Дикая степь - Лев Пучков

— Прочитали? — задал Тимофей Христофорович преглупейший вопрос.

— Икх… Да когда же?! — От изумления старший Юра даже икнул. — Мы… Мы только…

— Ну вот и славно, — непонятно чему обрадовался Тимофей Христофорович и, сграбастав бумаги со столов, спешно направился на выход. — И не надо. Я сам!

— Шиза косит наши ряды, — тихо высказался Вася, проводив шефа удивленным взглядом. — Нельзя так много работать…

Запершись у себя в кабинете, Тимофей Христофорович со вниманием просмотрел все бумаги из папки. То, чего хотел, не нашел и вновь вернулся к отдельно лежавшему листу, обнаруженному им, так сказать, навскидку в той трети документов, которые он первоначально оставил себе.

Вот этот-то лист и вызвал приступ неадекватного поведения председателя комиссии, который в обычной жизни слыл человеком весьма обстоятельным и уравновешенным.

Вторично перечитав каракули, писанные более двух с половиной столетий назад, Тимофей Христофорович перенес в компьютер строки документа, содержащие цифирь, на глазок переводя ценностный эквивалент в современные единицы (за год наловчился оценивать камни, слитки, монеты и иные предметы старины не хуже хорошего нумизмата или антиквара!) и подсчитал. Даже если предположить, что автор документа наполовину приврал, все равно сумма получалась настолько внушительной, что сердечко екало, а по спине активно перемещались виртуальные бикарасы.

— И больше — совершенно ничего, — удивленно покрутил головой Тимофей Христофорович, набирая в текстовом редакторе шапку докладной на верхнее имя. — Ни единого упоминания, ни резолюции тебе… Вот же странные были люди! Ленивые — до жути! Поневоле складывается впечатление, что этот донос попал в такие дурные руки, что… Эм-м… Что, вообще, читал ли его кто-нибудь?..

* * *

…Андрей Иванович окончил чтение, машинально снял нагар со свечи и, поплотнее навернув на сухие плечи заячий душегрей, отсутствующим взором вперился в слюдяное оконце.

Оконце тускло серело стылым февральским рассветом, обещая вознаградить русский люд за грехи великие очередным непогожим деньком. Снизу, из пыточного подвала, послышался равномерный негромкий стукоток да поскрипывание: палачьи подручные взделись ото сна да сразу ухватились за мехи — горн раздувать.

Ушаков всегда являлся в канцелярию до рассвета, дабы в тишине и покое разобрать поступившие за предыдущие сутки доносы, наветы, жалобы и прочие кляузы. Позже, когда к службе явятся в урочный час приказные людишки, на всех этих бумажках будет стоять толковая размашистая резолюция. Трудитесь, братие, и воздастся каждому по заслугам его! Летом ли, зимою — пока жив да здрав Андрей Иванович, работы в подвале всегда будет невпроворот, скучать никому не даст. Столько государственной важности дел, столько тайн великих, столько людишек маются, ожидаючи, когда же подвальные ремесленники на дыбу взденут да раскаленными шипцами начнут ребра драть поодиночке. Ждут сего момента, дабы завыть дико от боли адской да с чистою душою выложить Великому инквизитору очередную порцию сокровенных помыслов своих…

Андрей Иванович отрешенно смотрел в оконце, неспешно мял крепенькой рукою больное колено и вяло размышлял. Значит, помер казак Андрюшка Кривой, который оказался третьим лишним. Хорош служака Пузо, инструкцию полученную блюдет верно…

Андрей Иванович покрутил головой и протянул ноги к топленной с вечера русской печи, из широкого зева которой в простывший за ночь кабинет нежарко несло экономным теплом.

— Што ж так припозднилось-то? Кабы ране чуток, — кстати бы пришлось…

Да, случись ему такой донос годика три-четыре назад, когда почившая нонче Анна Иоанновна была в самом соку да в яростном вечном поиске новых средств для изощренных своих увеселений… Тотчас бы все бросил и стремглав помчался будить, ни секунды не раздумывая, презрев оплеухи и немилость монаршую! Жадная до дармовых богатств императрица в полной мере оценила бы находку своего верного пса…

Андрей Иванович не спешил. Времена нонче не те. Набальзамированная императрица — в лавре, а нонешние временщики для Великого инквизитора — пустой звук.

Не для кого глотку рвать… Кроме того, прожив долгую и трудную жизнь, Ушаков прекрасно знал, что большие сокровища прячут так, чтобы никто не смог найти. Прячут, охраняют и берегут пуще ока зеницы. И, по обычаю, стоит добыча тех сокровищ большой крови. Кому это сейчас надо? А потом: на самом ли деле все так, как обсказывает в доносе хитрый Пузо? Кто поручится, что это не праздный треп пьяного калмыцкого воина, желающего произвести на русских дружков впечатление? Или того хуже: никакой это не треп, а контрмина? Что, ежели хитромудрый Дондука ведет какую-то свою игру, суть и цели которой пока что никому не понятны?

— Охти мне, болезному, — широко зевнув и перекрестив рот, пробормотал Андрей Иванович, взяв со стола медный звонец с ручкой из беличьего хвоста, и, дважды тряхнув им, решил: — А щас и поглядим, как оно станет…

На звон спешно вошел приказной дьяк из дежурной ночной тройки — Никифор. Дородный телом, неопрятный, опухший с лица, с топорщившейся во все стороны несолидной бороденкой, на Крещение бритой за проигранный заклад: спал, собака, как обычно!

— Сей документ чел? — скрипучим голосом вопросил Андрей Иванович.

— Усе документы, што на обзор представил, — усе чел, так точно, — бодро закивал Никифор, боясь поднять взгляд на страшного человека. — Кой именно документ интересует, ваше-ство?

— Демьяна Пуза донос, — уточнил Андрей Иванович, впившись взором ястребиным в глупо блымкавшие глазенки Никифора, оплывшие от бессовестного обжорства ипития чрезмерного.

— Так точно, батюшка, чел! — поспешно подтвердил Никифор и вдруг позволил себе личное мнение: — Чудной документик, ваше-ство! Неужто то правда, што Пузо сказывает?

— Должно, так. — Андрей Иванович благосклонно кивнул — туповатый дьяк был прост и прозрачен, как первая мартовская сосуля. — Добрая новость, Никифорушка! Спасибо, разутешили на старости лет. На-ка, прими за работу.

— Да за что же, милостивец?! — с растерянным испугом проблеял дьяк, принимая у Андрея Ивановича серебряный рупь и отвешивая низкий поклон. Куда ж тут денешься? Даже если какой подвох, шутка изуверская — нельзя не принять! Не таков человек, чтобы ослушаться! — Ведь по обычаю службу справлял, ништо не деял лишнего…

— Вот за службу и даю, — твердо сказал Андрей Иванович. — Заслужил, бери — подвоха нету тут никакого. Добрая весть наградой красна. Будет казне весомый прибыток, потому радуюсь я. Давай зови всех, кто с тобой челсию документацию: всем по рублю жалую. В кои-то веки заслужили не плетей за браги питие на службе, а награду стояшшу. Зови, сказал!

— Дак никто не чел боле, — растерянно пробормоталдьяк. — Аккурат Пузин донос предпоследним лежал — ячел, а Нефед с Алексашкой спа… гхм-кх…

— Спали, значит, сучьи дети?! — притворно нахмурился Андрей Иванович, сверкнув взором. — На службе?!

— Прости, батюшка! — Оговорившийся ненароком дьяк сразу пошел пятнами, посунулся на колени, влепив с размаху лбом в не мытый еще пол, хранивший следы вчерашних людских терзаний, — до того могуч был страх перед сухоньким сенатором. — Не повторится боле — клянусь…

— Встань, дурья башка! — криво хмыкнул Андрей Иванович. — Не ползи, встань — а то вдарю…

Нет, не врал дьяк. Людишек, пребывающих у него в подчинении, Ушаков знал как облупленных: при всех своих недостатках, Никифор никогда не отказался бы порадеть за товарищей, дабы те получили из господских рук по рублю. Не врал!

— Нету зла на вас… Сегодня прощаю все. За то, что благую весть принес, — на-ка тебе…

Никифор от ужаса округлил глаза, наблюдая, как Великий инквизитор достал из кармана плоский металлический полуштоф, откупорил и набулькал добрых полкружки. Судя по запаху, водка была хороша — московская хлебная, тройная, доброй очистки, — какую и положено потреблять высоким господам. Но не в качестве водки дело, а в том, из чьих рук принимаешь! Скажи кому, что за сон на службе принял чарочку из рук Самого, не поверят люди ни за что. Скажут — совсем сдурел с испугу великого, городит что ни попадя…

— На, я сказал! — повысил голос Андрей Иванович, сердясь на робость дьякову. — За добрую весть жалую — не за нерадивость к службе!

— Спаси господь, батюшка. — Истово перекрестившись, Никифор принял чарку, умильно покосился на образа и медленно, запрокидывая голову, в пять глотков выпил огненную жидкость, аки воду простую.

Андрей Иванович, глядя на жирный кадык, дергавшийся в такт булькам под не отросшей как следует бородой, окончательно определился.

Никакой контрмины нету — отсутствуют у Дондуки какие бы то ни было резоны запутывать императорские тайные службы. То, что караван перевозил с бережением великим и отвод сочинял про ногаев, говорит в пользу того, что для хана сия гишперция действительно крайне важна и к огласке никоим образом нежелательна.