Братство Астарты (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"

— Думаю, император не станет рисковать армией, посылая ее на штурм. Город возьмут в осаду, а голод и жажда сделают остальное.

Вопросительно-встревоженный взгляд Иоанна обратился к комиту.

— И сколько же тогда мы здесь проторчим? Неделю, месяц?..

Лу́ка прищурившись, посмотрел на город:

— Я думаю, намного больше. Горожане наверняка подготовились, а вот подготовилась ли армия? Удача — дама капризная, а время — верный союзник и надежда осажденных. Посмотрите на долину. Она как каменный мешок: стоит лишь кому-нибудь занять этот перевал, и все мгновенно поменяется — императорская армия сама окажется в западне.

Прокопий, оглянувшись по сторонам, резко прервал комита:

— Велий, если ты хочешь, чтобы твоя мать вновь увидела своего сына живым, то тебе надо поменьше болтать. Хочу напомнить: ставить под сомнение правильность решения базилевса есть государственная измена.

На лице логофета по-прежнему висела ироничная улыбка, но маленькие глазки отдавали таким беспощадным холодом, что комит тут же заткнулся и отступил на шаг назад. После они постояли еще немного, но разговора уже не получалось, и Иоанн, развернувшись, попытался сгладить неловкость:

— Что же, не будем терять время. — приобняв своих спутников, он подтолкнул их обратно к карете. — Поедемте, господа, не стоит заставлять ждать моего багрянородного дядюшку.

Грохоча сплошными деревянными колесами, карета аккуратно спускалась в долину. Безжалостная тряска с упорством садиста продолжила выбивать жизнь из тела Прокопия. Страдая, он обложился горой подушек, подсунув их куда только можно, но ничего не помогало. Охая и проклиная весь мир на каждой ухабе, патрикий с завистью поглядывал на своего воспитанника. Иоанн сидел на голой доске сидения так, будто это было кресло в его гостиной.

— Господи! Ваше Высочество, как вам это удается? Неужели вы действительно не мучаетесь? Мне ужасно стыдно, но я не в состоянии больше выносить дорогу! Поклянитесь всеми святыми больше никогда не брать меня в путешествие — может, хоть это придаст мне силы.

Иоанн поднял на логофета тяжелый взгляд. В этот момент он думал совсем о другом, и его тревожные мысли были заняты приближающейся встречей с человеком, которого он ненавидел и боялся. Неконтролируемый страх исказил его породистое лицо:

— Зачем он вызвал меня?

— Кто?

Прокопий попытался сделать вид, что не понимает, но в голосе цезаря явственно зазвенели панические нотки:

— Зачем император вызывает меня?! — Он вновь заговорил, не дав Прокопию ответить: — Я был еще совсем ребенком, когда видел своего отца последний раз — он собирался на большую императорскую охоту. Отец уехал, а через пару дней курьер канцелярии известил мою мать, что ее муж трагически погиб. Похороны были скромными и быстрыми, меня даже не пустили к гробу проститься. Сегодня я уже не ребенок, и знаю — он погиб не случайно. Тот год, говорят, вообще был несчастливым для родственников Константина — многие умерли от болезни или погибли на охоте. Случайности, в которые никто не верит. Все знают: Константин завистлив и подозрителен до паранойи, ему всюду мерещатся заговоры и мятежи. Весь двор, вся столица не сомневались — моего отца убили по приказу базилевса, он был слишком популярен в народе. Может, и меня…

Прокопий страстно перебил цезаря:

— Вот именно — популярен! В том и была его — я имею в виду вашего отца — ошибка. Цена за популярность бывает очень высока! — Патрикий мягко, по-отечески взглянул на цезаря: — Мы с вашей матерью постарались этой ошибки избежать. Вы столько лет, Ваше высочество, провели в тени библиотек, вдали от армии и народа, что о вашем существовании знает лишь несколько человек из царской канцелярии. Ваш дядя уж точно про вас не помнит — у него сейчас и без вас забот хватает. Я уже говорил, и повторю еще раз! Скорее всего, наше приглашение — лишь издержки дворцового этикета. Ближайшие родственники обязаны присутствовать при триумфе императора, вот Варсаний и позаботился заблаговременно. Цезарь, вы же знаете, я самый осторожный человек на свете, и сейчас я не чувствую опасности. Вы можете не волноваться.

Иоанн выдохнул. Уверенность советника его немного успокоила.

— Спасибо, Прокопий! Извини! Иногда на меня накатывает, но сейчас уже лучше. — Он вдруг улыбнулся: — И знаешь, ты прав. Незачем мучиться и трястись на этих ужасных ухабах. Остановимся на ночлег прямо здесь — куда нам торопиться? Завтра с утра тронемся и к вечеру доберемся до лагеря.

Логофет расцвел и прямо растекся от облегчения:

— Ну слава богу! Я уже и не надеялся услышать эти слова. Думал, вы до ночи будете мучить старика.

И тут же не по-стариковски бодро извернулся и высунулся в окно:

— Эй, Лу́ка! Ищите место для стоянки. Будем ночевать здесь.

Глава 12

Передовой десяток уже втянулся в небольшую, вытянутую долину и остановился в ожидании приказа. Плоская, как блюдце, равнина, покрытая ковром высокой травой, упиралась в стену противоположного, заросшего сосновым лесом склона.

Услышав радостный вопль Прокопия, Лу́ка натянул поводья и прищурился, осматривая долину. «Что ж, — сказал он самому себе, — место не плохое», — и уже поднял было руку, чтобы скомандовать остановку, как вдруг его взгляд приковало какое-то движение у самой кромки леса. Через секунду он уже различил выезжающих в долину всадников.

Велий знаком подозвал своего ординарца:

— Метнись-ка поближе, сынок! Посмотри, кто такие, но не приближайся — как сможешь различить, так сразу назад.

Всадник с места пустил свою лошадь в галоп и понесся навстречу чужакам. Пройдя примерно половину пути, разведчик вдруг резко развернулся и помчался обратно. Холодная волна дурного предчувствия сдавила сердце. Лу́ка уже и сам мог различить остроконечные шлемы и яркие плащи сардов. Щуря один глаз, он считал чужаков, а из леса выкатывались все новые и новые.

— Почти сотня!

Лу́ка лихорадочно соображал, что делать, но пока в голову лезли только бессмысленные вопросы. Откуда здесь сардийцы? Да еще целая сотня! Господи, а у меня всего лишь два десятка совсем зеленых юнцов! Я их и брал-то скорее для острастки, чем для реального дела!

Лу́ка Велий был командиром от бога, он мог думать о чем угодно, а его рот уже выплевывал отрывистые команды:

— Конвой, ко мне! В одну шеренгу! Копья к бою!

— Сарды! Сарды! — донесся наконец голос несущегося обратно ординарца.

Велий резко крутанул жеребца. Сейчас его больше всего беспокоил вопрос, что делать с цезарем? Пройдясь перед строем, он остановился у единственного ветерана в отряде.

— Сервил, возьмешь этого крикуна, — он кивнул на подлетающего всадника, — и перекрывай дорогу! Разворачивай повозки в баррикаду и организуй всех, кого можешь, для обороны.

— Все сделаю, командир!

Старый боец спешился, и ординарец тут же последовал его примеру. Лу́ка подхватив поводья их лошадей и понесся к возвышающейся горбом карете, на ходу обкладывая застывших слуг и обозников:

— Чего встали! Телеги в баррикаду и вооружайтесь! Бежать даже не думайте! Пешим от кавалерии не уйти!

Народ тут же засуетился и, бросившись к возам, начал поворачивать их поперек дороги, попутно вытаскивая припасенные на всякий случай тесаки и топоры.

Иоанн уже стоял возле кареты, а из распахнутой двери высовывалась голова патрикия.

— Что? Что случилось? Какие сарды? Откуда?

Вопросы сыпались из Прокопия, как из рога изобилия, но комит, проигнорировав их все, бросил поводья цезарю:

— Уходите верхом! Немедленно! Обратно к перевалу. Мы задержим их, сколько сможем!

Не дожидаясь ответа, он рванул обратно к своим всадникам. Одного взгляда на неровную, ходящую ходуном шеренгу было достаточно, чтобы понять: его бравое воинство в любой момент может броситься в разные стороны! Молодежь трясло так, что поджилки дрожали даже у топтавшихся под ними лошадей.

Со звериным ревом и бешено вращая глазами, Лу́ка прогнал коня перед строем.