Падения великих людей - Вилл Каппи

Лукреция родилась в 1480 году, через четыре года после своего родного брата Чезаре.[220] К тому времени, когда она трудилась над своим появлением на свет, Родриго и Ванноза уже обзавелись парочкой других родных детей, Джованни и Гоффредо, которые никогда не играли какой-нибудь заметной роли в истории.[221] Правда, у Родриго завелось еще несколько детей от разных подруг, имена которых мне так и не удалось установить с какой-то степенью достоверности. Возможно, ему также не удалось.

Для родителей все дети родные, но некоторые из них все же роднее других, и поэтому они больше известны как внебрачные дети. Таковые появлялись на свет в особенно больших количествах в эпоху итальянского Ренессанса, приведшего к расцвету этой деятельности. Именно тогда в человеке начал пробуждаться вечно живущий интерес к новым возможностям жизни. Внебрачные дети появлялись повсеместно, и это закономерно, ибо возникновение такой тенденции среди итальянцев этого периода вполне совместимо с духом Ренессанса.

Родриго Борджиа – одна из ключевых фигур этого движения. Он был жизнерадостным старым кобелем, которому нравилось окружать себя красивыми женщинами, и чем в большем количестве, тем лучше.[222] Он даже назначал свидания тем, кому не был как следует представлен, и статистика рождаемости сразу же возрастала. Со стороны Родриго это было очень нехорошо, но он ничего не мог с собой поделать. Возможно, он и не пытался исправиться. Ведь ему так нравились блондинки![223]

Чезаре оказался никудышним деятелем. Он был скучнейшим типом, постоянно рассуждающим о политике и социальных проблемах. Пытался основать Борджийское королевство в Центральной Италии или нечто подобное такой чепухе. Его план так ни к чему и не привел из-за глупейших методов реализации этой идеи. Вы можете попробовать сделать нечто подобное, ознакомившись с сочинением «Принц, или Как завершать дело после восьмой сферы», принадлежащим перу Макиавелли – одного из почитателей Чезаре.

Работу все еще высоко оцениваемую и рекомендуемую для чтения ведущими мыслителями по причинам, которые мы здесь не будем рассматривать. Это одна из «ста самых великих книг».[224]

Сие подводит нас к теме отравления. Нам хорошо известно, что Борджиа, а в особенности Лукреция, имели привычку травить всех без исключения и каждого в отдельности, как только им представлялся такой случай. Возможно, такое утверждение не вполне справедливо. И если уж действительно рассматривать предмет со всех сторон, то следует заметить, что существует множество причин, дающих нам основание утверждать, что Лукреция за всю свою жизнь никогда не причинила вреда даже мухе. Может быть, Родриго и Цезарь что-то там и подсыпали в вино, когда выпивали с теми, кто имел деньги или собственность, которые можно было конфисковать, или с теми, кто им в чем: то противостоял, однако подобные «шалости» никогда так и не получили документальных подтверждений. Естественно, во время банкетов, которые давались Борджиа, да и после них, случались непредвиденные жертвы. И что из этого? Что поделаешь, если кто-то из гостей помирает, скажем, от старости?

О видах яда, якобы применяемых Чезаре и Родриго, написано немало. Кое-кто называл их La Cantarella и при этом утверждал, что сей яд изготовлялся секретным методом, с использованием мертвой свиньи или дохлого медведя.[225] Они якобы заверяли заказчиков, будто их яд способен причинить смерть в любое заранее указанное время. Если требовалось, чтобы жертва умерла через три недели после полудня в пятницу, он давал ей La Cantarella с соответственной продолжительностью. Я обнаружил только один яд такого типа, но и тот так точно не срабатывал.[226]

Давайте не будем слишком уверены в том, что Чезаре и его отец кого-то там отравили ядом Борджиа. Кроме того, не исключается возможность, что это был просто старый добрый мышьяк.

Что касается Лукреции, то в ее времена никто и слыхом не слыхивал о том, что клубника за ее легким завтраком по средам обмакивалась в сахарную пудру из свинца или какие-либо подливки, облагороженные сурьмой, чемерицей, сулемой и пасленом – этими популярными специями Ренессанса.

Нигде нет упоминаний и о том, что ее поймали с поличным в тот момент, когда она украдкой подсыпала эту самую белую пудру с наклейкой «La Cantarella» – только для наружного употребления во все, что попадало ей под руку, или когда она затаскивала кого-то в угол и нашептывала: «Отведайте вот эту аппетитную белену моего изготовления». Все это придумали позже. Очевидно, за неимением лучшего занятия.

Итак, нынешним газетам едва ли когда-нибудь удастся обмануть читателей заголовками типа: «Борджиа сознается!» и «Борджиа казнят на электрическом стуле!», как это бывает в тех случаях, когда иная отравительница сознается в своих преступлениях или получает за них по заслугам.

То, в чем еще можно как-то заподозрить Родриго и Чезаре, о Лукреции никак не скажешь. Однако попробуйте сказать кому-нибудь из своих знакомых, что Лукреция в этом смысле была вне подозрений, как вас тут же спросят: «А как же быть со всеми этими похоронами?» На это, конечно, должен существовать какой-то ответ.

Боюсь, что нам не следует отказываться от легенды о безумном романтическом темпераменте Лукреции и от широко распространенного мнения о том, что она была предана всей душой Тому, Дику и Арриго. Эту милую девушку, тихо живущую в развратном Риме, никто ни разу не обвинил в чем-то таком ужасном, как любовная связь. И вы можете быть уверены, что соседи не дремали.

Она не сходила с ума по парням, как иные девицы в ее возрасте, и с самой колыбели не проявляла склонности к нимфомании. Она была странной в этом смысле, то есть существуют все основания утверждать, что она не ступала в ногу со временем.

Лукреция не была страшненькой, хотя и не слыла красавицей, способной свести с ума. Ей не посвящали стихи и не пели серенады. Она отличалась крупным носом, выдающимся подбородком и глазами неопределенного цвета. Однако у нее была хорошая фигурка, а мужчины Ренессанса такие вещи замечали.

Свои яркие рыжие волосы она мыла раз в неделю смесью из щафрана, пальмовой стружки, деревянной золы, ячменной соломы, марены и несколькими другими добавками для проявления скрытого блеска и восстановления естественного цвета. Этот коктейль следовало оставлять на голове на двадцать четыре часа и смывать настойкой из капустной кочерыжки. Правда, после такой адской примочки подстерегала опасность получить ожог второй степени, и, если волосы все еще оставались на черепе, оказаться вдруг блондинкой.

Кое-кто все еще предпочитает видеть в ней брюнетку. Что ж, если это им приятно, это приемлемо и для меня.

Конечно же, Лукреция несколько раз выходила замуж. Как послушная дочь и сестра, она делала это, когда на то была воля Родриго и Чезаре или когда ее новое замужество оказывалось весьма полезным для их дипломатической работы. Сама же она относилась к подобным переменам в своей жизни вполне равнодушно.

Когда мужская половина Борджиа получала от такого союза все, что хотела, ее ставили в известность и ей предстояло выходить замуж за очередного претендента. Она делала все, что ей говорили. Ей это было безразлично.[227]

Ее первый муж Джованни Сфорца, внебрачный сын Констанцо Песаро. Он был парнем с пышной бородой и, как на то время, с правильной политической линией. Они сыграли свадьбу в июне 1493 года, и она оставила его четырьмя годами позже по причине, придуманной Родриго и Чезаре: якобы он был некомпетентным, неудачливым и не воинственным человеком, жить, мол, с ним скучно. Джованни был вне себя от ярости, и то, как он высказался о Борджиа, с трудом воспринималось даже на латыни.[228]

Это случилось в тот самый год, в котором Чезаре случайно убил своего старшего брата Джованни ударом кинжала. Такие обстоятельства всегда чем-то чреваты.

Собственно, высказывания Сфорцы по поводу своей личной жизни, которые я не решаюсь повторить, по-настоящему пошатнули репутацию Борджиа. После них она уже никогда не восстановилась. Мне хотелось бы заверить вас, что эти обвинения были попросту ложными и что не было никаких оснований для сплетен, но… этому препятствует таинственное появление младенца, рожденного в спальне Лукреции где-то через год после того, как ее муж был отправлен своей дорогой.

Лично я не убежден, что этот внебрачный ребенок Лукреции или их общий – я имею в виду то, что, упоминая об этом, я не могу скрыть своего удивления. Кроме того, он был такой маленький.

Следующим на очереди был Альфонсо Арагон, внебрачный сын Альфонсо II Неаполитанского, который, в свою очередь, был внебрачным сыном Альфонсо Магнанимуса. Благодаря женитьбе на Лукреции он стал, как говорится, гвоздем сезона.[229] Это был хорошенький семнадцатилетний юноша, склонный к регулярным побегам от Лукрециион никак не мог привыкнуть к семейной жизни. Его всегда ловили и возвращали назад. Чезаре непременно находил его.