Апокалипсис Антона Перчика - Анна Никольская

Я скакнул к распахнутым дверям. Зажмурился, старался на них не смотреть. Очень старался, но как-то так само получалось смотреть. Тогда я вообще закрыл глаза и протянул руку. Представил, что это не моя рука, а резиновая перчатка на палке. Но все равно я чувствовал, прямо кожей, что меня сейчас схватят. Выволокут из «скорой» за эту самую палку — она у меня ходуном ходила. Не знаю, как я захлопнул двери в итоге — сначала одну, потом другую. Не знаю, как у меня получилось. Я захлопнул и свалился на пол.

Соня сидела рядом на корточках. Обхватила коленки руками — не пикнет. Она не плакала, только дрожала. Машину трясло, подбрасывало на колдобинах. Потом резко швырнуло вбок — водитель на полной скорости разворачивался. Значит, все-таки в село едем. Все нормально, едем в село. В голове дергалась одна только эта мысль, и кровь молотила в висках. Сжав челюсти, я встал на четвереньки и подполз к двери. Ага, подполз. У меня ноги прямо подкашивались. Мне казалось, что если я сейчас встану, то тут же рухну обратно. Я подтянулся на руках и выглянул в окошко. Оно было заплевано грязью. Нет, не грязью — чем-то бурым.

Они больше не бежали. И даже не смотрели нам вслед. Зараженные стояли посреди дороги и о чем-то разговаривали. Они совещались. И еще они больше уже не дергались. Они двигались, как обычные люди.

* * *

Сонькины резиновые сапоги стояли у печки. Они были теперь ярко-желтые, как две канарейки. Как «Мини Купер» после мойки — такие же. Или это от огня? В кухне было сумрачно — окна-то запечатаны ставнями.

— …а потом я побежала к Сашке, я думала, что он…

— После расскажешь, пей. Сперва надо согреться. — Колокольцев вышел из комнаты.

Я проследил за ним взглядом. Обычный человек — не толстяк и не особенно мускулистый. Такой, знаете, мясистый скорей. Грудь, как столешница, широченная. И голова с седыми кудрями. Он сильно хромал на правую ногу. Она была у него короче, что ли. Это ведь Колокольцев был — там, на «скорой». Надо отдать ему должное: появился он вовремя. Не появился бы — сгинули, как Сонька выразилась. Не забыть надо спасибо ему сказать потом.

Скоро он вернулся с двумя парами шерстяных носков. Одна Соне, другая мне. Я сразу их надел — колючие. Тепло, шерстяво, как я в детстве говорил. Я отхлебнул из кружки — чай с медом. Кажется, липовый. Горячий и приторно сладкий, я такой люблю, хоть и вредно. Еще глоток — по телу волнами расходились жар и спокойствие.

Я больше не один. Вернее, я больше не старший. Теперь главный он, дядя Семен Колокольцев. Здоровый сельский дед: колкий проницательный взгляд, губы под щетиной сжаты, морщины не от глаз, а вертикальные, поперек лба. Один из тех, кто носит на лице весь свой возраст. Угрюмый. Еще несколько дней назад я и представить себе не мог, что обрадуюсь этой встрече. Так обрадуюсь, словно встретил старого друга. Вот он, сидит на лавке, чай пьет из блюдца, излучает спокойствие. Одним своим видом — как добротно сложенный кирпичный дом. Он у него один такой в селе, с иголочки. Все остальное ветошь, да я уже рассказывал.

Значит так: Колокольцев — это моя гарантия. Спокойствие. Моя безопасность. По крайней мере, на ближайшее какое-то время.

Мне вдруг захотелось спать, просто смертельно. Упасть на лавку и вырубиться хотя бы на пару часов.

— Ты из города? — спросил он. Голос сиплый, прокуренный. Взгляд зафиксирован на мне.

Я кивнул:

— Из Москвы.

— Здесь как оказался?

— Мы с родителями дачу ехали смотреть.

— А где они?

Это что, допрос, что ли?

— Не знаю. Мы были в дороге, когда все началось. Я после удара отключился.

— Дядь Семен, а у нас тушенка есть. Шесть банок. Я могу сварить кашу, хотите?

— Потом сварим. Ты ешь. — Колокольцев придвинул к Соне глубокую тарелку: комок топленого масла и толстые ломти ноздреватого хлеба.

Мы помолчали.

— Значит, в госпитале, говоришь, встретились? — он опять спросил.

Мне не понравилось, как он это спросил — в третий раз уже. Вообще не нравился его тон. Как будто он меня подозревает. Я что, похож на зараженного?

Точно прочитав мои мысли, он сказал:

— Покажи браслет.

Я достал его из кармана.

— Синий, видите? Я здоров.

Я, конечно, все понимаю, осторожность — это хорошо. Это просто отлично. Но не до такой же степени. Морда лица у меня пока на месте, причем довольно каменная на вид. Я старался выглядеть сурово, ему под стать. Меня мамик учила — эффект зеркала, кажется, называется. Собеседника моментально располагает. Только на Колокольцева мои ухищрения не действовали почему-то.

— Вижу, что здоров, — он кивнул. — И все равно я не понимаю, где ты все это время был.

— Я же говорю, я находился без сознания.

— Дядь Семен, он хороший, — сказала Соня. — Правда. И смелый.

Вот, у меня уже заступница появилась.

Его короткая борода улыбнулась. То есть, конечно, рот под ней — но его не было видно, поэтому как будто борода.

— Правда-правда! Антон меня от зараженного спас!

Я почувствовал, что краснею. Ненавижу, когда меня при всех нахваливают. Вернее, когда хвалят — люблю, но свою реакцию на это ненавижу. Краснею, как девочка. У меня сосуды под кожей близко расположены.

— Он сидел на потолке, я идти боялась, а Антон…

Колокольцев вздрогнул.

— О чем это она?

В общем, она все ему рассказала о наших ночных приключениях. Злоключениях. Красочно так, меня аж снова пот прошиб. Колокольцев слушал внимательно, не перебивал. Только, когда Сонька умолкла, переспросил про мужика на потолке. Мол, не показалось ли нам. Нет, нам не показалось. Это я подтвердил.

Колокольцев опустил голову, переносицу потер. Потом встал, достал из ящика стола спички и папиросы. Закурил, дым из носа пускал едкий, вонючий. Я сразу закашлялся — я ж не курю. Слишком переживаю по поводу того дерьма, которое может попасть мне в легкие. И еще цвет лица от курева портится. Правда, он у меня сейчас и без того не фонтан. А Соня ничего. Привыкла, наверное. Сидит, космы свои пытается расчесать, Колокольцев дал ей гребень. А может, и сама курит — в деревне ведь рано начинают.

— Выходит, это правда.

— Что правда? — я переспросил.

Он затянулся жадно, как в последний раз, потом сказал:

— Сонь, выйди, пожалуйста. Мы поговорим.

— Я вам что, маленькая? — она фыркнула. Глянула на меня сердито. Я-то тут, интересно, при чем? — Говорите так. Я никуда не пойду.

Колокольцев кашлянул.

— Три дня назад племянник мой пришел из поселка. С Октябрьского. Там у них выживших не осталось совсем. Николай один — думал, у нас лучше. Куда там. Он потом в город подался. Когда эпидемия началась, поселковые ушли в лес. Укрывались в землянках, ждали эвакуаторов. Военные им сказали, что всех заберут — и больных, и здоровых. А там у них кладбище неподалеку.

— Черницкое? — перебила Соня. — У меня там бабушка.

— На четвертые сутки дождь пошел. Лило весь день — нас-то обошло стороной, по проселочной дороге. Слава Богу. После этого они встали. Николай говорит, если бы своими глазами не увидел — не поверил бы. Прямо из могил лезли. И те, кого недавно схоронили, и давнишние. Кладбище-то старое, там еще с девятнадцатого века остались захоронения.

— Подождите, подождите. — Я попытался сглотнуть, но чуть не сломал себе шею. — Я правильно вас понял: мертвые из могил вставали, что ли?

Это было как в анекдоте. Или в детской страшилке, которые в ходу у любителей черного юмора. Помню, мы такие в лагере на ночь рассказывали, чтобы крепче спалось.

— Все правильно ты понял. — Колокольцев смотрел не на меня, а на Соню, следил за ее реакцией. Но она нормально сидела, ждала продолжения.

— В общем, некроморфы эти — Николай так их называл, некроморфами, — они вроде зараженных. Вирус тот же. Только эти двигаются быстрее — и по стенам могут, и по потолку. И солнечного света совсем не боятся. Николай сказал, на его глазах один на дерево залез. Сидел вниз головой, как летучая мышь. Только я думал, байки. Мало ли что народ придумает с перепугу. Самому в последнее время мерещится всякое. Но если вы говорите, что в госпитале… — тут Колокольцев замолчал.

Я ждал, когда он продолжит. Ждал и слушал, как в груди ухает сердце. У меня живот прямо в узел скрутило — думал, вот-вот вывернет наружу. Просто я вдруг понял, что те, кого мы встретили на дороге, были не просто зараженные, пускай и умершие уже люди. Это были те, кто побывал по ту сторону. Понимаете? Кого похоронили когда-то. Положили в гроб, зарыли в землю и похоронили. На веки вечные. А они вылезли потом из могилы и пошли. Но это же абсурд, чертовщина какая-то. Как они оттуда вылезти-то смогли?

— Я одного понять не могу: как они у нас оказались… — сказал Колокольцев. — И тем более, вы говорите, в госпитале.

Мы встретились глазами. Он смотрел на меня долго, типа испытывал. Проверял на вшивость. Что ему от меня надо?