Смутные времена. Владивосток 1918-1919 гг. - Жозеф Кессель

Я хотел, чтобы мой уход выглядел достойно, но при этом был исполнен иронии. Я встал по стойке смирно, отдал честь, как на параде, и сказал: «Мое почтение, господин лейтенант». Затем, как положено, повернулся и присоединился в ярости к вакханалии.

Сколько удивительных ночей, уже позже, во времена белой эмиграции, провел я в барах, бистро, клубах, погребках и русских кабаре, которых было бессчетное множество в Париже, от Монмартра до Монпарнаса. Здесь можно было послушать самые знаменитые цыганские ансамбли из Санкт-Петербурга и Москвы, увидеть адмиралов-швейцаров, князей-поваров, а в гардеробе встретить княгинь. Да. Сколько ночей… Но ни одна из них не может сравниться с ночами в «Аквариуме».

Сотни иностранных офицеров, юных, полных сил, отделенных тысячами километров от того, что им было знакомо и дорого, обреченных на выполнение бессмысленной и никому не нужной миссии, в мрачном городе, получали двойное, а то и тройное жалованье и не знали, куда потратить эти деньги. Где, как не здесь, могли они найти забвение и убежать от реальности?

А русские, пусть это и избитая мысль, но вряд ли я сумею сказать лучше, — они жили словно на вулкане. Это — последние оргии перед крахом их мира. Миллионеры-коммерсанты из Сибири, спекулянты на черном рынке, генералы, полковники, высокопоставленные чиновники-взяточники, беженцы, обменявшие на деньги драгоценности и камни, спасенные при бегстве. Они чувствовали, даже если отказывались признать это, все они чувствовали, что предначертанный конец приближается. Уже красные партизаны проникли в порт, пытались захватить предместья.

И вот рекой лились водка, кавказские вина, виски, шампанское.

Пьяные голоса тянули Марсельезу, «Боже, Царя храни!», Stars and Stripes, God save the King.

А еще, еще — nom de Dieu[13], damn it[14], черт возьми, damn it — выпить, быстро, выпить, выпить.

Вдруг гам стих. Все знали почему. Одна из артисток вышла на сцену. Одна из певичек «Аквариума», естественно. Они выходили на подмостки только радо того, чтобы показать свои прелести.

Из тех девиц, что можно видеть в свете фонарей ночью в подобных заведениях по всему миру. Но где и как хоть одна из них могла бы вкусить славу и триумф, выпадавшие на долю этих якобы певиц и танцовщиц, которых сюда гнал безумный ветер всеобщей паники, бушевавшей по всей Транссибирской магистрали? Прежде чем оказаться во Владивостоке, они успели побывать в кабаках, дешевых гостиницах и в борделях.

Где, как не на этой проклятой сцене, на краю самого большого континента, могли они найти такое количество молодых мужчин, сильных, пылких, праздных, потерявших голову, с набитыми до отказа карманами денег? Столь редкая добыча!

Офицеры из иностранных миссий не имели права во Владивостоке приближаться к так называемым честным женщинам. Женщины из приличного общества жили взаперти. Встретить их можно было только среди «хороших» людей. Что касается простых людей, то незнание обычаев и языка делало сближение невозможным. И высочайшее распоряжение запрещало всем женщинам появляться на пороге «Аквариума». Для одних — разве что только одна ночь, случайная, проведенная тайно в глубине ложи, как то позволила себе любовница Боба, — запретом было «что скажут другие». Для других это была немыслимая трата денег.

Конечно, «Аквариум» был не единственным ночным заведением Владивостока, где были танцовщицы. Но только владельцы «Аквариума» имели средства оплачивать и содержать труппу, лучшую из лучших. У них это настолько хорошо получалось, что на одну девушку, одну-единственную, приходилось тридцать, сорок, а то и пятьдесят парней.

Все здесь было извращено. Самое обычное желание, вполне естественное, превращалось в навязчивую идею, обретало силу страсти, патологической одержимости. Обнаженные шеи и руки, яркая губная помада, легкий смех. Все говорило и кричало: секс, секс, секс. Но этому вожделению, доведенному до крайности, нельзя было поддаваться.

Требовалось обуздать в себе животное, подавить дикое разнузданное желание. Иначе прощай всякая надежда, а кто-то другой мог получить все. У всех были деньги, даже слишком много, чтобы заплатить. В этом месте деньги не имели ни ценности, ни смысла. Речь шла не о том, как в других заведениях подобного рода, чтобы купить девушку, увести ее и удовлетворить желание. Надо было понравиться.

Мне бы не хотелось бросаться словами. Но я действительно уверен, что ни одна принцесса при своем дворе не получала от своих верных рыцарей столько знаков внимания, перед ней не раболепствовали и не относились к ней с такой предупредительностью и почтительностью, как поклонялись здесь этим женщинам, чье низкое происхождение так и бросалось в глаза.

Дочери голодных мужиков, рабочих и портних с мизерной зарплатой, прислуги, с которой обращались, как с рабами, вдовы солдат, взятых в плен или погибших, они исчислялись миллионами, они прошли все круги ада. Отвратительные постоялые дворы, подозрительные кафешантаны самого низшего разряда. Дома терпимости.

Волна разгрома вырвала их из родных городов и предместий и понесла прямо к океану, этап за этапом: проходные гостиницы, кабаки, бордели.

Были ли они хоть немного красивы? На свой лад да!

Еще не пришло время русских эмигранток, богатых от рождения, молодых, ухоженных, образованных, утонченных и слегка безумных, им только предстояло заполнить бары и танцполы Дальнего Востока. Революция свершилась совсем недавно.

А пока проституция была уделом девушек из народа, самых бедных. Они унаследовали выносливость, покорность судьбе, терпеливость, свойственную народу. Все это пригодилось, чтобы пережить голод, холод, болезни, бессонные ночи, попойки и побои, короче говоря, чтобы выжить во время бойни, где и для мужчин, и для самой жизни они были всего лишь безжизненными куклами.

Самые сильные из них, самые стойкие сохранили, вопреки всему, удивительный внутренний свет. Ничто и никто не заставит склониться эти гордо поднятые головы, длинные тяжелые шеи, не сможет иссушить и лишить свежести упругую гладкую кожу. Понять, что им пришлось пережить и выстрадать, можно было только из их улыбок, полных безразличия и усталости, которые они столь щедро расточали всем присутствующим.

Кроме того, в большинстве своем они были глупы, плакали и смеялись как маленькие дети. Их чувства были столь же грубы, как и их речь.

Казалось, что столь невероятный поворот в их судьбах одарил их гордостью и принес им радость. Ничего подобного. Всемилостивый Господь (верили они в Бога слепо и безраздельно), всемилостивый Господь слишком поздно преподнес свой дар.

Как могли они понять, что с ними случилось? Принять ход событий? Эти военные из другого мира, варварский язык, давка, чтобы прикурить сигарету, стулья, которые вырывали друг у друга, чтобы им подать, страстные взгляды, но ни одного лишнего движения.

Что все это значило? Что они не желали их? Или что девушек не хватало на всех? Но тогда тянут жребий, соревнуются в цене, бьют друг другу морду. Вот что доставляет вам удовольствие.

Они думали о русских унтер-офицерах, наведывавшихся в их кабаки и бордели: «Вот это мужчины. Сразу к делу». С бутылкой под каждой подмышкой они шли за вами, подталкивали вас, тащили в комнату. Затем наступала очередь следующего. Можно было получить удовольствие. Тогда как эти…

Нет, деньги у них водились. Даже слишком много. Да они и не скупились. Совсем. Но в обмен они ничего не требовали. Самое большее — обещание. И деньги теряли и вкус, и свое назначение.

Девушкам не хватало воображения, которое помогло бы им представить и обеспечить свой завтрашний день. Жадные, но только до еды да до денег, чтобы заплатить за жилье, купить себе тряпки и прогуляться. Случалось, что подолгу у них не было ни крошки во рту, ни жилья. Но когда они заработали, заслужили свой хлеб и кров над головой, они чувствовали себя спокойно, легко и счастливо.

Это похоже на качели, которые взмывают в воздух. Обсуждали цены, торговались о цене за вход. Рубль, а сверх того пригоршня монет — победа! Победа! Сейчас деньги не волновали и не радовали, они были долгом, десятиной. Они не слушали этих иностранцев. Нет, они им не нравились. Что же они представляли собой в постели!

Мне было не трудно понять этих девушек. Они сами мне все рассказали. Нас столько объединяло: язык, еда, русские праздники. Я знал названия рек и мест, откуда они родом. Они знали об Оренбурге, моем родном городе. Мы делились воспоминаниями.

Они освобождались, отдыхали от навязанной им роли. Когда девушки королевской поступью переходили из одной ложи в другую, они всегда останавливались рядом с моей, где я сидел со своими случайными приятелями или знакомыми. Они подзадоривали музыкантов оркестра. Особенно тех, что играли на аккордеоне и балалайке.