Биплан - Ричард Бах

Я чувствую себя вторгающимся в их работу, и сейчас шум двигателя пустит насмарку сделанное звукорежиссером. Где-то здесь, под гигантским дубом, должен находиться звукооператор со своим микрофоном. Но, постой.

Мы тоже часть обстановки. Все строго по сценарию:

Появляется БИПЛАН, летящий с востока на запад. Звук БИПЛАНА из РОБКОГО ШЕПОТА превращается над нашими головами в РЕВ и снова становится ШЕПОТОМ на западе. Камера на мгновение задерживается на КОРОВАХ, плавно переводится на панораму вдоль ДОРОГИ ИЗ ЖЕЛТОГО КИРПИЧА, затем — на КОРОВНИК. Примечания для ответственного за декорации: КОРОВНИК должен символизировать Изумрудный Город, символизировать чистоту и безупречность, все должно находиться в убедительном порядке и мирно течь во времени, должно наводить на мысль, что город сверхрадужного волшебства часто приобретает внешность, наиболее привычную нашему глазу, поэтому мы и не замечаем Волшебство, которое существует.

Вид из-под ГИГАНТСКОГО ДУБА, в тени которого мы наблюдаем БИПЛАН, снова приближающийся к нам, летящий с востока на запад, проносящийся ГРОМКО и С РЕВОМ, над листьями и нашими головами, теряющийся из виду и окончательно исчезающий на западе. Панорама тускнеет, ее сменяет черный фон, на котором зеленые буквы: КОНЕЦ.

Хороший дубль! Сгодится!

Замечательно, что все вышло так удачно, но для биплана съемки все продолжаются, продолжаются и продолжаются. Внизу, под нами, сидя на брезентовых стульчиках, работают сотни режиссеров, невидимые нашему глазу. По местам! Мотор! БИПЛАН. КОРОВНИК. Изумрудный Город. И через всю панораму — ДОРОГА ИЗ ЖЕЛТОГО КИРПИЧА. Действие происходит на Юге, весной 1929 года. Время от времени попадаются дети, бегущие субботней гурьбой, машущие на бегу и заслуживающие того, чтобы с высоты в сотню футов помахать им в ответ. И исчезают. Тут, внизу, обитают люди. Я могу видеть то, как они живут, рыбачат, как плавают, вспахивают землю, топят печи, из труб которых поднимается сизый дым. Дым, который вьется и кочует с ветром, и говорит мне о том, что встречный ветер уже опустился к земле. Ветер не очень сильный, но его хватает, чтобы мы неслись относительно земли не так быстро, как можем. А чем медленнее мы летим, тем лучше видим землю и тем больше она нам нравится. Самолет, в особенности старый самолет, не может спешить. У него есть лишь одна рабочая скорость.

На биплане в горизонтальном полете я ставлю ручку газа так, чтобы тахометр показывал 1725 оборотов. Как раз хорошая, удобная скорость, при ней двигатель идет ровно, ни прохлаждаясь, ни перенапрягаясь; 1725 оборотов дают хороший звук на ветру, как раз такой, как надо. В спокойном воздухе при 1725 оборотах скорость будет около 95 миль в час, а теперь, в полдень, при встречном ветре, мы движемся со скоростью 80 миль в час относительно земли — мы явно не поразим страну новым рекордом скорости в этом перелете.

Но зато мы поражены сами: видом на замечательную землю, проплывающую внизу. Считается, что Юг — некрасивое место, и действительно, находясь на земле, я видел ее некрасивой, покареженной и изуродованной слепой бессмысленной ненавистью. Но с воздуха всего этого не заметишь, и поэтому Юг — место, исполненное добра и красоты.

Самолеты постоянно искушают пилотов опасностями, и не один пилот, и даже не десять, держат в своей памяти перечень мест, привлекающих их с воздуха. В моей собственной картотеке значится долина меж холмов, окаймляющих море в Лагуне-Бич, штат Калифорния. И еще та долина, что лежит чуть восточнее Солт-Лэйк-Сити, в штате Юта, по ту сторону большой горы, где на самом дне долины течет река, где летом даже лучше, чем в Шангри-Ла. Замечательное место есть в восточной Пенсильвании, и возле него даже имеется поросшая травой посадочная полоса. Пилот одной авиалинии рассказывал мне об интересном месте, которое он открыл для себя в Аризоне. Он наблюдал его с высоты тридцати двух тысяч футов на воздушной трассе Нью-Йорк — Лос-Анджелес и с тех пор изучал его в каждый полет. Он говорил, что неплохо бы приехать туда после ухода на пенсию, пожить в одиночестве и тишине.

Есть равнина на севере Франции, холм в Германии, берег залива, омывающего Флориду, где песок словно сахар. А сегодня к моим записям добавляю еще одну: фермы и пастбища Центральной Алабамы. Если появится надобность уединиться, то, пожалуйста, — они ждут.

Замечательные места. А еще — замечательные времена.

Не то чтобы они были замечательными. Они замечательны сейчас. Потому что они по-прежнему есть, и я могу насладиться их замечательностью, просто открыв свои записи, выбрав одну из них и еще раз пережив мысленно то приключение, которое было с ней связано. Не само приключение, а то, чему оно научило. Не символ, но его смысл. Не внешнюю его сторону, а то, что произошло внутри.

Беру карточку, любую карточку с записью. Ну вот, одна из них, вверху на ней значится: Пэт и Лу — Эль-Торо. Приключение.

Прошел год, как я уволился из 141-й Тактической Истребительной Эскадрильи, перебравшись в противоположный конец страны. И однажды раздается телефонный звонок. На горизонте снова появляются Патрик Фланаган и Лу Пизан, Асы Дальней Авиации из Национальной гвардии ВВС Нью-Джерси. На этот раз они выполняли учебный полет протяженностью в 2600 миль и посадили свои F-86 на военно-морской авиабазе в Эль-Торо, в тридцати милях от меня.

Карточка исписана и наполнена былыми днями, оживающими заново картинами тех времен, когда Пэт на старом F-84F перехитрил Марк VI Сейбр[13] Канадских Королевских Военно-Воздушных Сил, поймав его на мгновение в свое прицел. Бой, конечно, был учебным, и все же Марк VI был самолетом, предназначенным для воздушного боя, а 84-й — нет. Но Пэт — искусный летчик, умеющий слегка приукрасить то здесь, то там, обладающий блестящим даром и драматизировать, и шутить, вот почему у бедняги Кленового Листа с самого начала не было никаких шансов.

И Лу, высокий невозмутимый Лу, который привнес кое-что в мои знания о терпеливости! Когда в одном из полетов я был у него ведомым, он стал преследовать и в конце концов догнал французский истребитель, затем с ревом пронесся в ярде от его крыла, напоминая, что нужно смотреть по сторонам, иначе его поймают даже старые F-84. Лу, такой уравновешенный, вежливый и абсолютно правильный, словно его учили этикету с тех пор, как он стал понимать слова, — пока ты его не узнаешь; и он оживет у тебя на глазах, по-прежнему оставаясь невозмутимым, но тебе откроется острый логический ум, который не примирится с абсурдом, исходящим пусть даже от главнокомандующего.

— Да бросьте, генерал. Мы же с вами знаем, что никто не читает каждую строчку в списке предполетных проверок. Если Вы хотите, чтобы мы, выполняя проверки, держали в руке список, то так и скажите. Но не стоит навязывать нам эту чепуху, что, мол, нужно читать каждую строчку перед каждым полетом.

Я храню эту запись в разделе «Замечательные времена», чтобы снова мысленно встретиться с ними, чтобы снова отвезти их обратно ко взлетной полосе Эль-Торо. А там, в окружении самолетов Военно-Морских Сил, стоят рядом друг с другом два серебристых F-84.

— Как-то грустно было расставаться с 84-ми во Франции. Но 86-й — тоже неплохой самолет, и вскоре эскадрилья получит 105-е[14]. Не хочешь ли вернуться?

— Вернуться? И это зная ваши характеры? Мне пришлось пересечь всю страну, чтобы унести ноги от таких ребят, как вы. И вот теперь вы меня даже здесь достали. Добрый старый 84-й. Лу, ты не будешь против, если я загляну в твою кабину и пообещаю там ничего не трогать. Парни, во всем мире не найдется столько необузданных лошадей, которые смогли бы затащить меня назад в 141-ю Боевую Эскадрилью.

Ты только глянь в эту кабину. Все в ней на месте, как и положено: панель вооружения, ручка газа, переключатель тормозов, полетные приборы, длинная рукоятка выпуска-уборки шасси, панель предохранителей, штырьки на катапультном кресле. Вы, парни, никогда ничему не учились, уж больно рискованное общество, чтобы с ним связываться. Лу, ты оставил список проверок здесь, наверху. Как тебе удается без этого списка провести правильный предполетный осмотр? — никогда не выполняет инструкции. Безнадежное общество.

И вот в сумерках наступает время пожать друг другу руки на прощание; затем они забираются по лестницам в свои кабины, пристегивая ремни. Странное, неуютное ощущение, будто я должен поторопиться и сесть в свой самолет, потому что иначе они взлетят без меня. А где же мой самолет? Мне никогда не приходилось оставаться на земле, когда остальная часть моей эскадрильи готовится к полету. Шлем и кислородная маска надеты. Какое-то время Пэт говорит по рации, принимая исходную полетную информацию, повторяя ее диспетчеру.

Эй, Пэт, а помнишь тот раз, когда ты был Ведущим у Роя Смита, а для него это был первый полет в непогоду? Он тогда сказал: «Не беспокойся обо мне, лети так, будто ты один…» Помнишь, Пэт?