Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты все, закончил? Отличная речь, — он опять ухмыльнулся. — А теперь послушай. Во-первых, возвращаться в госпиталь очень опасно. Ты сам видел, что там сейчас творится на дороге. А во-вторых, в полевых условиях вертолет не подлежит ремонту. Я был там три дня назад, все проверил. Оба двигателя вышли из строя, неисправен главный редуктор. Верхний крепеж лопастей полетел. Так что твой план, увы, отпадает. Есть еще какие-нибудь идеи? Подумай.
Блин, это квест, что ли? Типа «Убей уродов четырьмя разными способами и выберись из ловушки, используя силу мысли»?
— Может, попробовать пешком выбираться? — Не знаю, зачем я вообще это сказал. Сам прекрасно понимал, чем эта прогулка может обернуться.
Я покачал головой. Он смотрел на меня как-то с сожалением. С разочарованием даже. На меня так отец все время смотрит. Раньше смотрел.
— Есть у меня одна мыслишка, но… Не знаю — опасно очень. — Колокольцев вытер бороду полотенцем и закурил.
— Какая мыслишка?
— В сельской управе — она от нас через четыре дома — есть переносная радиостанция. Можно попробовать выйти на связь. Девятый канал должен работать, аварийный — это служба спасения.
— Так что же вы молчали? — Я аж подпрыгнул там у него за столом. — Это наш шанс! Можно сказать, единственный!
— В управе полным-полно зараженных. Они там кишмя кишат, — дядя Семен теперь в окно смотрел, через приоткрытую ставню. — В здании сначала базировались военные — это в первые еще дни. А потом, как в госпитале мест перестало хватать, там оборудовали очередной изолятор. Последнюю партию больных перед началом эвакуации туда перевезли. Думали, временно. Их по кабинетам распределяли, группами по десять человек — стелили прямо на полу. Но серьезных мер безопасности принято на самом деле не было. Так — окна-двери наспех потом заколотили до лучших времен. А сейчас кто их знает, выбрались они, нет? По ночам их слышно, смеются. Мне их смех — что острый нож к горлу, слышал когда-нибудь? Я каждую ночь теперь слушаю. Тех, которые в лесу днюют, туда как магнитом тянет, когда стемнеет.
— Значит, надо днем туда идти. Надо попробовать! Если вместе пойдем, для подстраховки, в смысле, вы и я…
— Ты мою ногу видел? Я инвалид. Вторая группа, после ранения. Двадцать два года с минным осколком в голени — и ничего, живу как-то. Работаю. Только бегать не умею.
Прям как мой прадед.
— Я понял вас. Я один пойду. Сегодня. Сейчас.
У меня это само вырвалось. Сказал, а потом подумал: какого черта? С чего я перед ним геройствую? Но я не геройствовал. Я реально трусил — у меня ноги под столом прыгали. Я в коленки вцепился — аж костяшки на руках побелели, а они прыгают все равно.
Но у меня не было другого выхода. Серьезно. А сгинуть в этой дыре, даже не попытавшись спасти собственную шкуру — это как-то стремно.
А он удивился, Колокольцев. Вижу, что не ожидал, но вида не показывает.
— Возьмешь мое охотничье ружье, — говорит. — Стрелять хоть умеешь?
— Нет. И потом зачем мне ружье? Их разве можно убить?
— А то, — дядь Семен хмыкнул. — Газом. Либо прицельным выстрелом в голову. Или что там у них. Сонь, ты куда пропала?
— Я здесь, — быстро откликнулась она из глубины дома.
— Что-то мне ее голос не нравится, — сказал я. — Пойду посмотрю.
Рация. Нет, можно, конечно, попробовать. Нужно даже. И потом, даже если я один пойду, чего такого? В конце концов, не в первый раз я с ними сталкиваюсь — проносило же. Это пока…
Я зашел в комнату — в спальню дяди Семена. В углу горела свечка. Соня сидела на кровати, ко мне спиной. У нее в руках была видеокамера. С виду старая, кажется, еще пленочная. Она ее прямо перед собой держала, почти у самого лица. И говорила — негромко, быстро, словно куда-то торопилась.
— …я тебя очень люблю. Больше всех на свете. Даже когда папа был жив и Сережка, все равно. Знаю, это ужасно звучит, но раз правда. Ты самый родной у меня человек. Помнишь, как мы в тот раз в Москву ездили? В зоопарк. Тебе тогда больше всего фламинго понравились. Я еще спросила, почему они розовыми называются, раз на самом деле оранжевые. А ты сказала, что у них диета, их кормят свежей морковкой, поэтому. И еще обезьяны, помнишь? У них попы были красные под хвостами. Я их увидела и заплакала. Ты решила, что я обезьян испугалась. А я думала, что они умирают, раз у них попы такие — простыли и умирают теперь. Я стала с себя рейтузы стягивать, чтобы одеть обезьян потеплее. Ты же говорила, что попу надо держать в тепле. — Соня шмыгнула носом. Помолчала. — Я тебя обязательно найду. Я тебе обещаю. Мы скоро будем вместе, ладно, мам?
* * *Когда я вышел, было еще светло — я чуть там не ослеп. Все привыкнуть не могу: в доме темень, а на улице еще день. Или уже. Ружье болталось на спине, как абсолютно неуместная, ненужная мне штуковина. Обезьяна с ружьем. Дядь Семен все мне показал-рассказал: как целиться, стрелять. Но одно — показать, а применить на деле — совсем же другое. Ружье — это ведь не просто кусок металла. Это выбор. В зависимости от того, во что или в кого целишься, этот выбор может изменить всю твою дальнейшую жизнь. Тебя самого — в долю секунды. Но я-то знал, уверен был, что, даже если приспичит, все равно не выстрелю. Не смогу просто. Я и в детстве, когда пацаны из рогаток по голубям молотили, сбегал. Не мог смотреть на это, шифровался в подъезде.
Я шел к управе, шагал по пустой деревне. Если бы она была пустой. Если бы только я был уверен, что вокруг нет никого, никто за мной не следит. Но вот это гнусное чувство — что меня преследуют по пятам, исподтишка за мной наблюдают — оно постоянно при мне было. С тех пор, как очнулся в госпитале, в той палате. Параноик малолетний. Нервы надо беречь. Нервные клетки не восстанавливаются. Хотя это все вранье. На самом деле всё восстанавливается, еще как. Но суть не в этом.
Я поднялся на крыльцо. Дядь Семен сказал, что входная дверь будет открыта. Но она не просто открыта — она распахнута настежь. Что бы это значило?
Я встал у двери и стоял, наверное, с минуту. По загривку мне словно холодным утюгом кто-то прохаживался. А я думал, что делать дальше. Я не мог переступить порог — просто физически даже, меня как будто к крыльцу приклеили. Клеем «супер-момент». Я стоял и понимал, что если сейчас обратно поверну, то все. Во второй раз мне на это крыльцо в жизни не забраться.
Я шагнул в темноту.
Вонь тут была страшная — глаза моментально заслезились. Я прислушался: тихо все. Ни звука. Пошел прямо по коридору. Я точно знал, куда надо идти — дядя Семен начертил мне план и все подробно объяснил. Я ничего не видел, все равно как ослеп. Значит так: десять шагов прямо по коридору, поворот налево, еще шесть шагов, и я упрусь в дверь. Это будет кабинет бухгалтерии. Рация там. Видимо, бухгалтерам в Николаеве она была нужнее всего. Шучу. В управе это единственная комната, окна которой выходят на перекресток — здесь располагался военный штаб. Зараженных там точно нет. По крайней мере, не должно быть. Их же вроде замуровали. Если только… Я остановился — нет, все тихо. Восемь, девять, десять. Поворот. Раз, два, три, четыре. Я услышал шорох. Замер опять, прислушался. Где-то вроде бы мышь скребется. Или крыса — какое-то мелкое зверье то и дело сновало под ногами. Больше ничего. Пять и шесть. Я протянул руку — дверь вот она, прямо передо мной. Сейчас будет самое интересное: либо она заперта, либо… Я нащупал ручку и повернул — дверь открылась. Отлично. Просто отлично. Только как-то все слишком легко, вам не кажется?
Я был внутри. Рация должна где-то на столе лежать. Если нет, то в ящиках. Стол напротив окна. Точно — я ткнулся ногой об угол, черт! Я тихо выругался и зашарил обеими руками по столешнице: куча каких-то бумаг, папки, тарелки вперемешку со стаканами. Один я случайно смахнул вниз — он ударился об пол и покатился.
Я вдруг вспомнил ту кастрюлю. И испуганное Сонькино лицо.
В темноте кто-то чихнул.
Звучит почти смешно, я знаю. У меня мысль сразу мелькнула: как это? Зараженный и чихает. Но мне в тот момент было совсем не до шуток. Я судорожно вцепился в ружье.
— Кто здесь?
Молчание.
Кто-то притаился в дальнем углу. Я не видел его, скорее, чувствовал чужое присутствие. Ни дыхания, ни шороха — но он точно был там. И, кажется, он от меня прятался. Он меня боится. Боится, поэтому не шевелится и не дышит. Я отчетливо ощутил ужас, он прямо волнами от него расходился. И еще я вдруг понял, что он меня видит. Видит в темноте меня и ружье.
Стараясь не делать резких движений, я снял его с плеча, опустился на корточки и положил на пол.
— Кто здесь? — ровным голосом повторил я. Теперь я слышал, как он там дышит, в темноте.
В углу шевельнулись и зачастили скороговоркой:
— Только не стреляйте, не стреляйте, прошу, не стреляйте! Не стреляйте, пожалуйста, не стреляйте!
— Я не собираюсь стрелять, вы видите?
- Живые люди - Яна Вагнер - Социально-психологическая
- Живые тени ваянг - Стеллa Странник - Социально-психологическая
- Казус бессмертия - Сергей Ересько - Социально-психологическая
- Ананасная вода для прекрасной дамы - Виктор Пелевин - Социально-психологическая
- Люди из ниоткуда. Книга 2. Там, где мы - Сергей Демченко - Социально-психологическая
- С нами бот - Евгений Лукин - Социально-психологическая
- Одержизнь - Анна Семироль - Научная Фантастика / Социально-психологическая
- Наши мертвые - Алексей Лукьянов - Социально-психологическая
- Летящие по струнам - скользящие по граням - Александр Абердин - Социально-психологическая
- Благодаря кому мы можем дышать - Дмитрий Сергеевич Кислинский - Боевая фантастика / Русская классическая проза / Социально-психологическая