Дату смерти изменить нельзя - Сергей Донской

– Моя главная хозяйка – жена, и она ждет, когда же я вернусь домой, – отшутился Марк Андреевич. – С деньгами.

Председатель вскинул левую руку, прерывая недовольный ропот, прокатившийся по рядам соотечественников.

– Тише, товарищи. Я еще не все сказал. – Он улыбнулся русскому инструктору, продолжая протягивать ему кинжал с костяной рукояткой. – Этот предмет я взял в руки, когда мне исполнился год. Мне предрекли путь знаменитого воина, тем более что я умудрился порезать обнявшего меня отца. – Председатель самодовольно осклабился. – Как ты думаешь, что символизирует кровь, пролитая во время церемонии толь?

Прежде чем ответить, Марк Андреевич был вынужден сделать серию судорожных глотательных движений.

– Воинственность? – предположил он, не спуская глаз с клинка в руке корейца.

– Правильно. Но не только воинственность. – Выдержав паузу, Председатель обхватил рукоятку всеми пальцами и сказал: – Патриотизм тоже. А что подразумевает патриотизм?

– Любовь к родине, – глухо ответил Марк Андреевич.

– Да. Любовь к родине. Согласен. А еще, – не договорив, Председатель рванул инструктора на себя, вонзая ему кинжал в горло, – а еще ненависть к чужеземцам.

Марк Андреевич издал булькающий звук, в котором угадывалось скорее изумление, чем боль или страх. Его голова запрокинулась назад, и прямо в душу ему заглянуло сияющее солнце с лицом Председателя.

– Ненавижу тебя, – донеслось до слуха умирающего, – всех вас ненавижу.

Кинжал воткнулся глубже и, проникнув в мозг, повернулся там, подобно ключу в замочной скважине. В голове Марка Андреевича сверкнула чудовищная вспышка, после которой мир для него померк. Клинок, пронзивший печень, на доли секунды вернул умирающему способность видеть, но изображение было тусклым, черно-белым и почему-то негативным.

Чернолицый, чернозубый Председатель с белыми зрачками и вздыбленной белоснежной шевелюрой улыбался. Затем его физиономия стремительно уменьшилась до размеров крохотной искорки, а когда исчезла и она, то не осталось уже ничего. Словно телевизор выключили. Насовсем.

Глава 7

Москва – Владивосток: с запада на восток

Рейс Аэрофлота № 726 «Москва – Владивосток» задерживался по техническим причинам. Объявление об этом всколыхнуло лишь малую толику народа, находившегося в здании аэровокзала «Шереметьево-1».

Среди незадачливых пассажиров, вынужденных коротать время в аэропорту, находился и капитан Бондарь.

Собираясь в командировку, он взял с собой минимум необходимого, уместившегося в неизменную спортивную сумку. Одетый в слегка потертые джинсы, черный свитер и короткую кожанку, он привлекал внимание только тех женщин, которые понимали, что в мужчине наибольшую ценность представляет сам мужчина как таковой, а не то, что понапридумывали для него модельеры и производители одежды. Одна из них, дама забальзаковского возраста, раздраженно попросила супруга не сутулиться. Другая, уже поспевшая, хотя не вполне зрелая, старалась постоянно крутиться в поле зрения Бондаря, поворачиваясь к нему левым – наиболее выигрышным для себя – профилем.

Увы, предмет их интереса проявлял полное равнодушие к женскому полу. Капитан Бондарь тяжело переживал свое одиночество, но делить его с кем-либо не собирался. Глядя на женщин, он невольно сравнивал их с покойной Тамарой Галишвили, и сравнение это было не в пользу живых.

Быстроглазая, стройная, черноволосая, полная грациозного достоинства и тщательно скрываемой чувственности, Тамара принадлежала к тому типу женщин, которые не вызывают пресыщения. Бондарю ее всегда чуточку не хватало – и в разлуке, и при самой тесной близости, которая только возможна между мужчиной и женщиной. Она была вулканом, то дремлющим, то внезапно просыпающимся, и всякий раз, когда кипящая лава страстей выплескивалась наружу, это вызывало потрясение, поскольку в остальное время поведение Тамары отличалось горделивой сдержанностью. Прежде Бондарю никогда не приходилось иметь дело с женщиной, которая бы отворачивалась от него первой. Тамара же спешила уткнуться лицом в подушку, стыдясь бурного проявления эмоций, во время которого она совершенно не контролировала себя. Стоило положить ладонь на ее разгоряченное тело, как она чуть ли не плача просила оставить ее в покое, причитая: «Не надо, ты же видишь, я умираю, я всякий раз умираю, я теряю голову и схожу с ума». Если Бондарь не убирал руку, то минуту спустя Тамара вновь забывала обо всем и была готова начать все сначала. Чаще всего именно так и происходило. Что не мешало обоим просыпаться полными сил и бодрости, словно их близость являлась чем-то вроде подключения к неиссякаемому источнику энергии.

Теперь все изменилось. Со смертью Тамары Земля резко остановилась, вздрогнула, а когда набрала обороты снова, Бондарь обнаружил, что вращается она по-другому, и время течет иначе. Состояние постоянной перегрузки – вот на что это походило. И состояние, при котором сжимается сердце и темнеет в глазах, сделалось привычным. Оно возникало всякий раз, когда что-нибудь напоминало Бондарю о том, что еще недавно в этом мире одним человеком было больше. Близким человеком. Дорогим. Бесценным.

Резко затормозив возле газетного киоска, Бондарь уставился на глянцевую обложку с ядовито-желтым названием «Пи-Дженерейшн». Это был тот самый журнал, в котором подрабатывала Тамара. Она рассказывала, что главный редактор помешан на всяческих тайных доктринах и секретных службах. С его легкой руки Тамара получила псевдоним Мэри Гуднайт и заказ на цикл статей под общим названием «Лицензия 007». Оплачивали их фирмы, торговавшие товарами, мелькающими в фильмах про Джеймса Бонда. Рекламируя «бондовские» автомобили, напитки, часы, зажигалки, костюмы, галстуки и одеколоны, Тамара не отказывала себе в удовольствии поиздеваться над знаменитым супершпионом. Очевидно, редактор «Пи-Дженерейшн» и его читатели не замечали едкой иронии, пронизывающей подобные эссе. Что касается Бондаря, то он, усевшись с журналом в зале ожидания, не смог не оценить тамариного сарказма.

В статье «Ахиллесова пята 007» на полном серьезе доказывалось, что создатели литературного и кинематографического Бонда видели в нем не просто персонажа бульварных шпионских историй, а бессмертного героя древних героических преданий. Хотя согласно евангелию от Флеминга он родился в 1924 году, время было не властно над ним, и «официальный» возраст Бонда никогда не переваливал за сорокалетний рубеж. Кроме того, писала Тамара, отсутствие родителей у агента 007 наводит на мысль, что его появлению на свет способствовал божественный промысел. Подобно Прометею, Бонд был призван бороться с силами хаоса в разнообразнейших обличьях. Его главный противник, как правило, наделялся признаками титанического чудовища. Механическая рука, золотой пистолет, стальные челюсти, громоподобный голос и прочие приметы злодеев «бондиады» выдавали в них исчадий ада. Далее приводилась забавная параллель между супершпионом и Орфеем. Оказывается, подземные бункеры, ракетные шахты и подводные пещеры, в которые без конца попадал Бонд, повторяли канонические мотивы сошествия в Аид ради спасения очередной Эвридики. Вот почему отрицательные персонажи непременно окружали тотемами-чудовищами: акулами, крокодилами, пираньями, свирепыми псами и прочими хищными тварями. Вступая в схватку с этой нечистью, Джеймс Бонд олицетворял вечную борьбу Добра и Зла.

Не уставая резвиться, Тамара привела главное доказательство сверхъестественного происхождения агента 007. Бегло коснувшись «божественных» свойств «семерки», она с издевкой писала:

Какая же сила сотворила из хронически нетрезвого, страдающего обжорством Бонда супермена? Он неважно управляет автомобилем, плохо стреляет, дерется, бегает, плавает – он ничего не умеет и ничему не учится, он ведет себя как герой компьютерной игры, постоянно попадающий в одни и те же типовые ловушки. Что, как не Провидение, позволяет ему переходить на новый уровень? Чем, как не благоволением Небес, можно объяснить его неуязвимость? Непостижимая, фантастическая везучесть заменяет Бонду все таланты разом. Он выигрывает в казино, охмуряет кровожадных красоток, стреляет не целясь, зато без промаха, падает со скал, чтобы приземлиться на возникший ниоткуда матрац или оглушить подосланного убийцу, он ведет себя как олух царя небесного, но каждое его движение предначертано свыше и автоматически несет спасение человечеству. Это ли не свидетельство божественности его миссии?

Однако мифический герой не был бы мифическим героем без своей «ахиллесовой пяты». Уязвимое место Джеймса Бонда – его голова, точнее, его многострадальный затылок. Почти в каждом фильме какой-нибудь негодяй считает своим долгом выскочить из-за угла и огреть беднягу чем-нибудь тяжелым. «Бондиада» насчитывает множество подобных эпизодов. Агента 007 оглушают прикладом, подсвечником, ребром ладони, кулаком, дубинкой, пивной бутылкой, кастетом, огнетушителем, женской туфелькой и прочими предметами, не говоря уже о различных снотворных и наркотических препаратах, которые коварные соблазнительницы подмешивают в напитки многострадального спасителя мира. Нет сомнений в том, что столь специфический производственный травматизм не способствовал улучшению умственных способностей Джеймса Бонда, однако это нисколько не мешало и не мешает ему успешно выполнять свою благородную миссию.