Поиск-88: Приключения. Фантастика - Евгений Пинаев

Самое неприятное — потери эскорта. Несколько боевых кораблей — сотни жизней. Но ведь не станешь объяснять матросам, что нынешняя война — своего рода игра, где потери естественны и как бы предусмотрены. Это, своего рода, шахматная партия, когда пешки жертвуются ради короля, ради истинных, не подлежащих огласке интересов Соединенного Королевства. Люди — трава. Сколько ни коси, завтра нарастет новая, еще более густая и... увы, горластая. Значит, к дьяволу так называемое христианское милосердие! Мы не в божьем храме — на войне, и кем бы ни оказался подобранный в океане, а он, видимо, русский (немца можно бы и сберечь, чтобы получить сведения и просто из европейской солидарности), человеку этому суждено стать громоотводом. Раздражительность и усталость экипажа нужно снять во что бы то ни стало! Толпа жаждет зрелищ? Она их получит, дьявол побери, вместе с матросским пайком и кружкой грога.

...Конвоиры распахнули дверь кают-компании, и коммодор Маскем с минуту вглядывался в обожженное и заросшее лицо. Офицеры тоже не спускали глаз. Ждали. А он не смотрел на них. Видел только Маскема, глядел ему в лицо и выдержал взгляд черных, с неразличимым зрачком, глаз коммодора.

Судилище началось.

Маскем, словно спохватившись, выпрямил плоскую спину, утвердился за столом и приказал майору морской пехоты, видимо, председателю скоропалительного трибунала, открыть заседание. Толстый, но подвижный майор дал знак подойти к столу.

Приступили, как водится, к допросу.

Попытка Владимира внести желаемую ясность в суть дела не достигла цели, хотя присутствующие внимательно выслушали все перипетии одиссеи капитана «Заозерска», начиная с Хваль-фиорда и до вчерашнего дня. Коммодор Маскем отрывистыми репликами умело поддерживал в кают-компании настроение открытой неприязни. Потому и оборвали судьи рассказ, оборвали жестко: легенда правдоподобна, но неубедительна. Маршруты, даты выхода караванов и — чего греха таить! — радиокоды — не есть тайна за семью печатями для немецкой разведки. Не исключено, ей также известны и фамилии капитанов, а также содержание грузовых коносаментов.

— Я помню капитана «Заозерска»! — безапелляционно заявил коммодор. — Настоящий ллойдовский мастер, убеленный сединами. Он совсем не похож на этого человека. — Маскем пристально оглядел офицеров. — К тому же нам известен груз танкера — авиационный бензин. И надо случиться чуду: весь экипаж гибнет в огне, а капитан — командир!.. (вы, кажется, утверждали, что имеете звание капитан-лейтенанта?) Так вот. Капитан, единственный из команды, остается жив! Правда, с любимой собакой. Это нонсенс, господа. Абсурд!

Господа офицеры немедленно согласились. Еще бы! Высокооктановый бензин способен в считанные минуты испепелить танкер, превратить в огнедышащий Кракатау. Действительно абсурд! Нонсенс, господа, но-онсе-енс!

— Я же вам русским языком говорю, — зло отчеканил Владимир и запнулся, так как говорил на чистейшем английском. — Повторяю: прежний капитан погиб. Я остался жив, потому что спускался в трюм для осмотра пробоины. Пес остался жив, потому что увязался следом...

— Как звали собаку? — перебил майор, сделав важное лицо.

— Я звал ее Сэром Тоби, но... — Владимир замешкался, потому что майор, чуть не подпрыгнув, выдохнул:

— К-ка-а-ак?!

— Пес имел кличку Сэр Тоби, сэр! — усмехнулся Владимир.

— Господа, он еще улыбается! — выкрикнул молчавший до сих пор старший офицер. — Чего же стоит после этого утверждение, что перед нами русский моряк? Давать подобную кличку собаке — значит оскорблять достоинство дворянина, титул баронета и рыцарскую честь! Это, наконец, оскорбление  н а ц и и  с о ю з н и к о в!

— Но...

— Никаких «но»! — вмешался коммодор. — В пистолете использовано три патрона. Достаточно, чтобы убить настоящего капитана и его собаку, если она была. Почему вы сорвали погоны? Почему спрятали плотик? А ракетницу? Вы не использовали ее, завидев корабли флота его величества! — Вопросы и восклицания сыпались горохом, без промежутков. — И потом, с какой стати капитану лезть в трюм? Для этого имеется боцман. Чиф-мейт, наконец. Трюмы — его прерогатива. Место капитана — рубка! Русские капитаны — мой опыт общения с ними всякий раз говорит об этом — весьма и весьма! — дисциплинированы. Они обладают повышенным чувством долга, но... При всем уважении к ним, должен заметить, что они не говорят по-английски, словно выпускники Кембриджа или Оксфорда. Господа, делайте вывод!

— Вы мне льстите, сэр! — воскликнул Владимир, воспользовавшись тем, что коммодор выдохся и умолк. — Где же мне до выпускников Оксфорда!

— Еще бы! Я, так сказать, проиллюстрировал свою мысль. Для наглядности. Ведь так владеть языком... Да, не всякий может похвастать. Да!

Происходящее казалось ему бредом, а сборище судей напоминало виденную когда-то репродукцию с картины Леонардо «Тайная вечеря». И там и здесь была атмосфера назревающего предательства. Что ж, получается, он, советский капитан, — Христос? Ерунда. Тогда Христос — Маскем? Значит, они заранее определили капитану «Заозерска» роль Иуды? Ах, джентльмены и лорды, ах вы су...

Он взял себя в руки и снова принялся объяснять, что учился языку у человека, прожившего в Англии много лет, что имел достаточную разговорную практику и до и во время войны. Разве этого мало?

Ему ответили — мало. В ваших знаниях чувствуется глубина, чувствуется академическая подготовка. Быть может, вы даже трагедии Шекспира читали на языке оригинала?

— Разумеется! — ответил с какой-то злой, бесшабашной радостью, стремясь уязвить коммодора. — Стыдно читать великого Шекспира в переводах, если владеешь языком, словно выпускник Оксфорда. Абсурд, господа!

— А вы прочтите что-нибудь, — улыбнулся коммодор, демонстрируя выдержку, улыбнулся одним ртом, оставив в глазах прежнее выражение холодного презрения. — Ну... хотя бы из «Короля Лира».

— Извольте... — Владимир сжал кулаки: брякнули наручники. — Послушайте Глостера:

Король безумен, а мой жалкий разумПри мне остался, чтобы ощущал яБезмерность горя. Лучше б помешаться;Тогда бы мысли отвлеклись от скорбиИ боль казалась выдуманной только,Себя не сознавая.

— В этом месте у Шекспира — барабаны. Не забудьте их для меня, коммодор!

Пробежал удивленный шепоток. По лицам скользнула эдакая рябь, но Маскем был начеку и снова перехватил инициативу.

— Господа офицеры! — На этот раз он поднялся и вышел из-за стола. В голосе звучали торжественные нотки; чувствовалось, что сейчас, сию минуту, он положит конец сомнениям, если оные появились у подчиненных. — Этот человек упорно выдает себя за русского моряка и так же упорно отрицает свою принадлежность к воздушным пиратам Геринга. И знаете, в этом, мне кажется, есть свой резон. Он действительно и не русский моряк, и не германский летчик... Кто же он в таком случае?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});