Дочери Дагестана - Булач Гаджиев

Современники считали, что вдова хана была на редкость хороша: щеки свежие, как румяные бока араканских яблок, гладкий, как агат, лоб, пухленький ротик, голубые глаза на смуглом лице и тонкая талия – такой описывали Нух-Бике.

Жила Нух-Бике в Большом Дженгутае, как тогда называли Нижний Дженгутай. Дворец ханши специально строился на холме в самой середине аула. Для безопасности столица Мехтулы была обнесена высокой оградой, вокруг нее был ров, а у нескольких ворот день и ночь несли службу караульные.

В нижней части села, также в большом доме, жил с охраной представитель царского правительства в Мехтулинском ханстве Иван Давыдович Лазарев. Он укрепил все подступы к Дженгутаю. Во многих местах каменные башни длинной цепью протянулись по всей пограничной черте, начиная от Буглена и кончая сел. Чугли.

Дженгутайцы, в отличие от жителей соседних аулов, имели веселый характер. Стоило только солнцу опуститься за Койсубулинский хребет, как то в одном, то в другом уголке аула начинали звучать барабан и зурна. Люди сбегались на шум, и нередко танцы и пение продолжались до самой зари. В этих забавах обязательное участие принимали и женщины вместе со своими дочерьми.

«Их присутствие, – сообщал военный историк В. Потто, – было желательным, потому что они вносили с собою более мягкий, симпатичный и умиротворительный характер».

Ханша не только не запрещала игры и забавы, а, наоборот, поощряла, хотя сама непосредственное участие в них не принимала, наблюдала, как веселился ее народ. Свое время Нух-Бике посвящала воспитанию детей и управлению 11 тысячами крестьян, проживавших в 12 аулах. Подати, собираемой с них, не только с лихвой хватало на еду, одежду и другие нужды ханши и ee близких, но кое-что перепадало и челяди. Я что-то не припоминаю, были ли среди ее подданных какие-либо волнения. Скорее всего, не было.

Время от времени Нух-Бике ездила в Темир-Хан-Шуру.

Все 20 верст она путешествовала на арбе, богато убранной коврами и тканями и запряженной парой буйволов. Рядом держался конвой. Вся эта процессия двигалась медленно, но сесть на лошадь, чтобы быстрее добраться в Шуру или Дженгутай, ханша не считала для себя возможным.

Хотя многие мужчины, даже из знатных фамилий, заглядывались на нее, но никто руку не предложил, заранее зная, что ханша вряд ли согласится на брак. Да и царское правительство не одобрило бы такой шаг, считая, что под своим началом лучше иметь ханшу, чем хана.

Так, в скучном однообразии, текла бы жизнь хозяйки Дженгутая, если бы не событие в декабре 1846 года, поразившее своей дерзостью население всего Дагестана.

Селение Ботлих

Но, прежде чем приступить к сути дела, обратимся к событиям, которые произошли на много лет раньше. В 1834 году в Хунзахской мечети Хаджи-Мурат со своими родственниками убил имама Гамзатбека. Царское командование увидело тогда в лице Хаджи-Мурата человека, который мог бы противостоять Шамилю, и решило привлечь его на свою сторону. Хаджи-Мурату дали чин прапорщика милиции и официально поручили временно управлять ханством.

Военные способности Хаджи-Мурата были замечены генералом Клюки фон Клюгенау. Последний стал осыпать молодого горца наградами. Все это возбудило зависть у Ахмет-хана Мехтулинского, назначенного еще раньше правителем Аварии, пока малолетний наследник аварских ханов воспитывался в кадетском корпусе в Петербурге. Между тем, когда Клюгенау находился в Тифлисе, Ахмет-хан арестовал Хаджи-Мурата, заковал в цепи и, как собаку, на шесть суток привязал к пушке, а на седьмые отправил под конвоем в Темир-Хан-Шуру. По дороге Хаджи-Мурат бежал и сломал ногу, а когда выздоровел, перешел на сторону Шамиля. С тех пор мысль о мести не покидала Хаджи-Мурата.

Нух-Бике

В повести Л. Н. Толстого во время беседы с князем Воронцовым Хаджи-Мурат говорит, что он не изменил бы русским, если бы не Ахмет-хан, оклеветавший его перед генералом Клюгенау. «И Ахмет-хан, и Шамиль оба враги мои, – продолжал он, обращаясь к переводчику. – Скажи князю: Ахмет-хан умер, я не мог отомстить ему…»

…Теперь пора вернуться к Нух-Бике. Так вот, Хаджи-Мурат, не сумевший отомстить Ахмет-хану из-за его внезапной смерти, поступил весьма своеобразно. И то, что он сделал, произошло как раз в то время, когда управлять ханше помогал князь Орбелиани.

В ночь с 14 на 15 декабря 1846 года Хаджи-Мурат увез Нух-Бике из Нижнего Дженгутая. Как это могло случиться? Об этом подробно рассказывает Алиханов-Аварский, записавший воспоминания хунзахца Таймас-хана в 1895 году.

…Как-то в Хунзах прибыли два беглых кумыка из столицы Мехтулинского ханства. Хаджи-Мурат поинтересовался, большая ли охрана у Нух-Бике.

– В Дженгутае 6–7 сотен солдат, – ответили кумыки.

– Что же они крепко ee охраняют?

– О ней никто не думает. Офицеры только и делают, что пьют да в карты сражаются.

Беглецы рассказали, что у ворот дворца Нух-Бике на ночь ставится всего один или двое часовых.

После этой беседы Хаджи-Мурат стал тайно готовить набег на крепость. Собралось у него около 200 человек. Если принять во внимание те 6–7 сотен, что базировались в столице Мехтулы, да еще две сотни милиции из местных жителей, то у Хунзахского наиба сил набралось в четыре раза меньше. Но он любил говорить: «Пять золотых удобнее пятисот медных и сделают то же самое».

На рассвете 14 декабря 1846 года с двумя сотнями горцев Хаджи-Мурат покинул Хунзах. Никто не знал, куда и зачем едут. В полдень, оставляя аул слева от себя, проскакали Аракани. Войдя в глухое ущелье, дали лошадям остыть и чуть утолить жажду из горной речки. Начался трудный подъем. Рядом с наибом скакал его друг и советник Гайдар-бек.

– Люди хотят знать, куда мы едем! – произнес с обидой Гайдар-бек.

– Я и сам не знаю, – ответил Хаджи-Мурат, действительно не зная, что таят в себе дальнейшие события.

Дальше ехали молча. Всадники очутились на перевале.

Здесь гулял зимний ветер, то принося, то угоняя белые лохмотья туч.

«Неужели опять в Темир-Хан-Шуру?» – подумал Таймас-хан. В 1839 году Шамиль выразил явное недовольство Хаджи-Мурату неудачной атакой этой крепости – мюриды потеряли более 10 человек.

…Короткий зимний день подходил к концу. За поворотом горцы увидели Аркас. Аул мигал двумя-тремя огоньками. Хаджи-Мурат объявил привал. Впервые после 70-километрового марша мюриды сошли с коней. Люди устали, их унылый вид говорил о желании отдохнуть. Видимо, один только наиб чувствовал себя отлично. По этому поводу Таймас-хан говорил: «Я не знал человека более неугомонного. Он не слезал с лошади даже в самых опасных местах».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});