Странники - Макс Сысоев

      Спустились на два этажа ниже.

      Увидели в одном из пустых технических помещений старое, обшарпанное фортепиано: невозможное фортепиано, стоявшее на голом бетоне, среди снега и мусора.

      На нём играл ангел. Крашенный под блондинку купидончик с двумя устало обвисшими белыми крыльями, позолоченным колчаном со стрелами и пластмассовым луком.

      Игорь слушал. Луна светила. На потрескавшейся полуоблезшей полировке фортепиано дрожали отражения наших теней.

       «Хороший довод в пользу трезвого образа жизни», — решил я.

***

      Ангелом оказалась Ксюша.

      Дело было вот в чём. В 2005-ом году в моду стали входить фотосессии, устраиваемые среди индустриальных развалин, гнутой арматуры, свалок и прочих постапокалиптически выглядящих объектов. Фотографии размещались в Интернете и подвергались суду общественности. Игорь, по случаю новой работы купивший полупрофессиональный фотоаппарат с зеркальным объективом, решил устроить такую фотосессию на Зоне и договорился с девушками.

       Пока он мне это объяснял, Женя тоже сняла с себя верхнюю одежду и оказалась в футуристичном облегающем серебряном комбинезоне. Мы допили водку, пофотографировались на фоне фабрики, и я уж было подумал, что кому-нибудь будет пора домой, как Ксюша, достав из сумочки небольшую картонную коробочку, объявила:

       — А теперь самое интересное.

      «Интересное» представляло собой обычные на вид сахарные кубики. На такие принято капать дозу одного крайне популярного среди буржуазии и творческой интеллигенции препарата; правда, стоит подобное удовольствие немало. Но тогда я не задумывался о ценах на наркотики.  Я только-только стал ощущать чад кутежа, контакт с энергией веселья, ради которой-то общество Потребления и венчало историю человечества. Напился, накурился, набегался, и стало прехорошо. В мозгу зрели далеко идущие планы относительно Женечки, останавливающихся мгновений и высокой поэзии. Счастья было мало. Я хотел чего-то ещё, чего-то большего. Поскольку, едва организм начнёт трезветь, станет препогано.

      — Замечательная вещь, — Ксюша убрала коробку с кубиками в сумочку. — Это «truth-elixir», «эликсир правды», проще говоря. Гарантирует качественные галлюцинации, но из-за побочного эффекта никто его не покупает.

      — Если им закинуться, можно разболтать всю правду, какую только знаешь, — пояснила Женя. — Хорошая штука для Службы Безопасности. И для тех, кто играет в «бутылочку». Мы с Ксюшей иногда так и делаем: сожрём «truth-elixir» и играем.

       — Ага. От друзей секретов нету. Сыграем? — добавила Ксюша, хитро блестя глазами и зыркая из стороны в сторону.  — Или предварительно подожжём этот застойный плебейский городишко под названием Москва и будем играть на лире, как император Нерон?

       — Сыграем, — согласился Игорь.

      Бутылочка — игра простая, но совершенно непотребная. Участники садятся в круг, берут пустую бутылку, кладут её в центр круга и раскручивают. Когда вращение бутылки закончится, её горлышко обязательно на кого-то будет направлено. Избранный таким образом человек должен отвечать правду, правду и ничего кроме правды на любой вопрос, какой ни зададут ему остальные участники. Количество вопросов оговаривается заранее.

      Значит так. Мы употребили интересности и сели в круг.

      Раскрутили бутылочку.

      Бутылочка крутилась-крутилась, крутилась-крутилась, да и указала на меня.

      Я готов поклясться, что она указала на Игоря, а потом, уже окончательно остановившись, вдруг сама собою повернулась ещё на тридцать градусов и наставила горлышко на меня.

      — Мухлёж! — возмутился Ваш покорный слуга при виде подобного бесчинства. — Так не честно! Где здесь правда?!

      — Да всё честно, — Игорь пихнул меня. — Говори давай правду.

      — Не скажу я вам ничего! Ну-ка, сейчас сам раскручу её по-нормальному...

      Я потянулся к бутылке, чтобы провести повторные выборы, но та… стыдно сказать… та выпустила ножки, превратилась в гигантского зелёного таракана и побежала прочь от нашего круга искателей правды. 

      — Стой, сволочь!

      Мы вчетвером, чуть не опрокинув фортепиано, стремглав припустили за ней.

      Бутылка-таракан скакала по бесплодным равнинам пространства-времени к далёкому конопляному листу, вздымавшемуся над жирной линией горизонта. Мы не отставали: просачивались вслед за ней сквозь дырки в заборах, перепрыгивали через канавы и рвы с битым стеклом, собирали на обуви килограммы грязи, путались в торчащих из мусорных куч проводах, терялись среди тумана и раздирали одежду о голые ветви извивающихся деревьев.

      Добежали до высокой полуразрушенной лестницы, пролезли под ней через канализационную трубу, выбрались окончательно из тумана и упали под сенью высокого и толстого гриба-мухомора.     

      Оказалось, что бегали мы не по бетону, а по холму, состоявшему из свежего и ароматного сыра «Эдам» с крупными дырочками.

      С нашего сырного холма, увенчанного грибом-мухомором, открывался вид на мерно покачивающуюся голубую берёзу, кривую, как лента Мёбиуса. В её ветвях прятался хитрый колобок и кисточкой красил беглую пивную бутылку в салатовый цвет. Вокруг пульсирующей апельсиновой луны летали непонятные четверокрылые птицы. Перламутровая трёхглазая ящерица чесала мне спину когтистой лапой, а из-под сырной земли доносились отголоски дивной музыки. Искажённый голос с тоской пел о ком-то, сгинувшем в ночи. Цепочка следов обречённо тянулась мимо гриба-мухомора из-за канав и оврагов к другому горизонту.

***

      Кульминацией этого кошмароподобного фарса стал мой разговор с Женей и Ксюшей. На него же пришёлся и апогей опьянения.

      Память моя, к вящей радости совести, сдалась перед обилием психоделических образов и отключилась, лишь изредка подавая признаки жизни. Несмотря на это, я рискну предпринять попытку реконструировать сей эпизод.

      Я сказал «память отключилась». Оно и верно, да вот только тот день и час, тот миг, когда на заброшенной фабрике реалистические события ненадолго уступили место фантастическим, настолько сильно повлияли на мою личность и судьбу, что можно и ничего не помня, по одним только глухим, тёмным ассоциациям, всплывающим в мозгу при имени «Ксюша», воссоздать картину минувшего. По ассоциациям — и по моим оформившимся впоследствии взглядам на всевозможные проблемы бытия. 

      Там, на заброшенной фабрике, посреди остановившегося мгновения, вдали от сияющего города, я заглянул за грань человеческих знаний. Да, да, именно туда. Та половина мозга, что, по словам Ксюши, у мужиков не работает, стала своеобразным модемом, посредством которого я подключился к базе данных Главного Теоретика. Я запросто толковал о том, о чём и не предполагали ни в двадцать первом, ни в двадцать втором, ни в иных веках. Этот странный наркотик, «эликсир правды», сатанинское зелье, выбил из подсознания все интуитивные аксиомы, — то, на чём работает логика классического учёного.

      Передо мной открылись тайны цивилизации. Я видел своего далёкого предка дриопитека — первичный слой. И видел все последующие наслоения: каменный топор, огонь, атомную бомбу. Мне открылось, как что-то, что было в прошлом, влияет на настоящее. У Цезаря было имя Юлий, и вот месяц моего рождения называется июлем. В Вавилоне пользовались шестидесятеричной системой счисления, и вот в минуте шестьдесят секунд. Древний человек потянул ниточку, и человек современный дёрнулся, движимый этой ниточкой. Причины, гнездящиеся на римских форумах, в египетских пирамидах, в храмах Мальты и пустынях Наски дают ростки следствий в моём сегодня. Они — и те странные закономерности сознания, благодаря которым две тысячи лет назад знали, что Земля круглая, а тысячу лет назад не знали, в 2004-ом году барышни носили красные сапоги и сумочки, а в 2005-ом перестали носить.

      Я вник в закономерности прогресса. Хорошо разглядел рычаги и шестерёнки, крутившиеся под Москвой, столицей нашей родины, и под другими городами, в головах у шести миллиардов человек. Изменчивые тени механизмов Системы мелькали перед моим интеллектуальным взором. 

      Потом я забыл их. Забыл частное, забыл общее. Запомнил одно: где именно находится неизведанное. Куда нужно повернуться, чтоб потерять из виду вдоль и поперёк изъезженный мир, подплыть к стенкам нашего аквариума.

      В будущем обретённое знание не раз выручит меня из беды.

      Помню, в помещение, где я очутился, набились толпы безликих серых людей. Все они хотели знать правду, и я не мог им отказать.

      Вопросы задавала Ксюша, а я, проигравший игру в «бутылочку», отвечал. Отвечал правду, правду и ничего кроме правды. Отвечал не ту уродливую микроскопическую правду, которую знал, или которая мне казалась, — я говорил Истину.