Кто стрелял в президента - Елена Колядина

— Привез, значит, этого самого вина для буфета полмашины ящиков. Вез — не дышал, чтоб, значит, не побить. Главврачу говорю: рассчитаться надо за безбойную доставку. А она мне: «Товарищ Аджипов, рассчитываются с вами два раза в месяц в кассе. Груз возить — ваша обязанность». Ах ты, думаю, лярва крашеная! Обязанность! Моя обязанность баранку крутить, а не ящики караулить. Вот дождусь, как к выездному партийно-хозяйственному активу коньяк КВВК нужно будет с базы везти, да и вспомню про обязанности. Боя у вас заложено две бутылки? Получай!

— Так и надо с ними! А то больно ты добрый.

— Может, хоть тогда порядок наведем, верно, Колюня? — обращался отец к Николаю.

Сегодня Николай мог с удовлетворением сказать, что в сфере розлива воды порядка достичь удалось. Но вот с рыбой геморрой. Большие предстояли дела в этой сфере отечественного производства. Взять сельдь. Ведь кто во что горазд! Солят в гаражах, в сараях, в подвалах, в прачечных. Сертификаты чуть не пальцем рисуют. А потом беспланово, не имея понятия о ценовой политике и маркетинге, везут свою сраную селедку в каждое встречное сельпо. С ценниками из-за этого свистопляска. Ты, если задумал сельдью заниматься, так приди, доложись по-человечески. Сделаем сертификат-подлинник, чтоб все цивилизованно, за подписью. Санитарный врач тоже человек, тоже селедку ест, если к нему, как полагается, так и он с пониманием. Если надо, так Николай и ученых подгонит. Объяснил же по ихней просьбе один академик народу, что от сухомятки возникает гастрит, поэтому очень важно есть в обед лапшу быстрого приготовления. И взял-то за это всего ничего — десять тысяч зеленых. А другой, доктор наук, известный кардиолог, за двадцать тысяч евриков, как два пальца обоссать доказал, что маргарин полезнее вологодского масла. Впрочем, сейчас Николая заботил другой продукт продовольственной безопасности страны — сушеный сущик. Именно ради него ехал Николай в город на берегу Белого озера.

— С сущиком у вас тут непорядок, — вдруг сокрушенно сообщил он Любе. — Ценнейший продукт бессистемно разбазаривается, не наполняя налогами бюджеты всех уровней.

Заслышав из уст Николая о бюджетах, коляска уважительно присмирела.

Это все вранье, что такие россияне, как Коля Запорожец, спят и видят, как бы налогов платить ноль целых цент десятых. Николай что ли не понимает, что нужно содержать ментов, школы, больницы для старух? Николай как раз таки очень заинтересован в порядке, Николаю тоже джипы и склады жгут. Николай понимает, что значит разделять и делегировать полномочия: зачем мелочиться с бабками, которые торгуют грибами, клюквой да газетами? Что с их клюквы возьмешь? Пусть себе стоят у метро с цветами и носками и в дождь, и в жару, развивают мелкий бизнес. Николай лучше налоги отчислит и «Единой России» на нацпроекты, сколько надо, даст. Чтоб порядок был: менты бабок стерегли, учительницы сорванцов за партами держали, федералы паспорта у черножопых проверяли. А вот некоторые пожидились на добрые дела отстегнуть, так теперь шьют на зоне рукавицы.

— Вы знаете, сколько у нас сущика! — обрадовалась Люба. — Иной весной столько его в озере добывают, что высыпают прямо на берег, рыбаки по колено в серебре ходят. Сушить мест не хватает, люди все крыши сущиком засыпают: сараи, дома, коровники. Представляете, если сверху на город посмотреть? Все крыши из серебра. Столько сущика!

— Ну? — повеселел Николай.

— Мама рассказывала, раньше они в клуб на танцы полные карманы сущика набирали и ели вместо семечек. Бесплатное угощенье. Здорово?

— Чего здорового? — нахмурился Николай. — Бесплатное — начало беспорядка. Ничего не должно доставаться бесплатно.

«Вот мироед!» — толкнула Любу коляска.

— Иначе в чем смысл корячиться? Быдло только приучи к бесплатному — никто работать не станет, все забьют по пояс. Кто тогда кредиты будет брать? Главная цель зарплат и пособий — чтоб народ за кредитами шел. Если народ банкам не будет последний рубль каждый месяц приносить, вся система рухнет. Банки — основа государства, а денежные потоки — его артерии.

Николай каждый день исправно смотрел канал РБК, поэтому разбирался в экономике. И почему он вдруг разговорился с Любой? Но упоминание о бесплатном сущике так огорчило, что он не мог остановиться.

— А все потому, что какой-нибудь рыбколхоз квотой на улов владеет, а значит — никто. А без хозяина какой может быть порядок? Там у вас что, акционерное общество? Баркасы, холодильники, коптильни — чьи? Акционировано предприятие?

— Да, — неуверенно ответила Люба. — Вроде. Кажется, акции трудовому коллективу принадлежат.

«Во страна немереная, — расстроился Николай. — Выкупаешь у алкашей предприятия, выкупаешь, и все ни конца, ни края. Представляю, как эти трудящиеся акционеры дела ведут. Рыбу, небось, за копейку продают, лишь бы на бухло хватило. А те алкаши, которые ее покупают, тоже работать не хотят: чего горбатиться, когда закуска почти даром в ларьке лежит? А быри всякие недобитые, политологи хреновы, еще орут перед каждыми выборами, что цены на продукты должны быть низкими. Ну будем хлеб и селедку бесплатно раздавать, так налог на добавленную стоимость какой в бюджет поступит? Так вред или польза от дешевых цен стране?»

Кипуче поразмышляв теоретически, Николай сделал быстрые мысленные прикидки по конкретному сущику: «Если все акции у алкашей — дело сделано. Завтра откроем предприятие «Партнер» по скупке акций. Работяги денег толковых давно, небось, не видели…»

— А сколь велика зарплата у переработчиков сущика насущного? — спросил Николай.

«Четыре тысячи, — подсказала Любе коляска, имевшая беседу со складской тележкой. — В сезон — пять-шесть, или семь».

— Нет? — не поверил Николай.

«Значит, акции не просто понесут, а ночами дежурить у дверей будут. А упрутся, предъявим протокол собрания. Нотариус есть, — Николай представил даму в строгом костюме с ноутбуком в сумке «Биркин»: — Ей протокол налабать, что раз плюнуть. Найдем сокрытие налогов. Надо будет, наверное, завтра-послезавтра в Москву смотаться, деньжат подстоговать. За неделю, пожалуй, трудящиеся от акций счастливо избавятся, с облегчением вздохнут. А там — по обстоятельствам. Если долгов немеряно, придется банкротить, назначим временного управляющего. В первый раз, что ли? Пусть себе управляет, не торопясь. Пока долги за газ не ре-стру-кту-ризируют. Во! С выплатами по картотеке разберемся индивидуально: по исполнительным листам, мамашам-одиночкам — все как полагается, дети — наше будущее. А с долгами по зарплате, уважаемые работники, рекомендую обратиться в суд. Государство вас в этом вопросе защищает всеми силами, трудовые споры в российских судах рассматриваются бесплатно. Вы же в правовой стране живете, должны разбираться в таких вещах?»

От мысли, что захват и передел сущика прошел так удачно, и в этом секторе рыбопереработки им, Колей Запорожцем, наведен наконец-то порядок, Николай повеселел. И довольно добродушно взглянул на Любу.

— Ну чего?

— Что? — смутилась Люба.

— Слезать думаешь?

— Думаю.

— Давай, слезай, пока я добрый.

— Вы всегда добрый, — серьезно ответила Люба.

— Точно, — согласился Николай. — У меня батька такой же был. Мать ему все говорила: «Не доведет тебя, отец, твоя доброта до добра».

— И что?

— Не довела.

— А что случилось?

— Долго рассказывать.

— Извините, вас как зовут?

— Николай.

— Николай, вы мне не поможете, я боюсь с коляской свалиться?

— Так ты что — не ходишь?

— Нет.

— С ногами что?

— Ага.

Николай взглянул на парашют.

— Смелая! При прыжке переломала?

— Такой родилась. Моя мама… Все торопились на первомайскую демонстрацию.

— В колонне затоптали? — поразился Николай.

— Нет.

— За вином в толпе покалечили? Тогда ведь порядка за вином не было ни хрена.

«Ой, Любушка, он матерится!» — возмутилась коляска.

«Коля не виноват, что жизнь кругом такая, что даже культурные люди срываются», — неожиданно встала на сторону Николая Люба.

Коляска растерянно замолкла.

— То и обидно, что толпы никакой не было, — сообщила ее Люба. — Я одна. И вот.

Николай обхватил Любу вместе с коляской:

— Держись за меня.

Люба прильнула к Николаю, как мокрый подол к ногам тонущего, и вдохнула мужской запах. Ее ладонь скользнула по щеке и плечу Николая: залысина, родинка, шрам, мочка уха, щетина, кадык, цепочка. Все это Люба ощутила пальцами, словно слепой, читающий по шрифту Брайля. Сколько можно украсть за мгновение, по истечении которого Люба вместе с коляской оказалась возле машины? Смотря, что красть. Бумажник завалит счастьем на неделю. А отпечаток родинки на пальце? Вмятина запаха в сердце? От них не избавишься и через семь жизней, даже когда так устанешь любить, что захочешь ненавидеть. Но Люба не знала, что любовь дает метастазы, и жадно вдыхала ее губительный запах.