Поиск-88: Приключения. Фантастика - Евгений Пинаев

Ветер усилился, начал стегать соленым бусом, щипать на лице молодую кожицу; щетина, резво попершая в последние дни, вызывала нестерпимый зуд; кактус раскачивался, и в лепестках заунывно постанывала распроклятая осенняя тоска...

Вынул пистолет, глянул в зрачок закошенного ствола и медленно оттянул затвор — он чавкнул, дослал в патронник смерть. Стоит нажать курок, шевельнуть всего-то грязным пальцем, и... добавится в луже кровавой ржавчины. Ствол медленно поднялся, поймал на мушку порыжевший «кактус». Сухой хлопок выстрела и звон гильзы отрезвили: «Хреновато шутится натощак — можно и дошутиться!..»

Щелкнул предохранителем и убрал «вальтер». В голове, что ли, помутилось? Некрасиво, товарищ бывший капитан!.. Почему бывший? Ты жив — значит, ты настоящий. И должен жить, даже если после техжира придется жрать мыло. Иначе — предашь погибших, предашь Красотулю... Невтерпеж? Попытайся отвлечься, закрой глаза и думай о постороннем. Если можешь, о чем-нибудь приятном и спокойном. Не можешь думать — пой. Хотя бы вот это, сложенное когда-то о тебе:

На море — ветер, черный час, а в том окне огонь не гас,Пока буксир качают злые во-олны!..Хотя и звался Арлекин, но дружбу и любовь дарил,И были дни его полны и ночи — по-олны-ы...

— Вот ведь что пели люди, а ты хотел... из фашистского пистолета! — даже улыбнулся. Голова слабо кружилась, словно в танце, уносившем некогда с Красотулей в такое счастье, которому, казалось, не будет конца-края, потому что оно только-только начиналось у родного Мирного моря.

...и были дни его полны и ночи по-олны.

5

...Заснеженный Мурманск, тропинки в сугробах, свинцовая стынь воды у Абрам-корги. А в киношке показывали английский фильм «Джордж из Динки-джаза». Н-да... Черные фраки, манишки, как первый снег, сверкающие саксофоны музыкантов, что преследовали этого Джорджа. Или тромбоны? Какая разница — трубы!.. А в какой гигантской квашне барахтался герой!

Тесто настолько явственно явилось воображению, что вызвало мучительные видения пышных булочек, пирожков, буханок, ватрушек, сдобных калачей... Бож-же ж мой, сколько всякой стряпни на свете, но сейчас всему король — ржаной бы сухарь!

Владимир сунул в рот катыш из жира, с трудом проглотил и закрыл глаза. Гудела голова, и звенело в ушах, но сквозь привычный голодный шум снова и все явственнее зазвучали тромбоны.

Он открыл глаза и оторвал голову от палубы: в серой пелене скользил, словно призрак, расплывчатый силуэт крейсера. За ним и сбоку взбивали беззвучные фонтаны вовсе размазанные тени фрегатов и эсминцев.

Ох!.. и сверзился в каптерку, но ракетницы, которая всегда лежала возле баклаг с жиром, не нашел. Или не увидел.

— Уйдут же, уйдут!.. — Отчаяние подстегивало: чехлы, скобы, всякий хлам — полетели в угол. Нет ракетницы!.. «Уйдут, нырнут в туман и...» — торопливо выстукивало сердце, а руки — и откуда только силы взялись? — одним махом выбросили тело наверх.

Корабли не исчезли.

Ближний корвет заложил крутую циркуляцию. От борта черной каплей оторвался катер, ринулся к ржавому обломышу — ткнулся мягким кранцем в обшарпанный бок. Первым, выскочил молоденький ловкий лейтенант королевской морской пехоты; вспрыгнули на борт матросы-автоматчики. Один, с нашивками, остался возле офицера, наставив ствол на Владимира, двое других принялись шарить в каптерке, греметь, переворачивать все, что можно было поднять и перевернуть.

Добыча — только ракетница немецкого образца.

— Капитан советского танкера «Заозерск»... — начал было Владимир, но лейтенант приказал «заткнуться и поднять лапы».

Спешил офицер. Видимо, очень хотелось покинуть ненадежную палубу.

Владимир не стал перечить, нехотя поднял руки — ничего, разберутся. Самое страшное позади, впереди все ясно — слава богу, к своим попал, к союзникам!

Лейтенант шагнул вплотную и левой рукой рванул залоснившуюся полу кителя, а правой выхватил «вальтер» из открывшейся кобуры. Пальцы выдернули обойму и ловко выщелкнули оставшиеся патроны.

— Люфтваффе? — спросил, глянув в ствол пистолета.

— Я — советский моряк, а мундир... Он действительно немецкий. Принадлежал летчику. Я убил его: мундир — трофей.

— А плотик, а комбинезон и ракетница? Тоже трофеи? Капрал, браслеты!

Наручники защелкнулись на запястьях. Даже возмутиться не пришлось — сбросили в воду бесцеремонным толчком. Капрал и пихнул. Нахлебаться, правда, не дали, сразу вытащили в катер.

«Джентльмены и лорды!.. — озлился он на манер довоенного Володьки-капитана. — Сучьи морды!»

От купания заныли зубы и даже корешки волос. Сплюнул соленую жижу и, передернув плечами от озноба, сполз под защиту борта, чтобы окончательно не заколеть на ветру.

Корвет шел рядом, но катер взял вправо и начал огибать корму крейсера, — над головой проплыли литые буквы: «Абердин»! Проплыли — исчезли, уступив место серому, точно глухая стена, борту.

«Ежели сам коммодор Маскем решил потолковать с, гм... с «оберстом», это вселяет надежду... — подумал и воспрянул духом. — Авось скоро все станет на свое место».

Не стало, нет, не стало.

В катер подали манильский трос. Капрал набросил ему на пояс петлю, сдвинул под мышки и затянул. На палубе взвизгнул блок — Владимир взлетел на борт, будто куль муки, и попал в руки дюжих ребят из морской пехоты.

— Джентльмены и лорды — сучьи морды! — выдохнул, расслабив петлю, и тут же получил по шее.

Для начала посадили в карцер. Опросы-допросы продолжались до вечера, утром, как и накануне, неплохо накормили. Ей-ей, чувствовал себя окрепшим. Когда же услышал, что в полдень над ним состоится военно-полевой суд, ничего не понял.

С ума сойти! Неужели правда, неужели коммодор Маскем принял такое решение? Они не встречались в Акурейри, не было встреч в Хваль-фиорде. Не было. Не знали друг друга в лицо, однако низший в ранге всегда рассчитывает на ум вышестоящего начальника. Правда, забывает порой, что начальник по тем или иным причинам считает иногда нужным прикинуться непонимающим, и тогда нижестоящий остается в дураках. Естественно, не зная причин этого.

Откуда, к примеру, мог знать капитан «Заозерска», что Маскем затеял «аутодафе» — эдакое показательное судилище с расправой без сантиментов, дабы встряхнуть команду, снять с людей тяжелый осадок, а он не мог быть легким после стольких трагедий, разыгравшихся на глазах моряков, волею случая оставшихся в живых. В Адмиралтействе, коммодор не сомневался, отнесутся с пониманием к действительным и мнимым промашкам своего протеже. Труднее сохранить  л и ц о  в глазах экипажей кораблей эскорта, тем более, «Абердина». Часть (бо́льшая!) каравана потоплена, часть разбрелась, некоторые суда выбросились на берег.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});