Жизнь и смерть сержанта Шеломова - Андрей Житков

Саперы забрались через час — в вещмешках они принесли противопехотные и сигнальные мины, а еще через час весь склон был утыкан штырьками, обвязан проволочками, усыпан минами.

Мите с Герой достался самый крайний пост. Кроме них, на посту было четверо черпаков и два старика. Было решено сделать два укрепления: одно круглое и большое, чтобы в нем жить, с плащ-палатками вместо крыши, а другое — для наблюдения за кишлаком — небольшую стеночку с бойницами. Но их замыслы оказались слишком грандиозными для одного вечера. Больших плоских камней, которые годились бы для укрепления, почти не было. За минным полем, правда, лежало десятка два подходящих булыжников, но сходить туда за ними никто не отважился, хотя Горов и сулил за это путешествие освобождение от всех тягот воинской службы на оставшийся до дембеля срок.

— Никто из молодых не хочет сразу стать дедушкой? — посмеивался Джахис — высокий худой узбек со смуглой шелковистой кожей. Во взводе он играл не последнюю скрипку, но авторитета у него было поменьше, чем у Горова, он никогда не лез вперед и считал, что главное в службе — протянуть до дембеля, не портя себе нервы. — В таком случае, придется потаскать камешки с центрального поста.

Центральный пост был метрах в двухстах, но другого выхода не было.

На этот раз работали все — хотелось спать под крышей, — старики выкладывали стены, а черпаки и молодые таскали и перекатывали булыжники. К темноте они выложили большое укрепление, но только на шестерых, с условием, что двое всегда будут стоять на посту. Джахис с Горовым решили, что черпаки тоже будут стоять, чтобы «служба медом не казалась», но не каждую ночь, как молодые, а через сутки: двое в одну ночь, двое — в другую. Черпаки начали было возмущаться, но Горов сказал, что если они уверены в молодых сержантах, как в самих себе, и не боятся быть прирезанными ночью, то могут спать хоть целыми сутками.

Мите выпало стоять с Рожиным — приземистым мрачным парнем с крепкими кулаками, разговаривавшим с молодыми всегда сквозь зубы, будто сейчас даст в морду, — и Кабаловым. С одной стороны он был рад, что в пекло их не суют и оставили на горе, напичканной минами, в относительной безопасности, но с другой — предстоящее выматывающее безделье до окончания рейда было невыносимо.

В их каменном домике даже вшестером было довольно тесно. Острый камень уперся Мите в спину, и пришлось продвинуться ближе к выходу. «Надо будет перебрать стенку», — подумал Митя, засыпая.

Он проснулся от ощущения, что кто-то тащит его за ноги, и брыкнулся.

— А, гад! — послышался голос Маляева. — Мало того, что спит как сурок, так еще и лягается.

Митя получил сильный пинок по ноге.

— Вставай, сержант, живо!

«Гулыга, сволочь черпачная!» — Митя вылез из укрепления.

— Кабалова сам буди, — Гулыга влез внутрь, на нагретое Митей место.

Спросонья била дрожь.

— Москвич, ты спать хочешь?

Гера кивнул.

— Тогда сам буди Кабалова.

Маляев вздохнул и полез внутрь. Он перебудил всех, пока искал Кабалова, и получил за это немало пинков и подзатыльников.

Наконец все стихло, и из укрепления выполз заспанный Кабалов. Он потянулся и сел, упершись спиной в стенку.

— Ты, Шлем, не маячь перед глазами — сядь с другой стороны, как я, и сторожи.

Митя послушно отошел за укрепление и уселся, вытянув ноги.

Была полная луна. Внизу, в кишлаке, темнели большие пятна деревьев, матово светились пологие крыши домов. Чтобы не уснуть, Митя стал разговаривать сам с собой.

Стоя в учебке у какого-нибудь склада, он частенько болтал за жизнь, как говорил сосед Сергей Палыч. Это он научил его «философствовать». Несчастный одинокий мужик — жена ушла от него, потому что пил, — он помогал матери деньгами, хотя у самого было не лишку, чинил разваливающуюся мебель, отремонтировал старенький телевизор, который отказывались чинить мастера; собираясь в магазин, всегда спрашивал, что купить. Митя привык к его бескорыстной помощи и воспринимал ее как должное. Его друзья как-то сказали ему, что сейчас «за просто так» ничего не делается, он тогда смертельно обиделся на всех.

По вечерам Митя часами просиживал у Сергея Палыча в комнате. Сергей Палыч доставал из холодильника поллитровку, а Митю угощал чаем, и спорили они «за жизнь» до хрипоты.

Иногда сидели втроем, с матерью. В этом случае разговоры носили галантный характер. Раскрасневшийся Сергей Палыч рассказывал вычитанные из книжек истории и при этом смешно размахивал руками, а мать выпивала рюмочку и, подперев щеку рукой, слушала, глядя на него невидящим взглядом. Мите казалось, что мать слушает невнимательно, и он наступал ей под столом на ногу. Мать переводила на Митю взгляд и одними губами шептала: «Я слушаю, не мешай».

После окончания школы Митя работал с Сергеем Палычем на одном заводе. В тот день он пришел с работы и сразу залез в ванную, пустил воду посильнее, чтобы смыть с себя накопившуюся за день усталость. Сквозь шум воды он услышал звонок и хлопанье двери. Несколько минут было тихо, потом мать громко заголосила. Митя завернулся в полотенце и выбежал из ванной. У входной двери стояла толстуха из квартиры напротив и говорила плачущей матери: «Сходи, узнай, может, его в наше отделение отвезли. Спроси, что ему за это будет». Мать покорно надела босоножки и вышла за дверь, даже не заметив сына.

— Что случилось?

Соседка всплеснула руками и со всхлипываниями и вздохами рассказала, как все было.

Сергей Палыч с утра перехватил с мужиками в гаражах бормотухи и на работу не пошел. Полдня торчал у магазина, сшибая по десятчику у прохожих, а когда набралось на бутылку, попросил парней купить ему «пузырек». Вышли парни из магазина, Сергей Палыч к ним, а они ему: «Ты нам никаких денег не давал, мы тебя в первый раз видим». Сергея Палыча обида взяла, он одного из парней за ворот схватил, а парень его — по лицу. Сергей Палыч упал. «Ах, ты!..» — и пошел по матери, тут ему под руку бутылочное горлышко и подвернись. Он этим самым горлышком парню живот распорол.

Митя вздохнул. В тот день он узнал, что его друзья были правы. Но как же? Он был уверен, что мать всю жизнь любила только отца. Просто пожалела?..

Сергей Палыч был страшным спорщиком. Когда аргументы не помогали, он тряс скрюченным пальцем и по любому поводу кричал: «Ты мне не веришь, парень? Во что же ты веришь? Раньше в Христа верили, мы — в коммунизм, а вы? В себя веру потеряли, в человеческую природу!»

— Эй, сержант, я тебя зову, зову. Ты спишь? Пока черпак Советской Армии обходит пост, молодой в это время дрыхнет! А ну встать!

Митя проснулся окончательно только тогда, когда Кабалов закричал.

— Я не сплю. Я только глаза закрыл.

— Встать, я говорю!

Митя поднялся и получил сильный удар в грудь. Он упал.

— Больше милости не жди, сержант! Будешь у меня шагать каждую ночь по четыре часа, пока с горы не слезем!

Митя быстро заходил взад-вперед по гребню. Он злился на самого себя. «Все-таки заснул! Если он старикам расскажет, они мне устроят разборку, жизни не будет!»

Вскоре стало светать. Из-за гор показались первые сполохи утреннего зарева, и Кабалов отправился спать: «Докараулишь без меня». Он залез в укрепление, и вскоре оттуда на четвереньках выполз Москвич. Он свалился тут же у входа и мгновенно уснул.

Показалось солнце, и минут через пять стало жарко. Митя разделся донага. «Погибать, так с музыкой. Умру загоревшим», — решил он и улегся на расстеленную «хэбэшку». Но поспать ему не удалось. Стало до того жарко, что он соскочил и перенес «хэбэ» в тень укрепления; сел рядом со спящим Герой и стал выискивать в одежде вшей. За десять дней рейда их набежало прилично.

Поднявшееся солнце сократило тень укрепления; лицо Маляева покрылось испариной и приняло мученическое выражение. Он заворочался, закрутился на месте и, наткнувшись на колючки, вскочил как ужаленный. Митя засмеялся:

— Видок у тебя — будто всю ночь на сковородке жарился.

— Построили, называется, обязательно молодые должны на солнышке!..

— Кто это там больно много разговаривает? — донесся из укрепления голос Джахиса. — Ты, Москвич?

— Так точно, я, Москвич. Хотим с сержантом Шеломовым расширить укрепление.

— Вот еще! Пока я сплю, постройте стеночку с двумя бойницами в сторону кишлака.

Лицо Маляева вытянулось. Митя дал ему подзатыльник.

— Больно много болтаешь! Пошли камни таскать.

К тому времени, когда все проснулись, стенка была выложена. Джахис вылез из укрепления, подошел к их произведению и пнул ногой. Стенка развалилась.

— Складывайте снова.

— Пусть сначала завтрак приготовят, потом будут строить, — предложил Горов, сладко потягиваясь.

После завтрака Горов отправился на центральный пост для переговоров с Пыряевым. Он хотел немного пошмонаться в кишлаке. Никто ничего против не имел, а у молодых не спрашивали. Было решено, что с каждого поста пойдут по пять человек. Пыряев о предстоящей операции на броню сообщать не стал, а им было строго-настрого наказано: если что случится, о кишлаке — ни слова.