Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

Но что это?! Не прёт вражье племя на штурм и, кажет­ся, не собирается этого делать. Непонятно. Вроде как опасаются приближаться к стенам.

«Что еще вороги удумали?!»

Если бы пошли татары на крепость, можно в ответ сде­лать вылазку, отбив первый натиск. Вдогонку, так ска­зать. И языка взять. А язык-то теперь особенно нужен. Да не один. Чтобы наверняка знать, что задумали.

Новые сотни выплевывала дорога из леса, и каждая из тех сотен, теперь уже не очень торопясь, занимала отве­денное ей место.

— Неужто тумен? — спросил один из стражников, го­родовой казак. — Попрут если, не вдруг остановишь. Что тебе саранча.

— Нет, не тумен. Половина, должно быть, — возразил Никифор. — А пять тысяч — не десять. Меньше чем по десятку на одного. Выдюжим.

— Нельзя не выдюжить, — подтвердил казак. — Все едино — не жить, если одолеют.

— Что верно, то верно, — согласился воевода. — Нель­зя не выдюжить.

Сам же думал, как провести вылазку, чтобы обяза­тельно взять языка и успеть вернуться в крепость, пока не отсекут от нее храбрецов. Слишком велико расстояние от ворот до басурманских станов. Если быстро сообразят, что к чему, могут ударить сбоку и даже с тыла. Хочешь тогда или нет, а ворота придется закрыть, иначе ворвут­ся крымцы в город на спинах своих же.

Выходило, не сподручна вылазка с сечей. Ловчее пя­ток казаков выпустить. Пеших. Незаметно чтобы под­крались к юрте, желательно в центре стана, с охраной. Порешив стражника, хозяину — кляп в рот. Дружину же держать на конях у ворот, а сами ворота — в готовно­сти, и открыть моментально, чтобы, если что не так вый­дет, ринуться на выручку.

«Чего не лезут?! Чего хитрят?!»

Незадолго до заката собрал воевода казаков городо­вых и полевых, порубежных, которые со сторож отступи­ли в крепость. Заговорил:

— Язык мне нужен вот так, — рубанул ребром ладони по кадыку. — Позарез. Хитрят басурманы, а мы что ко­тята слепые. Не гоже так, братия.

— На вылазку хочешь? — вразнобой посыпались во­просы, а следом — уверения: — Не сомневайся, не зауп­рямимся.

— Нисколько не сомневаюсь, только не о том я. При­кинул — не годится вылазка. Опасаюсь я ее, а язык ну­жен. Вот и подумал…

— Верно, полдюжины хватит, — вышел на круг кости­стый казак с окладистой бородой и пышными усами. — К юрте, кляп — в рот, и — айда обратно. Я готов.

— Ишь ты. Опередил меня, — довольно проговорил Никифор. — Кто еще по доброй воле?

Городовые казаки нерешительно переминались с ноги на ногу. Не привычна им просьба воеводы, а из сторож которые почти все согласились. Воевода поручил вызвав­шемуся первым казаку-добровольцу выбирать для себя пятерых сослуживцев. Потом сказал им:

— Мастерицам велел я белые накидки вам изгото­вить. Скоро принесут. А уговор такой: дружина, казаки и дети боярские в готовности будут, пособят враз, если нужда возникнет. Для вас коней тоже приготовим. Умыкнете языка, как от стана до крепости половину пу­ти осилите, прокаркайте вороной. Трижды.

— Куда с добром, — довольно отозвался бородатый ка­зак. — А о нас, воевода, не сомневайся. Не впервой.

Ему ли, стремянному князя Воротынского, который воеводил на засечной линии почитай до самого Козель­ска, не знать, как ловки казаки и дети боярские на сторо­жах. Им и лазутить приходилось. И сакмы перехваты­вать, схлестываясь с ними в коротких, но жестоких се­чах, и станицами многодневно степь копытить, надеясь лишь на себя, не рассчитывая вовсе на скорую помощь.

Засечная линия на украинах царевых не приемлет нелов­ких и робких, они просто гибнут.

— Что ж, с Богом.

Ходка за языком удалась славно. Причем не одного сгребли казаки, а целых двух. Один из них — десятник. До самого утра пленники упорствовали, хотя досталось им и плетей, и зуботычин вволю. Утром дознаватели по­няли, что зря допрашивают их вдвоем. Повели десятни­ка в кузницу, где новый подмастерье кузнеца раздувал уже горн. Оголили пленника до пояса, на угли положили пару железных прутков. Смотрит на весело разгораю­щийся огонь пленник насупленно и молчит.

— Почему сразу на штурм не пошли?

Молчание в ответ.

— Сколько воинов осадили крепость?

Опять молчание.

— Идут ли следом стенобитные орудия?

Желваки лишь жгутятся на широкоскулом лице.

— Ну да ладно. Господь простит, если так. Не жела­ешь добром, твоя воля.

Кто-то из казаков предложил не каленым железом прижаривать, а руки на наковальню положить и — ку­валдой.

— Левую сперва, а не одумается — правую тоже. Чтоб никогда сабли в руках держать не мог.

— И выхолостить, если не дойдет. Ни воин, ни мужик.

Всем понравилось это предложение, и толмач со сме­хом перевел пленнику, что намерены с ним сделать. До­бавил при этом:

— Скажешь если все, что ведомо тебе, жив и невредим останешься. В кузню определим, когда отобьемся от тво­их. — И к кузнецу: — Как, возьмешь молотобойцем?

— Крепок. Сгодится.

— Убейте меня, — вдруг резко заговорил пленный. — Так предопределил Аллах…

— Не бог твой тебя наказал, а ты сам себя — раззява. Тебя твои убьют, когда мы тебе руки расквасим, выхоло­стим и выбросим за ворота. Ты не хуже нас знаешь, что тебя ждет. Хребтину принародно переломят. И десятку твою всю казнят. А может, и сотню. С сотником во главе.

— Сотника нет. Он только меня и того, кого со мной схватили, в своем шатре оставил. Он сотню куда-то увел. Куда — мне неизвестно. Шатер его мы поставили, место для сотни есть, а где она — не знаю. Наша сотня задержа­ла убежавшего от вас пленника, сотник с ним ушел. Нас и коноводов еще с конями оставил.

— Паскудник! — зло выругался кузнец, а воевода, еще более нахмурившись, принялся додавливать десят­ника:

— Ты открыл нам большую тайну. Если не ответишь на остальные вопросы, твои слова станут известны ва­шим воеводам. Мы пошлем им белую стрелу.

Десятник молчал.

— Покличь писаря, — повелел Никифор младшему дружиннику, выполнявшему при нем обязанности стре­мянного. — Поживей чтоб. — И к кузнецу: — Подавай-ка кувалду. Пока писаря нет, мы руками упрямца зай­мемся.

— Штурма не будет, — буркнул пленник.

— Почему?

— Не знаю. Только осада. Будем ждать.

— Подкрепления?

— Казаки и ногаи должны отступать к нам. Мы тут встретим их. Уйдем к Одоеву. Или дальше. Там — сеча.

— Как скоро?

— Не знаю.

Десятник он и есть десятник. И так очень много чего сказал. Можно его уводить в тайницкую. Пусть дожида­ется своего часа.

Рядовой воин знал еще меньше, хотя и был как бы в услужении у бека сотни. Упрямился же он сильнее де­сятника. Двужил даже велел каленым прутом по спине упрямца шлепнуть. Только это подействовало.

— К штурму не готовимся. Нам сказали, что когда возьмут Одоев и Белев, тогда пришлют сюда орудия сте­нобитные. До этого будем ждать. Но простые воины друroe говорят: в крепости есть что-то новое, дроб называет­ся, поэтому нойоны наши медлят. Им что, у них богатст­ва хватает, а нам какая корысть сидеть сложа руки, ре­зать на еду заводных коней.

— Паскудник! — вновь зло обругал кузнец Ахматку. — Все выдал. Еще, не дай бог, на остров басурман поведет!

Об этом же думал Никифор. Прикидывал: обо всем ли он позаботился, чтобы уберечь княгиню. Выходило, что особой тревоги быть не должно. Болото уже проснулось, задышало, и пройти к острову можно только по гати. Вторая тропа, хоть и знал о ней Ахматка, в весенние ме­сяцы совсем непроходима. Снег отсырел, не удержит че­ловека, а под снегом — хлябь бездонная. Выходило так: что послано на остров, то послано, подмоги не подбро­сишь. Одна теперь надежда на его защитников.

«Должны отбиться, если татарва полезет! С Божьей помощью ».

Сложней, как виделось Никифору, послать гонцов в Серпухов и Коломну, к князю своему. А слать их необхо­димо, чтобы поразмыслили о словах, сказанных десятни­ком. В осаде только станут держать Белев, Одоев и Воро-тынск, не тратя на штурм сил, готовясь к какому-то ино­му сражению. К какому? Им, воеводам главным, больше возможности выведать у басурман, послав лазутчиков. Да и с полками как распорядиться, чтобы под рукой они находились, воеводам прикидывать.

Вновь собрал совет Двужил, и снова казаки-порубеж-ники предложили выбрать из них гонцов. Заверили:

— Просочимся между татарами и литвинскими каза­ками. Уговор такой: две пары посылай. Через ночь. Если неудача случится, просвистим. Если не будет свиста, ста­ло быть, просочились с Божьей помощью удачно.

— Берегом Оки опасно, как бы на татарские разъезды не напороться, — предупредил Никифор, но ему попере­чили:

— Бог не выдаст, свинья не съест. Лесом-то более не­дели понадобится. Улиткам сподобляться сподручно ли нам?

Что верно, то верно. Весть запоздалая, что пустой орех. И тут один из детей боярских, не единый год прослу­живший в порубежниках, сказал свое слово: