Перемирие - Лилия Баимбетова

Ольса вздрогнула и слегка побледнела.

— Нет, я ничего, — сказала она вдруг, жалко улыбнувшись, — я ничего, я не против власти Охотников. Просто я… понимаешь, ведь я клялась не допустить, чтобы порог крепости переступили нелюди. И ты клялась в том же, — прибавила она.

— Нильфы, Ольса. Ты клялась не допустить в крепость нильфов.

— Нет, — сказала она. Уверенность возвращалась к ней, — ты этих слов не помнишь, а там говориться именно «нелюдей», не «нильфов», а «нелюдей». И вот они в крепости…. Вот в чем весь ужас. Эсса. И ведь ты тоже давала эти клятвы, ты не помнишь этого, но ты ведь знаешь, что клялась, и знаешь, в чем клялась. Как ты могла после этого впустить их сюда? И меня заставить это сделать? Знаешь, что с нами должны после этого сделать? Властительницы, не выполнившие своего предназначения! Знаешь или нет? Какие же мы дуры с тобой.

— Это ты дура, — буркнула я.

Ольса вздохнула, поправила шаль на плечах, выпрямилась и посмотрела на меня.

— А ты? — спросила она негромко, — А ты — Дарринг?

— Я не Дарринг. И вообще, откуда ты знаешь, что я не помню?..

— А…. Это все здесь знают. Был такой скандал, когда тебя увозили.

— Ты ведь тогда еще не родилась, — сказала я с усмешкой.

— Да об этом до сих пор говорят! — воскликнула Ольса, оживляясь, — Знаешь, что тогда было? Был съезд властительниц, первый со времен Лорель, и все из-за тебя, из-за того, что тебя хотели забрать Охотники. Они, то есть Охотники, говорили точь-в-точь как ты — что мы уже ничто, что только на юге идет настоящая война и все в таком роде. Ну, я думаю, властительницам нашлось, что сказать в ответ, — прибавила она высокомерно и продолжала уже обычным тоном, — Весь Север оказался втянут, наши князья сразу вспомнили ссоры с южными лордами, а твоя бабка взяла и отдала тебя. И все. Властительницы не могли этого стерпеть. И даже не того, что ты была последняя из Даррингов, а того, что давала обеты, носила ключ от крепости и знала о ее местонахождении, а кто знает, как тебя могли воспитать Охотники. Никто не мог поручиться, что ты будешь соблюдать интересы крепости и сохранишь ее тайну. И тут твоя бабка заявила, что она забрала у тебя ключ от крепости, а еще забрала твою память, что ты уже никогда не вспомнишь свою крепость и свою семью, и что тайна Кукушкиной крепости в безопасности. Никто, конечно, не понял, как это "забрала память", что именно Лоретта сделала. Но она стояла на своем — забрала и все. Некоторые властительницы провели расследование и выяснили, что ребенок… то есть ты, — сказала Ольса, прерывая свою увлеченную речь и взглядывая на меня виноватыми глазами, — то есть ты… что ты ничего не помнишь. Так все и осталось.

— Ладно, — сказала я, — Это дело прошлое. Мне сейчас важно одно — чтобы ты поняла…. На юге сейчас Перемирие. Но перемирия такого рода — дело хрупкое, из-за любой оплошности могут разбиться. Если ты сейчас вздумаешь мне мешать, если ты попытаешься предпринять что-нибудь против Воронов, ты нарушишь Перемирие. Граница тянется на тысячи лиг, вдоль нее живет несколько миллионов человек, и их всех ты подвергнешь опасности. Ты поняла? — Ольса смотрела на меня, — Ты поняла?

— Да, — сказала Ольса своим резким голосом, — Я поняла. Но какого черта им здесь нужно?! — воскликнула она зло, — Зачем они сюда притащились?!

— Вот это я и собираюсь выяснить.

— И как именно? — усмехнулась Ольса, на миг показав свои белые зубы.

— Поговорю с ними.

— Поговоришь с ними? Ты думаешь, они скажут тебе правду?

— Пойду и узнаю, — сказала я.

— Прямо сейчас? — растерянно спросила Ольса.

— А зачем откладывать?

Дверь мне открыл хонг. Он был без плаща и шлема, в обычном одеянии Воронов: в коричневых кожаных штанах и более светлой кожаной рубахе с широкими рукавами, в кольчужном жилете, глубоко вырезанном на груди и стянутом на узкой талии широким, в ладонь, кожаным поясом. На ногах его были грязные промокшие сапоги, на руках (одну руку он упер в бок, другой опирался на косяк) — обычные короткие вороньи перчатки из светлой, тонко выделанной кожи; Вороны эти перчатки почти никогда и не снимают, и едят в них, и спят в них. Хонг был очень бледен, аж с синевой, словно покойник, под глазами залегали тени. Теперь, когда я видела его лицо, округлое, с припухлыми щеками, я поняла, что он совсем мальчишка, моих лет или немного постарше, для Воронов это ранняя юность. Не смотря на тени под глазами и страшную бледность, он был очень красив, как бывают красивы Вороны — тип жестковатой темнолицей привлекательности, но, кроме того, его молодое, не опаленное еще временем лицо было красиво само по себе. Увидев такие темные пушистые ресницы, можно было умереть на месте — по-женски, просто от зависти. Особенно блондинке. И потом, у него была фигура, у этого хонга, совсем еще птенца, вороненка, такая, какая редко встречается у взрослых Воронов. Он был очень крупный, широкоплечий, размерами он, пожалуй, не уступал моему кейсту, и весь он был такой гладкий, сытый, как молодой бычок; с возрастом-то все Вороны очень худеют.

Увидев меня, хонг округлил огромные свои алые глаза. Я выругалась про себя: я совсем забыла, как одета.

— Могу я поговорить с дарсаем?

Хонг отодвинулся от двери, пропуская меня. Я оказалась в большой, ярко освещенной комнате. Свечи стояли повсюду — на полированных столах, на низеньких шкафчиках с книгами, два или три подсвечника даже на полу. На серых стенах были картины, стоявший посреди комнаты диван и два кресла перед низеньким столиком были обиты серебряной парчой. На столах и шкафчиках под подсвечниками были постланы маленькие кружевные салфеточки из золотых ниток.

В комнате были только веклинги. Один сидел на широком подоконнике, сдвинув в сторону тяжелые золотые портьеры, одну ногу в заляпанном грязью сапоге он поставил на подоконник, другой ногой он слегка покачивал, с угрюмым и усталым видом глядя за окно. Второй стоял, опираясь рукой в перчатке на спинку серебристого кресла.

Что-то странное, противоестественное было в этой картине: высокие тонкие фигуры нелюдей посреди светлой, богато обставленной комнаты. Им, наверное, и самим было странно находиться здесь — Вороны живут под отрытым небом и только женщин держат в деревнях.

Они посмотрели на меня, и я остановилась под перекрестьем алых взглядов, чувствуя себя в этом платье полной дурой.

— Я хочу поговорить с дарсаем. — повторила я, — Где он?

Тот веклинг, который сидел на подоконнике, мотнул головой в сторону двери, ведущей в другую комнату.

— Только, если он заснул, не буди его.

Я кивнула, прошла наискосок через комнату и толкнула дверь. Там было темно, только на маленьком столике у самой двери горела одинокая свеча. Огонек дрогнул, когда я вошла и закрыла за собой дверь. Я немного постояла возле двери, привыкая после яркого света к царившему здесь полумраку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});