Чудо - из чудес - Санин Евгений

            До самой, как она сказала, ее смерти…

            После этого он позвонил еще одному другу, с которым судьба свела его в Покровке — Нику.

            Хоть тот отозвался сам.

            Но голос его, как и положено, наверное, сыну миллиардера и самому теперь чрезвычайно богатому человеку, был кратко-нетерпеливым.

            Хотя он был и рад звонку Стаса, но тут же, чуть ли не на вы, сказал, что очень занят. А когда тот едва заикнулся про мыслефон, сразу же оборвал его:

            — Это не телефонный разговор. Тем более со мной, где все номера прослушиваются конкурентами. Идея, как я понял, достаточно нова и абсурдна для того, чтобы в нее можно было вложить большие деньги. Как только найдется подходящий повод, я вырвусь к тебе на пару деньков. И мы с тобой обсудим все предметно и обстоятельно. А теперь — всех благ!

            Да, непросто и с неожиданной перспективой, еще даже не начинаясь, пошла работа над мыслефоном…

            «Эх, сейчас бы его изобрести! — машинально глядя на фотокарточку Лены, вздохнул Стас. — Тогда бы я сразу узнал, о чем ты там думала и думаешь…»

            Спохватившись, он вспомнил про вето.

            Поглядел на обручальное кольцо.

            Но снимать его не стал.

            В конце концов, это подарок еще одного друга — богатого Ника, и на нем выгравирована молитва.

            А вот фотокарточку….

            Он встал.

            Прошел к полке.

            Стараясь не глядеть в глаза Лены, взял снимок, вложил его рядом с кленовым листом в книгу, которую очень любил читать во время еды и когда уставал, чтобы развеяться.

            Заложил ее за книжный ряд, чтобы не было даже видно.

            С горечью усмехнулся:

            «Некогда теперь отдыхать!»

            Затем надел на себя крест-мощевик.

            Мысленно попросив святого апостола (имя его, Господи, Ты веси!) помочь ему в разговоре с Богом, снова лег.

            Долго смотрел на икону Спаса.

            И вдруг подумал:

            «А ведь без тебя, Господи, все пусто и бесполезно... Абсолютно все на свете теряет всякий смысл. Потому что без Тебя бы заканчивалась эта жизнь. С любыми ее радостями и приобретениями. А так, с Тобой — она только лишь начинается. Приобретая новый, вот уж действительно счастливый в высшей степени, то есть, блаженный, преисполненный совершенно новым значением — смысл! И отсюда вывод: прожить ее нужно так, чтобы потом всегда быть с Тобой! И жить — вечно!!!»

            Потрясенный таким простым и при этом самым великим за всю историю человечества открытием, которое должен сделать за время жизни каждый, Стас смахнул выступившие невольно на глазах слезы.

            И уже шепотом добавил:

            — Господи, прости Ленку, если она предала меня. А мне помоги забыть ее… Впрочем, — добавил он, как всегда когда просил о земном — так научил его еще Ваня. — Не как я хочу. Но да будет на все святая Твоя воля!

5

Стас смотрел на стоявшую в углу его комнаты амфору…

            День тянулся необычайно медленно.

            Если бы секундная стрелка на круглых настенных часах не бежала вокруг циферблата, то можно было бы подумать, что время просто остановилось.

            Обычно дни для Стаса неслись с немыслимой быстротой.

            Все было у него расписано по часам и минутам.

            Учеба.

            Работа — благодаря Владимиру Всеволодовичу он устроился по вечерам работать консультантом по античным монетам в престижный антикварный магазин на Старом Арбате.

            Обдумывание и пусть тщетные, но упорные до упрямства попытки написания книг.

            Консультации по поводу их рукописей у того же Владимира Всеволодовича…

            А тут — словно остановился на ходу.

            И к тому же вдобавок потерял что-то.

            Очень дорогое и важное.

            Ленка уже не в счет — на ней вето.

            Зато все остальное: стопки учебных пособий и энциклопедических словарей на столе, небольшая подборка в бархатном планшете своих монет и целая россыпь у микроскопа и аптекарских весов — чужих, взятых для изучения их подлинности и ценности на дом…

            Все это тоже было сейчас для него недоступно.

            Хорошо, хоть не навсегда, как с… (вето! вето!), а — временно!

            Стас лежал в непривычном для него состоянии.

            Даже не зная, что ему теперь делать.

            Обычно жизнь его текла следующим порядком.

            Подъем по будильнику.

            Если засиживался далеко за полночь, то приходилось ставить его в пустую кастрюлю.

            Затем контрастный — от почти кипятка до ледяного — душ.

            Для бодрости и, как говорил папа, что, правда, оспаривала всегда и во всем переживавшая за сына мама, для укрепления сосудов.

            После этого, как бы он не спешил и как бы ни звала сначала позавтракать мама — утреннее молитвенное правило.

            Когда-то это казалось ему лишним, обременительным и даже ненужным занятием, которое безукоснительно ежедневно порекомендовал совершать ему священник.

            Стас было воспротивился:

            — И так совершенно некогда, а тут два раза в сутки по полчаса из жизни вычеркивать!

            — Почему это вычеркивать? — даже удивился всегда и всюду успевавший несмотря на еще большую, чем у Стаса, загруженность священник. — Такие мысли могут быть только от маловерия и отсутствия личного опыта. Господь все восполнит, причем, воздаст сторицей за, казалось бы, зря потраченное время. Не верите — попробуйте сами!

            Стас попробовал.

            И действительно, всякий раз, когда не забывал совершать утреннее и вечернее правило, все дела устраивались словно сами собой.

            Всюду он успевал.

            Все делал.

            Сначала в школе, потом сразу в университете и институте.

            И учился, и отдыхал, и подрабатывал.

            Еще и в олимпиадах участвовал.

            И книги пытался писать!

            Видя это, к нему все чаще стал присоединяться отец.

            Утром ему, действительно, пока было некогда.

            Зато вечернее правило они — по каламбуру отца — последнее время, как правило, совершали вместе.

            А вот мама, как ее ни уговаривали — ни в какую.

            Она по-прежнему была убеждена, что все эти молитвы лишь пустая трата времени.

            Что ей некогда заниматься ими.

            И не хотела даже попробовать.

            Тогда они с отцом стали просто молиться за нее.

            Надеясь, что сам Господь лучше управит в этом…

            А священник между тем терпеливо учил Стаса идти еще дальше.

            Молиться уже постоянно.

            — Да мне же тексты, даты, события заучивать надо — какая тут молитва? — удивился Стас.

            — А вы делайте все ради Христа и постоянно, что бы ни делали, помня, что Господь всегда рядом. Это уже и есть молитва! То есть, живите с Богом, как это и полагается каждому православному человеку. А то ведь некоторые покрестятся и думают, что все — духовная часть жизни на этом для них закончена. Нет, все только еще начинается! И уж, конечно, нужно сразу взывать к Господу о помощи во всех трудных и скорбных обстоятельствах! А то — далеко ли так до уныния?

            Вспомнив об этом и то, что уныние является смертным грехом, в чем придется теперь каяться на исповеди, Стас помолился.

            И — словно какой-то лежавший у сердца и мешавший до этого даже дышать кирпич из груди выпал!

            Утро уже прошло.

            До вечера было еще далеко.

            Стас смотрел на стоявшую в углу на подставке из толстой стальной проволоки большую остродонную глиняную амфору.

            Она была простая, красноглиняная.

            Почти вся склеенная из осколков.

            Без рисунков и даже орнаментов.

            Но зато — четвертый-третий век до Рождества Христова!

            Подарок Владимира Всеволодовича на его двадцатилетие.

            Сколько раз мама предлагала поменять ее на одну из двух ярко расписанных современными художниками амфор.

            Ту поставить сюда, а эту сдать в антикварный магазин или просто вынести на помойку.

            Но Стас, не переносивший ничего неподлинного и поддельного, и имевший на все это какое-то особое, трудно объяснимое чутье, благодаря которому его сразу же стали ценить в магазине даже опытные антиквары, категорически отказался.

            Он бы наоборот те две амфоры с удовольствием выбросил из дома.

            Но — они были предметом особенной гордости мамы.