ЧЯП - Эдуард Веркин

Грошев вдруг заговорил тише, как бы потайным голосом.

– Есть монетосы весьма недешевые, – сказал он. – Как те же барабаны. Конечно, эти монеты не с дырками, там более легкие повреждения, по гурту замятины, механика мелкая или царапки…

Грошев вдруг улыбнулся.

– Царапки, да… Одним словом, довожу монету до состояния почти анц.

– Анц?

– Анциркулейтед, – пояснил Грошев. – Не бывшей в обороте. Некоторым нравятся такие. А другие любят, чтобы монета была ходячей, заслуженной. Так что работаю потихоньку. В свободное от уроков время.

Грошев вернул монету в ведро, достал из стола пульт и запустил кондиционер – в мастерской оказался кондиционер.

– А цель? – осторожно спросил Синцов. – Цель есть? Ну вот ты всем этим занимаешься… а зачем? Чего хочешь?

– Не знаю, – пожал плечами Грошев. – Я еще слишком молод, чтобы знать, я еще думаю. Вот ты знаешь, чем займешься в жизни?

– Нет… – признался Синцов.

Он на самом деле не знал. Отец видел его экономистом, мама отчего-то ветеринаром, сам Синцов еще не решил. То есть еще не выбрал… ни экономистом, ни ветеринаром становиться не хотелось.

– Вот и я не знаю, – сказал Грошев. – Вроде пора уже определяться в жизни. Но пока что-то мыслей нет.

– А зачем вся эта химия?

– Эликсир варю, – усмехнулся Грошев. – То есть не варю, а так, экспериментирую. Про электролиз слыхал?

– Так, немного. Кажется, по физике что-то рассказывали…

– Значит, принцип знаешь, – утвердительно сказал Грошев. – Хочу разработать процесс, чтобы серебро осаждалось только на поврежденные места…

Синцов скривился. Почувствовал, что с информацией перебор. Грошев вывалил на него слишком много, так что Синцов перестал воспринимать суть. Сначала про удачу, потом про какалики, теперь про барабаны, монисто, электролизы, честного бизнесмена, и все это на фоне недешевых компьютеров, «Лендкрузеров» и борцов с неправильной парковкой. В Гривске оказалась повышенная плотность кипения жизни.

– Короче, хочу разработать умный электролит, – понял Грошев. – Чтобы сам монеты лечил.

Синцов поглядел на Грошева с уважением, но не удержался и спросил:

– А философский камень не пробовал?

– Нет, – серьезно ответил Грошев. – Философский камень – слишком кропотливая работа, для его синтеза нужен счетчик молекул, сам понимаешь, у меня его нет. Я писал в Массачусетский технологический, но они ответили, что сейчас не пришлют, сами философский камень варят.

Синцов растерялся, а Грошев хихикнул.

– Это шутка. Философский камень открыли еще в пятидесятых годах прошлого века. Однако есть одно «но» – трансмутация элементов требует колоссальных затрат энергии, так что овчинка сильно не стоит выделки. Когда придумают неисчерпаемый источник энергии, тогда золото будет дешевле железа. Тогда вообще все будет.

– Золотые яблоки Солнца… – вздохнул Синцов.

– Север, буркнул капитан, – теперь Грошев поглядел на него с уважением. – Север. Любишь Брэдбери?

– Да не. Не знаю, нравится кое-что, ну там, где детишки за «Плейстейшн» скормили предков львам, например.

– Это «Вельд», – уточнил Грошев. – Хороший рассказ.

– Ну да, поучительный. А мне еще нравился тот, где парень убил вампира, начинив его фамильным серебром.

– «Постоялец со второго этажа», – напомнил Грошев. – Это из раннего.

– Отец заставлял читать, – сказал Синцов. – Для расширения кругозора. Говорил, что хорошая фантастика, как цемент, – структурирует мышление.

– Правильно, структурирует. Правильно и делал, что заставлял, – заметил Грошев. – А меня мой не заставлял, все самому пришлось…

Синцов вдруг отметил, что Грошев изменился. Выпрямился, что ли, вот эта его троллевость исчезла, огонек в глазах показался, блеск, точно из-под пластиковой наружности манекена неожиданно проступила кровь.

– Если бы получилось найти неисчерпаемый источник энергии, то все бы сразу наладилось, – сказал Грошев. – Вот ты представь. Любые материалы – даром. Тепло – даром, все даром. Антигравитация, гасители инерции, бессмертие, наверное… Космос. Новые материалы позволят осваивать космос… Будущее наступило бы, счастье всякое…

Впрочем, продлилось это недолго, шкура отвердела, Грошев вернулся в свое обычное состояние, замолчал, ссутулился, запечалился и сник, и снова стал самим собой.

– Ладно, – сказал Грошев. – Давай работать, что ли. Ты ведь помогать мне пришел?

– Ну да. А что мне делать-то? Тоже чистить?

– Не, чищу я сам, это требует определенной сноровки. То есть довольно высокой сноровки, конечно.

Грошев принялся объяснять.

– Чистка – это искусство, я же говорил. Монет нарыть любой дурак может, вот почистить – другое. Монету восстановить… Одним словом, не все так просто. Раньше я не очень понимал, потом осознал всю прелесть…

– В чем же прелесть? – улыбнулся Синцов.

– Есть, есть, – загадочно покивал головой Грошев. – Когда чистишь монету, сильно сосредоточиваешься, отключаешься от всего… Ну, это потом. Я бы научил тебя чистить, но тут времени надо много и склад ума определенный. Но тебе и не надо. Твоя задача в другом. Ты займешься перебором.

– Это как?

Грошев поднял один из привезенных Лобановым мешков, срезал с него пломбу, высыпал в миску деньги. Рубли. Вручил миску Синцову.

Ощущения необычные, отметил Синцов. Миска денег.

– Все просто, – сказал Грошев. – Твоя задача отделить рубли определенных годов. В одну банку скидываешь девяносто седьмой и восьмой, а еще две тысячи первый-второй-третий. Вот и все.

– А потом?

– Первый, второй, третий годы сами по себе ценны, в девяносто восьмом и седьмом надо искать вот такое.

Грошев снял с полки небольшую толстую книжку, вручил Синцову. Книжка оказалась, конечно же, альбомчиком для монет, только все монеты были одинаковыми. Рубли. Девяносто седьмой. Девяносто восьмой.

– Смотри на реверс – это где единичка. Примерно на двух часах завиток…

– Что на двух часах? – не понял Синцов.

– Если представить монету как циферблат, то завиток на двух часах. Завиток заходит за кант, видишь?

Синцов видел.

– Если завиток заходит за кант – монета ценная. Если он за кант не заходит – обычная.

– И все?

– И все. Просто. Если заметишь на монете что-то необычное – говори.

Действительно просто. Синцов набрал в горсть рублей и принялся разбирать. Очень скоро он открыл, как перебирать монеты эффективнее, и стал отделять нужное от ненужного гораздо быстрее. Правда, из монет, которые требовались Грошеву, попадались только девяносто седьмой и девяносто восьмой, перебрав полторы тысячи, Синцов накидал почти полную поллитровую баклажку. После этого Синцов взял книжку с рублями и стал сравнивать. Рубли были затертые и заурядные, Синцов сравнивал их с образцовыми рублями, и два раза ему казалось, что широкий кант есть. Подходил Грошев и опытным глазом определял, что рубли обычные.

На втором мешке Синцов ощутил некое отупение, хотя отметил, что теперь он может определять ширину канта уже на глаз. Но все равно он кидал их в банку, а когда банка наполнилась, проверил их еще раз.

Широкого канта не попадалось.

На третьем мешке у Синцова заболели глаза. Даже не заболели, а как-то одеревенели, стали тяжелыми и неповоротливыми, и эта неповоротливость начала ощутимо просачиваться в мозг. Пальцы покрылись темным неприятным налетом. Закончилось это понятно как – Синцов забрал очередную пригоршню мелочи и рассыпал ее по полу. Он сунулся ее собирать, но Грошев остановил, объяснив, что ничего не надо подбирать, упало, значит, все, уплыло. Синцов взял еще монет.

– Не, хватит на сегодня, – остановил Грошев. – С непривычки зрение сломаешь.

– Это да…

Синцов потянулся к глазам.

– Стоп, – остановил Грошев. – До глаз дотрагиваться нельзя, руки мой сначала.

Раковина находилась в дальнем углу мастерской, Синцов направился туда, перешагивая через коробки, железки, мешки и бутылки. Интересно, ему здесь не тошно? Вот жить внутри всего этого старого железа?

– Там пузырек с антисептиком еще, помоешь – сразу побрызгай на всякий случай. Сам понимаешь, грязищи на деньгах…

– Угу.

Вода в кране оказалась горячая, Синцов мыл руки с удовольствием – в доме у бабушки горячей воды не водилось, только холодная, горячую же добывали кипячением. Бабушку это не удручало, с гигиеническими целями она через день подтапливала баню и окуривала помещение антимикробными дымами. У Грошевых же блага цивилизации присутствовали вовсю.

Синцов мыл руки. Жидкое мыло пахло елками, за окном поднялся ветерок, и самолетные флюгеры во дворе теперь зашевелили крыльями, и поднялись в воздух какие-то узкие серебристые ленты, точно ожили медузы, потянули в небо стальные нити.

Рядом с умывальником на стене имелось электрополотеце, Синцов поднес ладони, полотенце зажужжало. Оно оказалось неожиданно мощным, ладони прогибались под напором. Определенно цивилизация.