Демоны зимних ночей - Антон Леонтьев

Кирилл Павлович, тридцати лет от роду, является тринадцатым в иерархии престолонаследования империи Романовых. Шанс, что он когда-либо станет русским царем, равен нулю, и он понимает это как никто другой. Поэтому он и ведет блестящую светскую жизнь, его холостяцкие эскапады и шумные вечеринки в свое время были лакомым кусочком для пронырливых журналистов. Впрочем, надо отдать должное целебному воздействию на его привычки женитьбы на бертранской княжне: Шарлотта-Агнес и Кирилл Павлович являются образцовой парой, они нежно и преданно любят друг друга, и их семейную жизнь не омрачает ни один скандал.

Русский великий князь, одетый, как и его бертранский зять, в сверкающую гала-униформу, очень похож на свою сестру Элен: те же черные напомаженные волосы, классические черты лица и печать величия на всем облике. Однако, если приглядеться, то можно заметить, что лицо князя выражает скуку и легкое презрение к окружающим, капризная линия рта и чуть срезанный подбородок выдают склонность Кирилла Павловича к опасным увлечениям и сладострастию, а небольшие холеные усики и косые бакенбарды по последней английской моде делают его похожим на бездумного щеголя.

Его супруга, двадцатитрехлетняя Шарлотта-Агнес, урожденная княжна Гримбург, находится по правую руку от мужа. Она, как обычно, задумчива и печальна: ваш покорный слуга помнит ее веселой и озорной шалуньей, которая охотно предавалась детским проказам и забавным играм. Конечно, с той поры прошло более десяти лет, и она разительно переменилась. Эти годы принесли много перемен: скончался ее горячо любимый отец, великий князь Виктор III, на престол взошел ее старший брат Мишель-Оноре, она познакомилась во время официального визита в Петербург с Кириллом Павловичем, затем там же, в русской столице, сыграли свадьбу.

Шарлотта-Агнес вступила в брак в возрасте неполных девятнадцати лет, и за эти четыре года ей пришлось многое испытать: она произвела на свет двух мертворожденных младенцев. Это был настоящий удар для хрупкой княгини, которая страстно желает стать матерью, однако то ли природа, то ли господь бог никак не могут исполнить это сокровенное и, казалось бы, столь простое желание.

Супруга русского князя, как и Елена Павловна, облачена в черное платье, однако из украшений у нее только золотой обруч с вкраплениями кровавых рубинов в волосах. Княгиня то и дело обращается к своему супругу, а тот с ленивой улыбкой и гримасой пресыщенности что-то ей отвечает.

И вот слышится гул, который, подобно волне, катится по людской массе, что собралась на площади возле собора Святого Иоанна. Ваш покорный слуга устремляет свой взор на улицу, которая поднимается от набережной: видна черная карета, запряженная двумя серыми лошадьми.

Это значит, что маркиза де Вальтруа с минуты на минуту окажется на эшафоте! Наступает кульминация, люди вертят головами, вспыхивают драки из-за права протиснуться ближе к коридору, который конные и пешие полицейские образовали для кареты с приговоренной к смерти.

Великий князь Мишель-Оноре кладет руку на эфес сабли, притороченной золотым кушаком к его парадной форме, к нему почтительно обращается премьер-министр, низенький старичок с ухоженной седой эспаньолкой, в цивильном костюме и с орденом Богородицы, высшей наградой княжества.

Глава кабинета правительства наверняка адресует великому князю все тот же вопрос, что занимает и всех нас: будет ли помилована Мари-Маргарита де Вальтруа. Вашему покорному слуге видно, как Елена Павловна с мольбой во взоре апеллирует к супругу, к разговору подключается ее брат, Кирилл Павлович. Его узкие губы расплываются в циничной улыбке, сверкают ровные белоснежные зубы, Романов делает изящный жест рукой, затянутой в лайковую перчатку: проводит указательным пальцем по шее. Значит ли это, что он выступает за приведение в исполнение смертного приговора? Или таким образом он напоминает порфироносному родственнику, что именно от его решения зависит судьба женщины, совершившей полторы дюжины убийств? Никто не может знать, о чем переговариваются Мишель-Оноре, Елена Павловна и Кирилл Павлович. Шарлотта-Агнес безучастно взирает на людскую толпу: создается впечатление, что она возносит к богу молитву!

Тем временем карета достигает площади у собора, до моих ушей доносится стук колес по неровной булыжной мостовой. Слышны исступленные крики:

– Убийца, убийца, убийца!

Однако большая часть собравшихся молчит и в ужасе следит за прибытием смертницы. Бертранцы, как свидетельствуют мои наблюдения, народ вовсе не кровожадный, и если публичное усекновение головы кому-то и доставляет наслаждение, то таких считаные единицы.

Карета замирает, двое дюжих жандармов распахивают забранную металлической решеткой дверцу, и появляется та, ради которой и собрались все эти тысячи зрителей.

Маркиза де Вальтруа являет собой воплощение совершеннейшей невинности. Вашему покорному слуге понятно, почему ей эти долгие годы удавалось не возбуждать подозрений и находить все новых и новых кандидатов в мужья, затем без малейших колебаний ею же и отравленных.

Мари-Маргарита облачена в простое белое платье и черный чепец. Мне неизвестно, кто изобрел подобный наряд для приговоренных к смерти, он больше похож на праздничное одеяние крестьян. Призван ли белый цвет символизировать очищение души от скверны преступных помыслов или кто-то воспринимает казнь как забаву?

Лицо маркизы выражает сосредоточенность, и, тут я не ошибусь, раскаяние чуждо ей. Мари-Маргарита с легкостью покидает карету и замирает на секунду, всматриваясь в черную громаду эшафота и ажурные балки гильотины.

– Убийца! Поделом тебе! Ведьма! Сдохни, отравительница!

Нестройные мужские голоса, по большей части пьяные, доносятся со всех сторон. Маркиза с гордо поднятой головой шествует к лобному месту. Внезапно в воздухе мелькает что-то черное, и в спину Мари-Маргариты ударяется окоченевший трупик вороны. Маркиза замирает.

Мертвую птицу швырнул в нее молодой человек, похожий на подмастерье, лет восемнадцати: он находится в первом ряду, его красное, лоснящееся от пота лицо выражает высшую степень ненависти.

– Сдохни, отравительница! – кричит он срывающимся на фальцет голосом и потрясает кулаками. – Пусть тебе отрубят голову! Убийца!

Мари-Маргарита, к всеобщему изумлению, подходит к своему хулителю. Жандармы в растерянности, они не знают, как поступить. Молодой человек отшатывается: как и все трусы, он храбр, пока жертва его оскорблений находится на почтительном расстоянии. Маркиза улыбается, а затем ее тонкая ладонь со свистом ударяет по щеке юного поборника смертной казни.

Никто не ожидал подобного исхода дела, голова молодого человека дергается, не удержав равновесия, он оседает на соседей, которые едва успевают подхватить его. Крики смолкают, все потрясены поступком той, чья голова, возможно, всего через несколько минут упадет в корзину с опилками.

Круглое лицо молодого человека наливается багрянцем, он держится за щеку, как будто его пронзила внезапная зубная боль. Он трясет соломенными волосами, неловко поднимается, и площадь снова оглашается его истошным криком:

– Убийца, отравительница, ведьма!

Мари-Маргарита отворачивается от него, и жестом, полным невыносимой брезгливости, вытирает ладонь, которой она ударила юного хама, о белоснежный подол платья. Этот поступок производит еще большее впечатление на толпу, чем пощечина. Маркиза недвусмысленно показывает всем, каково ее мнение о беснующихся зрителях.

Молодой человек с пеной у рта продолжает вопить, но его крики не производят того впечатления, на которое он рассчитывал: все видят, что он всего лишь пьяный и невоспитанный мещанин, которого прелестная маркиза только что подвергла прилюдной и постыдной экзекуции.

Великий князь Мишель-Оноре хмурит брови и кусает губы. Кирилл Павлович гортанно смеется и несколько раз ударяет ладонью о ладонь – он аплодирует смелому поступку маркизы де Вальтруа!

Мари-Маргарита отказывается от помощи жандармов, которые хотят помочь ей при подъеме по крутой лестнице, ведущей на эшафот. Она подбирает полы платья, и всем становится видно, что ее тонкие ножки обуты в грубые деревянные башмаки. С непередаваемым изяществом маркиза взбегает (!) ввысь, как будто торопится навстречу собственной смерти: я чувствую, что кровь ударяет мне в лицо – впечатление такое, словно мы находимся не на публичной казни, а в великокняжеском дворце на балу, и приговоренная к гильотине поднимается не по шатающейся лестнице в белом наряде смертницы, а летит по мраморным ступеням в бальном платье, боясь опоздать к котильону. Наверное, когда-то именно так поднималась по лестнице эшафота королева Мария-Антуанетта, прекрасно понимая, что часы отсчитывают последние секунды ее бренного существования.