Санкт-Петербургский бал-маскарад [Драматическая поэма] - Пётр Киле

Виды Павловского парка. Розовый павильон. В окна в его интерьере публика замечает пару, то одетых артистически изысканно и старше, идущих по улицам Парижа или Лондона, то в балетных костюмах, еще совсем юных, на сцене или репетиционном зале. Из публики мало кто их узнает, но все заинтересованно поглядывают, как в волшебный ящик в старину. Это Владимир Васильев и Екатерина Максимова, как становится ясно, из их реплик, когда у них брали интервью, а они продолжали обсуждение между собою, как всегда, обо всем на свете. Чаще и слов не надо было, все выражалось в жестах, движениях, переходящих в танец, пусть в образах балета и музыки.

            МАКСИМОВАСошлись впервые мы за школьной партойВ балетной школе при Большом театре.

             ВАСИЛЬЕВО, кто вознес меня так высокоМальчишку из семьи рабочих? Ты жеРосла в семье интеллигентной, ясно,Призванье выбрала, как Павлова.

            МАКСИМОВАНу да, пожарником мечтала стать,Кондуктором трамвая, но театр,Балет на сцене вдохновил меня,И я уж знала, в чем мое призванье!

             ВАСИЛЬЕВЯ рос подвижен, легок, как сатир,Забрел в кружок при Доме пионеров.Из высших сфер заметили задируИ в классе усадили с юной нимфой,Отчаянно красивой и веселой,Как в наказанье мне и воспитанье.

           МАКСИМОВАХорошо тебе с копытцами!А я танцую до сих пор до крови.

            ВАСИЛЬЕВКопытца отвалились, Феб помог,Вочеловечился сатир, влюбленныйВ Джульетту…

           МАКСИМОВА                           Но Ромео ты не сталВ том возрасте, для юности заветном.

             ВАСИЛЬЕВМне было девять, а тебе же десять,Когда мы встретились в балетной школе.Ты взрослой уж казалась, столь красивой,И я подсел к тебе, как за защитой,А ты поворотилась в сторону.

           МАКСИМОВАСконфузилась, наверное, слегка,Хотя я не из робкого десятка.

            ВАСИЛЬЕВТо возраст Данте – Беатриче был,Когда впервые я тебя увидел!Влюбился позже, но тогда заметилСияние вокруг тебя в окрестОт взора, полных света и любви.С тех пор ты как путеводительница,Как красота девичья и товарищ…

           МАКСИМОВАКак пионерка, комсомолка, скажешь?

            ВАСИЛЬЕВТакою ты росла, как зов и счастье,Стремленье к совершенству в каждом шаге,Как в жизни, так на сцене, в фуэте!

          МАКСИМОВАВ прыжках подняться выше – к красоте,Когда полет в сердцах людей все длится!

            ВАСИЛЬЕВ         Но сердцем встрепенулся до волненьяЯ на балу, на новогоднем, в школе,Когда вошла ты в зал, сияя счастьем,Пленительным до головокруженья!

           МАКСИМОВАСама я влюблена была в весь мир,А он сосредоточился в Володе,Который вдруг решился на признанье,Заговорил как будто бы стихами!

             ВАСИЛЬЕВЯ речь готовил прозой, вдруг стихамиВыходит, словно в шутку на балу,Замолк в испуге: засмеется Катя, -И все пропало: жизнь, - а с нею сцена!

           МАКСИМОВАЧто я могла сказать? И я люблю?Да отвечать ведь надобно стихами?И тут решилась я на реверанс,Как в шутку иль в насмешку, но всерьез,Склоняясь так, взволнована до слез.

             ВАСИЛЬЕВИ мы умчались, закружившись в вальсе!

           МАКСИМОВАПо возрасту Ромео и Джульетта!

             ВАСИЛЬЕВПо внешности Ромео и Джульетта!

           МАКСИМОВАИ десять лет Ромео и Джульетта,Ах, не на сцене, в жизни при БольшомТеатре, с фуэте – как труд и слава.

             ВАСИЛЬЕВУвы! Уланова еще на сценахТеатров мира покоряет всех.Любимый педагог, она, Джульетта,Тобою занята, ролей хватает,Пусть ты Джульетта юная, как дочь.

           МАКСИМОВАТак годы юности и промелькнули.

В интерьере Розового павильона, заполняя его, мелькают сюиты то из балета «Жизель», то «Спартак», то «Анюта»…

«Спартак» - прямой заказ, как он удался?

            ВАСИЛЬЕВ

«Ромео и Джульетта»  - то ж заказ?О, нет! Искусство ВозрожденияВ России – и «Анюта», и «Спартак».

Царское Село. Камеронова галерея. На площади внизу, на разных уровнях лестницы и вверху среди бюстов снопы света выхватывают знакомые нам образы, участвующих то в карнавальном шествии, то в танце.  Музыкальное и световое сопровождение создает феерическую атмосферу празднества, в котором принимают участие персонажи различных эпох. В нарядах женщин выделяется, как античность, русский ампир.

Музыка звучит торжественная, с нотами вселенского апокалипсиса. На средней площадке лестницы рояль, за которым священнодействует Скрябин в унисон с игрою света в небесах.

          ХОР ЖЕНЩИНПерикл с Аспазией в движеньях танцаЗадумчивы, исполнены величья,Но и веселость светится в глазах!

А вот и Гамлет, с ним Офелия,Вся убрана цветами, словно Флора,Исполнена печали и любви…

Здесь Остроумова и Лебедев –Вновь юны, гениальны и несчастны,Вне жизни света, в муках творчества,Как фуэте у пленников балета.

Максимова с Васильевым танцуют,Как все в ряду, в изысканных костюмах,С иголочки, парижских кутюрье,С изяществом простых телодвиженийИ с грацией любви, как благодать,Сходящая на публику с небесВесенних, в белоснежных облаках.

Какою долгою казалась жизньСо счетом лет, а все уж промелькнуло,Умчалось, как весна заветнаяВо возрасте Ромео и Джульетты.Припухлость щек и жизни полнотаВ ногах и туловище – красотаДевичья, как в избытке для балета, -В замужестве спасение и счастье!

В зените творческих удач и славы,Казалось, с опозданием свободаПришла и к нам… С распадом Родины,С разрухой, с разграблением страныИ с погружением в Средневековье?

И в чем тут благо? Как нам рассудить?А с новым обращеньем торжествуетНе Бог, не Правда, - Золотой Телец.Великая эпоха закатилась!

      Музыка вселенская звучит.

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Санкт-Петербург. Петропавловская крепость над Невой. Ночь. В чердачном проеме одного из зданий напротив по Дворцовой набережной свет лампочки освещает лицо, голос которого разносится, как суфлера, тихо, а мы воочию видим и слышим все происходящее, как на сцене бытия.

        ГОЛОС ПОЭТАУгасли шум, стенанья, суета.       Высоко, у креста,В лучах зари над невскою твердыней       Недвижно ангел стынет.И в отсвете небес алтарь.Мир праху твоему, последний царь!    Да почиет людская злобаУ обретенного тобою гроба      В пристанище царей,Где льются фимиам и сладостный елей.

     Но, чу! Иль это наважденье?        Как будто в наводненье,     Всплывают с грохотом гробы,И крышки прочь... О вещий знак судьбы!

Восстал царь Петр, вскипая гневом:«Мы здесь, - промолвил, - меж землей и небомНе токмо, исстрадавши, спим, -Отечество, как ангелы, хранимСо всей российской ратью,Победами увенчанные, к счастью.

Но ныне все не так, как встарь.Броженье возбудив в народе, царь         Отрекся от престола...Смотрите-ка! Явился наконец Никола.     Во след ему хвалу поют.     Да у царей свой суд!»

Восставшие из гроба в облаченьях царских,Воистину живые, в красках ярких,    Признать не могут мертвеца:Костей не досчитался и венца,Величья ни в осанке, ни в движеньи, -    Лишь тени смутное свеченье.

    «Таков он был - ни то ни сё,    Зато и проворонил всё, -Сказал один из Александров - Третий,     Могучий, в скорбной речи. -Стрелять любил он по воронам,А словно целил по коронамВластителей небесных и земных,И всей семьей сошел за таковых!»

«Отец! - взмолился сын. - Я слаб и грешен.        Но ныне я утешен,Причислен к сонму государей вновь,    Народа ощутив любовь            И покаянье,И с верой пробужденной воздаянье...»

«Народу ль каяться? Не ты ль отрекся самИ предал власть, врученную царям?» -Вся вспыхнула Екатерина, из принцесс,Взошедшая на трон не без чудес.

Петр Третий тут расхохотался: «Как же!Ты прост, старик, но не дурак же?Как загнанных в походе лошадей,Царей, ославив, убивают у людей!»

«Да, участь их жалка, - ЕкатеринаПеревела смущенный взор на сына,    И Павел весь затрепетал,Как будто вновь удавлен, и упал;С главы его скатилась не без звона         Российская корона;Ее немедля поднял внук примерный -О две короны Александр Первый,Недаром впавший в смутный мистицизм,     Так был повержен романтизм. -О них поныне мало кто не стонет.     Но всяк своей судьбы и стоит!»

«Но никому нет дозволенья убивать!» -Новопреставленный осмелился сказать.Тем вызвал лишь глухое раздраженьеУ царственных особ и поношенье:«Расстрел рабочих, шедших на поклон,Не ты ль затеял?» - «Кто же? Он!»-«Он сделал хуже! - возроптали строго. -В сердцах людей убил он веру в Бога!» -«Сведя жену с разгульным мужиком,       Что возомнил себя Христом,Поверг страну в такое разоренье,Что в ужасе сам принял отреченье!»

«А вы не мало крови извели, цари? -Оскалил зубы череп. - Что ни говори,             Не чрез злодейство     Я принял царское наследство...»     «Речь не о том. И не о нас, -Вскричали разом все. - Пришел твой час!»

       И свыше вдруг, у царских врат,       Где все сиял пылающий закат,Раздался Хор - не голосов предвечных,       Не ангелов, а словно певчих,Сбежавшихся взглянуть на сбор царей             И речь ведущих все смелей.

«Злодейство на злодействе. Горе! Горе! -         Запричитали в Хоре. -         Однако новости тут нет.         На том стоит весь свет.         Глядите, что такое?»

     Свиваясь, как в пчелином рое,Заполнили собор великие князья,     И стар и млад - одна семья.     Цари у алтаря - на сцене,     И сонм теней, как на арене,И вьются херувимы из детей,     Амуры тож - не без затей.Театр и церковь - до высот вселенских          И бездн кромешных.

      Цари меж тем, затеяв спор,      Ведут опасный разговор.      «Какая слава у меня была б, -      Сказала весело Екатерина,Моложе становясь и хороша, как Фрина, -Когда бы заточил меня он в монастырьМолиться за него и соблюдать посты? -       Царь Петр безгневно усмехнулся,А Третий в злости запоздалой изогнулся. -Сыны России возвели меня на трон...»

«Нет, в Вавилон, - раздался стон, -По праву и природе быть блудницей.Зачем еще соделалась царицей?»

«России во спасенье! Женщины, как век,        Страстям подвержен человек.        С царей, как с воина во поле,        Спроси державной воли.        Иначе государь, как вор,        Посеет смуту и раздор,Что ныне сотрясает государство,С явленьем новым мертвеца на царство,        Чья окровавленная тень             Упала на плетень!»

«О милосердный бог! - воскликнул Павел Первый,         Величия исполненный и нервный. -Роль Гамлета играл полжизни я,Решая горестно загадки бытия,У трона матери, муже-цареубийцы,Не смея с подлостью сразитьсяИз благородства, - доброхот!Таков ли был безумный Дон-Кихот?Я не отрекся, предан матерью и сыном,Расстался я, безвинный, с миром.      И ныне я в Раю и рад,      Что вас нещадно гложет Ад!»

«А черт не так уж страшен, как его малюют, -      Съязвила мать  на шутку злую. -      На свете не один монархНе может жить и править, как монах.      Куда важней его служенье:Я сеяла в России просвещенье,Как Петр Великий, следуя во всемЕго примеру - в малом и большом!»

Тут Павел выступил, царь-рыцарь,          За честь свою сразиться          С одним из сыновей,Но тот, как встарь, с ним справился скорей,          Не вынув даже шпаги,      Без помыслов высоких и отваги,      На миг представ в толпе теней,      Пылающих в когтях чертей.

      «Я не хотел, но долг державныйПревыше, - сын заговорил преважно, -Химерами, как рыцарь, увлечен,Наполеону царство уступил бы он,Чтоб кончить дни на Мальте или в Риме,И царство зверя восторжествовало б в мире.Но Провидению угодно было то,Чтоб я взошел немедля на престолЕвропу возродить в годины злые,Ко славе и могуществу Россию,С расцветом всех искусств, что с именем моим         Век назван золотым!»

«Все это было бы прекрасно, без сомненья,Когда б не дух свободы!» - с возмущеньемВоскликнул Николай (у брата трон        Перехватил  без крови он,        Но, смуту породив нежданно,        Он потопил в крови восстанье).

        «Брожение в умах с тех пор        Не утихало, - ропщет Хор. -И бесы закружились над страной,        Гонимы отовсюду Сатаной.Как ныне вновь слетается их стая,       Что туча без конца и края...»

Но свет из поднебесья просиял,Нездешний, лучезарный, как кристалл!

Разверзлись своды, возносясь до неба,И, как жилище бога света Феба,В неизмеримой вышине возник чертог,          Как света дивного исток.

«То Рай!» - цари в восторге прошептали.«Нет, Ад! - про то иные уж прознали. -Над преисподней высится дворец,Гордыни Люцифера и трудов венец.А у подножия, где луг зеленый, - Рай,     Как милый сердцу сельский край!»

О, чудеса! В неимоверной высоте,Где свет сияет в несказанной чистоте,     Как птицы, ангелы кружатся,Встревоженные, и чего же им бояться?     Иные на врата садятсяУ райских кущ, и ими пробужденАпостол Петр вздыхает: «СонПослеполуденный зачем прервали?Как в вечности миг сладок, если б знали!»

«Святой! Не поворчать не можешь ты.Сон сладок в юности, как и мечты, -Один из ангелов ответствовал премило. -Знамение! Восстали из могилыУсопшие цари и чинят суд.        Не твой ли это труд? -     И ангел изогнулся плавно. -Смотри! Собор святых Петра и Павла,        Святилище царей,Он весь в лучах негаснущих свечей,Несущихся, как свет небесный Бога,     Из Люциферова чертога!»

«Что ж вновь задумал сей неукротимый Дух? -Святой склонился к размышленьям вслух. -Безустали, в трудах изнемогая,     Чертог вознес повыше Рая,Куда он вызвал старых мастеровИз райских сфер и адовых кругов,Чтоб их наследье сохранить нетленным,Чарующе, извечно вожделенным;Пылают здесь их память и восторг,     Всего прекрасного исток!»

«Святой! - взмолились ангелы. - О Сатане ли     Ведешь ты речь? Мы разумели,Что Сатана и Люцифер - лицо одно,И зло творить Деннице суждено...»

У райских врат предстал апостол Павел.«Святой! - воззвал он весело. - Ты ныне вправе     Меня здесь выпустить на луг.     Ведь я не пленник и твой друг!»«А, римлянин! Соскучился о битвах?» -«Легко ли вечность проводить в молитвах?»     Вкушая радость редких встреч,     Святые повели такую речь,Что даже ангелы впадали в удивленье,         Пожалуй, и в волненье.

«Да, верно, Люцифер не Сатана.     Ведь сущность в имени дана!» -«Он демон, претерпевший измененьяС языческих времен и превращеньяОт всяческой хулы и клеветы,     Дитя любви и красоты!» -«Ужели он Эрот, мальчонка резвый,В делах любовных милый и предерзкий?» -«Он возмужал в скитаньях без конца.Теперь он, видно, мастер, весь в отца!»     «И он-то соблазнитель Евы,         Невинной в женах девы?     И простодушного Адама?С ним, верно уж, не оберешься срама!» -     Зарделись ангелы, из тех,Кого влечет, как тайна, первородный грех,О чем так много говорилось всуе,Что даже и святым взгрустнулось.

«Так, что же, Люцифер не Сатана?» -Святые словно пробудились ото сна.     «Дух возмущенья, Дух растленья -     Две ипостаси, без сомненья,     Как церковь учит, Сатаны!» -     «А Люцифер, что, без вины?» -     «Нет, Люцифер - Дух возмущенья;     За ним повсюду Дух растленья:           Соблазн и грех -      Его призванье и успех!» -     «Да, вся история - то сфера     Не Сатаны же, Люцифера.     Он князь земного бытия,         Как здесь - мои края!»

«А бес вещал, как сын зари пленился Евой,     Нагой, прелестной в женах девой, -Апостол Павел даже крякнул, так, слегка, -     Из света соткал он шелка.Как юная жена преобразилась!И наготы Адама устыдилась,Сияя прелестью волненья и мечты,     Любовь и символ красоты!»«Святой! - взмолился Петр. - Что Ева, как Венера?Сей образ неудачен для примера!»«Что делать? - Павел отвечал. - Увы!Все женщины от века таковы.Адам, смущенный, взволновался тоже.Лужок, цветами убранное ложе,Влечет его, укромный уголок,Куда жену, как мог, он уволок.     «Адам! Что это? Похищенье?» -     Смеялась Ева в восхищенье.И бес здесь был. Он изумился всласть,Обретший над людьми такую власть,          Какой у Бога нетИ гасит даже Люциферов свет.И Сатаной в космической пустыне     Явился он в своей гордыне.Прислужник Люцифера и палач,Он сеет на Земле разврат и плач.По человечеству справляет тризны,Лишив его, как Рая, и отчизны!»«Что ж ныне происходит на Земле,     Погрязшей искони во зле?» -Апостолы со светом дивным в взореЯвились, словно бы воочию, в соборе.

Цари, собравшись вместе все впервые,     К тому ж, кажись, совсем живые,     Рядясь в блистательный наряд,     Признали сбор за маскарад           И закружились в танце      В веселом и печальном трансе;Глаза едва полуоткрыты - страх      Пугает вновь оживший прах.

           «Нет, право, что же это? -Вновь юная стоит Елизавета;           Когда придет ее пора,Взойдет на трон как дщерь Петра. -     Причуда? Ассамблея в церкви?     Отец! Могу ль глазам я верить?     Здесь явь, иль детства наши сны?»            «То бал у Сатаны! -     Царевич Алексей степенно            Возник из тьмы застенка,            Где провалился прямо в Ад,            А думал, в райский сад. -Шабашем ведьм его зовут иначе.Соблазн и грех - для высшей знати!»

     «А, сын, что восхотел в цари     Ценой предательских интриг,     Чтоб только рушить без оглядки      В России новые порядки! -      Царь Петр, нахмурясь, воспылал,      Бросая взор на пышный бал. -      Царей сих не было б в помине,      А с ними и России в мире. Убегши к цесарю, до Карла не успел...      И вновь явиться ты посмел?             Уж не твое ли семяВспять повернуть в России тщится время?Уродству и юродству лишь почет.             А красота - не в счет?Нам в радость труд и маскарады тоже,             Все то, что вам негоже!»

     И снова загремел оркестр     В высоких сводах и окрест.Все тени закружились в вихре вальса.На сцене Александр Второй один остался,            Не глядя на жену,Не в силах, видно, вынесть не вину,А неизбывную тоску о милой,С которой разлучен могилой     И венценосною судьбой,     С концом ужасным, - сам не свой.«Зачем мне гроб с венками золотыми,                 И плач, и гимны,                 Когда я одинок,                 Без рук, без ног?» -Казалось, говорил, тоской влекомый,     Весь в пламени от взрыва бомбы.     Эдем и Ад в груди его,     И чье здесь, Боже, торжество?

«Послушайте! Что здесь опять такое?     Веселье, танцы - все живое! -              И Хор беспечно рад. -              Да это маскарад!» -«Все в головокружительном движеньи!» -     «Иль это чудо воскресенья?» -     «Кто ж сотворил его, скажи?» -     «Не знаю. Только это жизнь,     Не то же странное явленье                  Восставших теней,      Из праха сотканных на миг,                  Как пыль из книг...»

     Нежданно с вышины, как птица,             У царских врат садится      Могучий лик из высших сфер,Как ангел у креста. Ужели Люцифер?     «Не царь ли Петр поставил целью,             Не предаваясь зря безделью,Создать породу новую людей? -             Изрек нездешний без затей. -             В трудах и в хороводе,      Как принято в простом народе,             Растет строй новых чувств,             Основа всех искусств,             Когда и Бог от века -             Созданье человека,                   Его венец.     Он смертный, вечности творец!»

«Ну, эту заумь как понять?» - «Ах, кто ты?» -     Из Хора вопрошают без охоты,Боясь и Люцифера без вины,                  Как Сатаны.«В чреде веков родился новый мир,Но сей, как грезы юности, кумир     Повержен ныне и в руинах,     Как Рим и Древние Афины,Предательством властителей, какого свет     Не видывал с начала лет.     И гибнет, гибнет населенье     Под вой кликуш о возрожденьи,И оклеветана прекрасная страна!     Так торжествует Сатана.          Подкинув чьи-то кости,     Наведался сюда он в гости,Уж мня себя царем всея Руси,Да содрогнулся свет на небеси!»

«То свет из Люциферова чертога     Собор заполнил до порога     И своды поднял до небес?» -     Хор вопрошает, ну, а бес:     «Здесь чуда нет. Преображенье     Свершает свет и воскресенье,     И плоть из света, словно мысль,Легка, воздушна, восстает из тьмы.     И души, возносясь в эфире,     Жизнь обретают в новом мире!»            «Как! Здесь не суд царей,            А празднество скорей?» -     «И труд, и празднество в почете      В дерзаньях мысли и полете! -      И сей мудрец из высших сферУнесся ввысь, кивнув. - Я Люцифер!»

Стрелка Васильевского острова с факелами на ростральных колоннах. Публика в современных одеждах и маскарадных костюмах разгуливает, невольно обращая взор в сторону Петропавловской крепости, где что-то странное происходит по ночам с тех пор, как прошла церемония захоронения екатеринбургских останков, с трансляцией на весь мир.