Женщины вокруг Наполеона - Гертруда Кирхейзен

Потом разговор перешел на литературу, Наполеон заговорил о песнях Оссиана и с большим одушевлением хвалил шотландского барда. Мадемуазель Шастене слышала, правда, имя поэта, но не была знакома с его произведениями. Тотчас же Наполеон попросил у нее позволения купить ей в Париже собрание песен Оссиана и лично преподнести ей их, когда она будет в столице. Но графиня оказалась немного щепетильной; ей показалось, что она погрешит против хорошего тона, если примет этот подарок и визит молодого офицера. Поблагодарив, она отклонила его любезность.

Когда в этот вечер генерал Бонапарт прощался с Викториной де-Шастене, он имел уже в ее лице восторженную поклонницу, которая говорила всем, кто только хотел слушать, что нет человека более одаренного, гениального и любезного. Все, что он ей говорил, глубоко запечатлелось в ее памяти, и когда она, уже будучи сорока шести лет, писала свои мемуары, она ясно помнила все детали этого замечательного разговора в Шатело. Только в ней не было уже прежнего ее преклонения перед удивительным человеком.

Генерал Бонапарт виделся почти ежедневно с Викториной во время своего пребывания в Шатильоне, то у Марионов, то у ее родителей. В ее обществе он становился доступнее, принимал участие в общих прогулках, галантно собирал для нее букеты из цветов, растущих во ржи, и участвовал в играх в фанты в Шатело. И благодаря этой игре молодая графиня увидела в один из вечеров у своих ног того, перед кем вскоре должно было склониться полмира.

Но час расставания уже настал. Настал конец и добрым товарищеским отношениям между Викториной де-Шастене и молодым корсиканцем. Никогда больше он не приезжал в Шатильон. Только уже во время блестящих дней консульства он вновь увидел графиню в будуаре Жозефины. Обе женщины познакомились во времена Директории в новом обществе у Барра, и, по-видимому, Викторина очень скоро усвоила себе соблазнительные нравы того времени, по крайней мере, ей приписывали всевозможные безнравственные похождения с г-ном Шаторено. Она пришла просить добрую мадам Бонапарт устроить ей аудиенцию у первого консула, чтобы похлопотать за одного эмигранта. Но ревнивая Жозефина втайне опасалась мадемуазель де-Шастене. Наполеон рассказывал ей о своем знакомстве с графиней в Шатильоне и, может быть, слишком живо хвалил ей необыкновенный ум этой молодой особы. Этого было достаточно для того, чтобы возбудить ревность Жозефины. И хотя она очень дружески обещала графине свое содействие, но тем не менее умела так устроить, чтобы аудиенция не состоялась. Может быть, она боялась, как бы мадемуазель де-Шастене не стала вести интригу насчет ее развода, мысль о котором преследовала ее, как привидение. Что в ней могло родиться подобное подозрение, в этом нет ничего невозможного, так как графиня находилась в тесной дружбе с братьями Наполеона, которые спали и видели только, как бы развести его со «старухой». Во всяком случае, с того первого ее посещения, когда Наполеон вновь увидал Викторину, Жозефина умела постоянно держать ее вдали от него.

Но хотя графиня де-Шастене появлялась очень редко на официальных празднествах консульского, а затем императорского двора, тем чаще она вращалась в обществе, собиравшемся у министров и высших сановников. Ее глубоко образованный ум, ее широкие взгляды как писательницы [5] , связи с выдающимися фамилиями и ее собственное знатное происхождение делали ее общество желательным не только для ученых и писателей, но и для людей из правящих сфер. Министр полиции Фуше и статский советник Реаль принадлежали к числу ее интимных друзей.

Ничто никогда не могло побудить ее сделаться куртизанкой наполеоновского двора, потому что, несмотря на все свое преклонение перед необычайным гением императора, она была равнодушна к нему как к мужчине. И это чувство, по-видимому, было вполне взаимным: Наполеон высоко ценил ее ум, но она ему не нравилась как женщина. Ни тот, ни другая не стремились продолжать знакомства, начатого в Шатильоне. И только когда Жозефина уступила свое место на французском троне австрийской принцессе, случай вновь поставил Наполеона и Викторину де-Шастене лицом к лицу. Это случилось на одном балу, который дан был Савари, герцогом Ровиго в честь императорской четы зимой 1811 года. Хотя Наполеон и замечал уже несколько раз графиню де-Шастене на балах у министров, но она всегда устраивалась так, чтобы стоять в задних рядах, когда он делал свой обход. Ей не нравилась его манера общения с придворными дамами. Может быть, также она опасалась нескромности с его стороны насчет Реаля, с которым ее связывало нечто большее, чем простая дружба.

Но на балу герцога Ровиго ей было невозможно укрыться от глаз императора. Она стояла в самом первом ряду дам вместе с дочерью Реаля, мадам Лакюэ и мадам Бранка, когда Наполеон появился с Марией-Луизой в бальном зале. Мадам Бранка досталась первая любезность императора. Он спросил ее, танцует ли она. «Нет, ваше величество, – отвечала она, – я уже больше не танцую». «Вам не следует так отвечать, – поправил ее Наполеон, – вы должны сказать: я не танцую. Слова «я уже больше не танцую» заключают в себе еще одну мысль».

Следующей в ряду стояла графиня де-Шастене. Она не могла удержаться от невольной улыбки при этой поправке императора, и Наполеон заметил это. Он заявил ей, что он ее знает, что он был с ней знаком. «Да, да, – сказал он после того, как она назвала ему свое имя, – я, конечно, знаю вас. Я познакомился с вами в Шатильоне. Вы были тогда канониссой. Как поживает ваша матушка?» И, не давая ей времени ответить ему, он продолжал поспешно: «Помните ли вы еще наш длинный разговор? Скажите, помните ли вы? Это было шестнадцать лет тому назад! Да, действительно, шестнадцать лет назад!». И еще раз он повторил: «Шестнадцать лет!».

Потом он сказал графине де-Шастене еще несколько любезностей по поводу ее книг, назвал ее музой и осведомился, продолжала ли она развивать свой музыкальный талант. По-видимому, он ничего не забыл из того, что видел и пережил в те майские дни 1795 года в Шатильоне. Но когда графиня несколько дней спустя поднесла ему свои произведения «Гений древних народов», «Удольф» и «Календарь флоры», то хотя император и принял их, но не написал ей ни слова благодарности, и Викторина де-Шастене больше никогда не встречалась с ним.

Глава V Богородица Термидора

Девятое Термидора положило конец царству ужаса. Словно проснувшись от кошмарного сна, бросились все французы, а особенно парижане, в головокружительный водоворот удовольствий. Ведь теперь не нужно было больше заботиться исключительно о сохранении своей жизни. Теперь смерть уже не караулила граждан из-за каждого угла, она уже не была единственным развлечением пресыщенного варварскими зрелищами народа. Официальные и частные увеселения не были больше подвержены тиранической цензуре.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});