Маленький чайный магазинчик в Токио - Джули Кэплин

и гармонию. Я очень усложнила жизнь своей матери.

Фиона подняла брови. Сэцуко казалась такой спокойной и нежной, что в это было трудно поверить.

– Моя мать – замечательная женщина. И очень мудрая. Она не пыталась меня перебороть. То есть делала это не таким очевидным образом. Просто сама вернулась к традициям и познакомила меня с ними. Она никогда не заставляла меня что-либо делать и не настаивала на том, чтобы я следовала старым обычаям, и постепенно я сама убедилась, что в них – красота и покой. Маю жалуется, что мы заставляем ее ходить любоваться сакурой, на цветение вишни, каждый год… но мы никогда не настаиваем. Выбор всегда за ней. И она всегда выбирает пойти. Она притворяется, что семья для нее не так уж важна, но она любит свою собо.

Фиона сделала глоток ароматного чая.

– Подростковый возраст – трудный период для ребенка в любой стране.

– Согласна… Мы себя совсем еще не знаем, хотя думаем, что знаем…

– Хорошо сказано…

Фиону эта мысль поразила. Она придавала слишком большое значение юношеской ошибке, над которой следовало бы просто посмеяться.

Они выпили остаток чая в тишине. Пару раз Фиона подумывала о том, чтобы рассказать Сэцуко о случившемся, но собеседница не подталкивала ее к разговору: на ее лице не было голодного, ожидающего выражения; казалось, она погрузилась в свои мысли, и они унесли ее куда-то далеко-далеко. Поэтому Фиона просто сидела в этой уютной комнате, прислонившись к стене, и потягивала чай, позволяя захлестнуть себя воспоминаниям.

Ей было восемнадцать. Их с Эви Бланделл (не самая ее лучшая подруга, просто они вместе увлекались фотографией) учитель рисования удостоил чести провести половину семестра в художественном лагере в Лондоне, в том самом октябре перед выпускными экзаменами. Фиона поднесла чашку к лицу, вдыхая аромат чая, вспоминая то юношеское волнение, когда они вдвоем садились на поезд. Осенний день был окрашен в красновато-коричневые тона, солнечные лучи пробивались сквозь листву деревьев, предвещая утро, полное обещаний и надежд.

Первый день превзошел все ожидания: они оказались в студенческой среде, где к ним относились как к молодым взрослым, преподавателей можно было называть по имени, а не держать формальную дистанцию, как в школе. Фиона про себя улыбнулась. К концу первой недели они с Эви вообразили себя вполне взрослыми, чувствовали себя настоящей элитой: регулярно ездили в Лондон и общались с учениками чуть постарше. Хотя все в классе были одинаково поражены после того, как объявили, что на следующей неделе их преподавателем будет Габриэль Бернетт. Сам Габриэль Бернетт! Даже крутые ребята были впечатлены.

Даже сейчас Фиона помнила, как впервые его увидела. У Габриэля Бернетта были самые голубые глаза на свете. В первое утро он немного опоздал и извинился так очаровательно и непринужденно, что взволнованный класс сразу же успокоился. Должно быть, он привык находиться в кругу моделей и знаменитостей, но и с учащимися он общался на равных.

– Он просто великолепен, да? – Фиона вздохнула, глядя на него со второго ряда сзади.

– Еще как… но он совершенно для нас недосягаем… – со вздохом согласилась Эви. Она рассматривала его, подперев рукой подбородок.

– Эти глаза, – прошептала Фиона, и, как только она это произнесла, он резко поднял взгляд и стал пристально смотреть прямо на нее, как будто ее услышал. Внутри у нее все дрожало, пока они смотрели друг другу в глаза… целую вечность – ну, по крайней мере, ей показалось, что целую вечность.

– Линзы это. Скорее всего, – сказала Эви и разрушила все волшебство момента. – Но он такой накачанный. Только посмотри на эту задницу!

Но Фиона была слишком занята разглядыванием его высоких скул и довольно длинных волос, убранных с лица и стянутых кожаным ремешком – это казалось отчаянно гламурным и поразительно богемным одновременно. Сердце в ее груди трепетало, как бабочка, порхающая с цветка на цветок.

И он был таким милым. Таким дружелюбным. Болтал со всеми подряд. Она думала, что он будет высокомерным и самодовольным, но нет. Он был прекрасен…

Кульминация недели наступила в среду, когда он обратил особое внимание на одну из ее фотографий, при этом склонился над ней так близко, что она даже увидела крошечные точечки щетины на его коже и почувствовала запах его лосьона после бритья – древесный, утонченный аромат, от которого у нее перехватило дыхание.

– Великолепная композиция, Фиона! – Ее сердце бешено заколотилось в груди. Он. Знал. Ее. Имя. – Мне нравится, что ты здесь сделала четкий фон, – он положил руку ей на плечо и наклонился еще ближе, чтобы указать на что-то на снимке. – И этот небольшой участок света… Превосходная работа!

Она сглотнула и повернула голову, встретившись с ним взглядом, и увидела в его глазах внезапную вспышку. Ее прошиб горячий пот. Он тоже это чувствовал. Он улыбнулся ей:

– Очень хорошая работа, Фиона!

А затем, как ни в чем не бывало, он выпрямился и подошел к следующему ученику. Но ей это не почудилось. Она нравилась Габриэлю Бернетту.

– Я поняла это по тому, как он на меня смотрит, – рассказывала она Эви по дороге домой в тот вечер.

– Да он на всех так смотрит, – сказала Эви, которая явно завидовала, потому что ее работу Гейб не похвалил. – Если честно, это как-то пошловато даже.

Но Фиона не согласилась; когда он заговорил с ней, она правда почувствовала, что между ними что-то есть.

Фиона вздрогнула от ярких воспоминаний, и Сэцуко обратила к ней свои очаровательные, как у лани, глаза.

– Я его поцеловала, – внезапно выпалила Фиона.

Одна бровь у Сэцуко изящно изогнулась в безмолвном вопросе.

– Гейба Бернетта. Когда мне было восемнадцать. Он был моим учителем. – Она издала не то всхлип, не то хихиканье. – Как в песне у «Аббы», «Я поцеловала учителя».

Обе брови Сэцуко удивленно приподнялись.

– Знаю… – Фиона глубоко вздохнула, ужаснувшись тому, что она вот так сама все разболтала. – Не знаю, почему я вам все это рассказываю…

– Возможно, потому что вам это нужно.

– Я его поцеловала. Он стоял передо мной, в коридоре. Был конец недели, и я знала, что, возможно, никогда больше его не увижу. Просто я была от него без ума. И по глупости убедила себя, что он чувствовал то же самое. Поэтому я встала на цыпочки. И поцеловала его. Прямо в губы.

Она сделала паузу, внимательно наблюдая за реакцией Сэцуко. Теперь Сэцуко стала улыбаться.

– Вы поцеловали Гейба-сана… – На ее губах появилась застенчивая улыбка, а на щеках – ямочки.

Фиона кивнула.

Сэцуко хихикнула, издав недостойный леди шмыгающий звук – совершенно не