ночлег и завтрак».

– Хорошо. Хотела заскочить пораньше. Я знаю, что через несколько минут ты закрываешься.

– Не волнуйся. Как Гарри?

– Сопит в постели, – одна из причин моего опоздания. Честное слово, можно подумать, у него чума, а не насморк. Он сводит меня с ума. Подай ему то, принеси это. Отрывает меня от дел своими стонами и жалобами. Я прибиралась после зимы и решила освежить обстановку, добавить что-нибудь новенькое. Не возражаешь, если я поброжу тут у тебя хоть немного, может, возникнут какие-нибудь идеи?

– Пожалуйста, не торопись.

– А я пойду, – спохватилась Фиона. – Рада была повидать тебя, Джеки.

– Я тоже. Ой, Фи, чуть не забыла: мой сын с женой только что завели щенка, девочку. Говорят, что хотят попрактиковаться перед тем, как сделать меня бабушкой. – Джеки закатила глаза.

– Как мило. И какая порода?

– Понятия не имею. Они взяли ее в приюте. – Джеки улыбнулась. – Брэд сказал, что они спасли одну жизнь, перед тем как задуматься о создании другой.

– Действительно, очень мило.

– Они назвали ее Сава, как царица Савы[6]. Брэд просил, если я вдруг увижусь с тобой, передать, что они хотят записать ее в твой класс для щенков.

– С нетерпением буду их ждать. Ну, мне пора.

– Я приеду завтра, помогу тебе провести занятия, – пообещала Сильвия. – И Орео это пойдет на пользу.

– Тогда до завтра. Пока, Джеки.

Уже выходя, Фиона услышала восторженный визг Джеки.

– Ах, Сильвия, какая изумительная скамья!

– О да! Это работа нового художника, о котором я тебе говорила. Саймона Дойла.

Фиона, ворча, направилась к своей машине.

А в это время в тюрьме штата Вашингтон Джордж Аллен Перри читал Библию. Поскольку его преступления обеспечили ему надежно охраняемую клетку до конца жизни, он считался образцовым заключенным.

Он не вступал ни в какие банды, не подавал никаких жалоб. Он выполнял работу, которую ему поручали, ел пищу, которую ему подавали. Он содержал себя в чистоте и уважительно разговаривал с охранниками. Регулярно делал физическую зарядку, не курил, не ругался, не баловался наркотиками и большую часть своих бесконечных дней посвящал чтению.

Посетители бывали у него редко. У него не было ни жены, ни детей. У него не было верных друзей ни в тюрьме, ни за ее стенами.

Отец бросил его давным-давно, а мать – причина его патологии, как решили психиатры, – его боялась.

Его сестра раз в месяц присылала ему письмо и раз в год приезжала из Эммитта, штат Айдахо, – она считала это своим христианским долгом. Сестра и подарила ему Библию.

Первый год был самым мучительным. Перри страдал, маскируя безумный страх потупленным взглядом и тихим поведением. На второй год страх сменился депрессией. А к третьему году Перри смирился с тем, что никогда уже не будет свободным.

Он никогда не сможет выбирать, что есть и когда, не сможет засыпать или просыпаться по собственному желанию. Он никогда не сможет гулять по лесу или полю, не сможет в темноте гнать машину с тайным грузом в багажнике.