Фартовые деньги - Леонид Влодавец

— Молодец, молодец! — Нинка почуяла, что у того, что поменьше, хреновина стала оживать. Оп! И уже стоит торчком…

— Какой орел! — похвалила она, ощупывая затвердевшую палочку. — Ну, раз первым собрался, будешь первым…

— Шпиндель! Коз-зел! — зашипел Епиха, поняв, что ему придется первому побывать в роли бабы. — Только попробуй, блин! Я тебя удавлю потом!

— Не бойся его, — сказала Нинка, ободряя Шпинделя. — Трахай спокойно, дело житейское.

— Я не умею… — пролепетал Шпиндель испуганно.

— Не умеешь — научим, не хочешь — заставим, — процитировала Нинка армейскую мудрость. Она, конечно, в армии не служила, но солдат у нее по жизни было великое множество.

Епиха завертелся, заелозил животом по траве, силясь перевернуться на спину, но руки-то были связаны, а увесистая Нинка придавила ему спутанные штанами ноги.

— Ты не бойся, — она легонько пошлепала Епиху по заднице. — Не ты первый, не ты последний…

Шпиндель, между тем, хотя и знал, что, когда Нинка уйдет, ему туго придется, неожиданно для себя расхрабрился и трахал Епиху не за страх, а за совесть. Хоть знал, что и ему, Шпинделю, предстоит испытать то же удовольствие, что Епихе.

Епиха тоже об этом вспомнил. Хрен с ним, пусть дерет, пока его верх. А там Епихина очередь настанет! Ну, Шпиндель, погоди! Как поросенок, блин, завизжишь!

— У! У! У! — учащенно выдыхал Шпиндель, ерзая на стонущем Епихе. Нинка уж давно не чуяла холода от своей мокрой одежды, ее грела ненависть и страсть.

— У-у-у! — Шпиндель кончил, и Епиха тут же заворочался:

— Слазь, сволочь! Разлегся! Теперь моя очередь!

В отличие от Епихи, Шпиндель все принял покорно, прямо-таки как должное. И наоборот, Епиха в отличие от Шпинделя никакой робости не испытывал. Ему объяснять и показывать не потребовалось. Сразу вошел в курс дела.

— Ладно, — сказала Нинка, подымаясь, — сами разберетесь!

Нет, ей не хотелось возбуждаться с этими пацанами. Ну его, а то еще расслабуха найдет. А ей еще надо всыпать им, так сказать, «на добрую память». Она вытащила из рюкзака нож-выкидуху и подошла к иве, росшей в двух шагах от бугорка. Срезала штук пять гибких зеленых прутьев, очистила от веточек, собрала в пучок и положила в воду. Потом взяла топорик, срубила толстую ветку, вырубила из нее два колышка и начала отесывать…

Епиха увидел, и весь азарт его торжества над Шпинделем разом прошел. Он испугался, вспомнив, что ему сулила Нинка.

— Не бойся! — ухмыльнулась она. — Это не для того, что ты думаешь…

Но Епихе было уже все по фигу, и он свалился со своего вынужденного партнера, так и не доведя дело до конца.

— Не надо на кол! — испуганно заорал он.

— Не психуй, — спокойно сказала Нинка. — Сказала же: не для этого!

Действительно, колышки ей были нужны для другой цели. Подойдя к Шпинделю, Нинка поставила острие между его икрами, у спущенных штанов и вколотила в землю так, что парень вынужден был лежать, вытянувшись в струнку, повернуться с боку на бок или на спину он не мог. То же самое она проделала и над Епихой.

Затем Нинка подобрала мокрые прутья, помахала ими в воздухе и подошла к пацанам:

— Ну, поразвлекались, мальчики? Понаслаждались сексом, да? А теперь самое веселое — порка!

Вж-жить! — Нинка размахнулась, и ивовые розги со свистом впились в ягодицы Епихи.

— Уй-я-а! — заорал тот.

Вж-жить!

— Ай-й! — второй удар достался Шпинделю.

Вопли пацанов распалили Нинку:

— Не сладко?! Не вкусно?! Вот тебе за сумку! Вот тебе за баксы! П-получи! П-получи!

Вж-жить! Вж-жить! Вж-жить! — злобно подсвистывали прутья.

Махала она изо всех сил, хлестала их по очереди, то Шпинделя, то Епиху, нещадно. Парни выли, визжали, корчились — боль была адская, и хоть отцы не раз угощали их ремнями в прошлые времена, ничего похожего они раньше не испытывали. А Нинка все больше входила в раж при виде их исполосованных задниц, на нее нашел настоящий садизм. Она уже не мстила за свои беды, а наслаждалась.

Когда Нинку проняло, она отшвырнула прутья, села на траву, обняла колени, глухо застонала, уткнувшись мордой в рукав жакета.

Минуты две так посидела, встрепенулась и огляделась. Уже вовсю сгущались сумерки. Теперь ей вдруг все стало казаться иным. Она ж нашла деньги Казана! Если она их привезет ему — она спасена.

Нинка подошла к охающим и всхлипывающим парням и сказала:

— Отлеживайтесь, ребятки, а я пошла!

Только тут Нинка вспомнила, что туфли утопила в болоте, но выход нашла мгновенно.

— Позаимствую я у тебя сапожки! — объявила она Шпинделю. — Епихины мне великоваты, а твои в самый раз. Даст Бог, не замерзнешь — лето на дворе.

Нинка собрала все вещички, закинула рюкзачок за плечи и, перебежав по стволу дерева над протокой, исчезла в камышах.

НЕЛЕГКАЯ ДОРОЖКА

Камыши и болото, а затем и рощу Нинка, как ни странно, проскочила довольно быстро. Проверила и воронку — да, так оно и было. Сквозь болотную ряску проглядывали мертвые лица Сухаря и Жоры. Странно, но Нинка от этого не только не испугалась, но даже не расстроилась. Скорее приняла к сведению.

Еще до того, как стемнело, она вышла к шоссе и сразу заметила, что Климова «девятка» стоит на прежнем месте. Сие значило, что Клим действительно утоп в болоте. Плакать по этому поводу Нинка тоже не собиралась, наоборот, даже обрадовалась: это означало, что братва еще ни о чем не знает.

Но вот на остановке автобуса ее поджидал облом. Оказывается, согласно висевшему на ней графику движения, следующий автобус до города должен был проехать тут в 6.35 утра. А сейчас по Нинкиным часам было только 21.36. То есть ежели ждать автобуса, то нужно тут куковать всю ночь, девять часов без одной минуты. С рюкзачком, в котором 600 тысяч долларов, и с двумя пистолетами, не считая ножа-выкидухи, — это не очень весело. Конечно, оружие может осадить какую-нибудь шпану, если еще здесь появится. Но зато это явный подарок для ментов. Могут заинтересоваться «девяткой», стоящей у обочины. А заодно и бабой, торчащей здесь, у остановки, с каким-то подозрительным рюкзачком. Нинка была темноволосая, черноглазая, полная — запросто можно за чеченку принять. А у них бабы такие — ого-го-го! — вокзалы взрывают. Может ментам взбрести в голову, будто она тут мост через Снороть заминировать хочет? Может. Паспорта у нее с собой нет — уже причина досмотреть рюкзак. А там всякой всячины полно. Можно, конечно, соврать, будто нашла все это в лесу и несла в милицию, но кто поверит?

Конечно, Нинка вспомнила про сотовый телефон Жоры. Но он, как выяснилось, здесь, в тридцати километрах от города, не фурычил. Впрочем, даже если б он работал, она толком не знала, куда по нему звонить. Разве что своему хахалю Феде, который сегодня утром подкузьмил ее с машиной. Конечно, он мог и успеть отремонтировать свои «Жигули», но надежда на это была слабая.

Вообще-то Нинка и сама умела водить машину. У нее даже права где-то дома валялись. Но от мыслишки завести Климову «девятку» и укатить на ней в город она сразу отказалась. Ключи от машины были у Клима, «девятка» у него стояла на сигнализации и имела целую кучу всяких противоугонов, о которых знал только сам хозяин. Он как-то хвастался, что даже если угонщику удастся взломать дверь — через разбитое стекло ее не откроешь! — то завести напрямую машину невозможно. А если учесть, что сигнализация на машине громкая — опять же Клим рассказывал! — то лучше к «девятке» вообще не лезть.

Оставалось надеяться на то, что удастся поймать попутку. Деньги были — из бумажника Жоры. Но что-то, хотя время было еще не очень позднее, машины со стороны города шли часто, а в город — ни одной. Грузовых и то не было.

Ко всем прочим бедам прибавился холод. Нинка ведь была одета во все сырое. Там, на острове, она так разогрелась, что не заметила, как несколько часов босиком по мокрой траве проходила. Потом, когда возвращалась, тоже не замечала мокрой юбки и прочего. Торопилась, шла быстро, не мерзла. А здесь, на бетонной остановке, сразу ощутила, как руки-ноги мерзнут. Так и простыть недолго.

Минут через пятнадцать Нинка почуяла, что у нее зуб на зуб не попадает. Пешком, что ли, в город двинуться? В конце концов, на ходу хоть согреться можно. Но тридцать верст — это не шуточки. Нинка здорово устала за этот день, с утра маковой росинки во рту не было. Все ноги оттопала, все кости ноют, все болячки зудят — и еще тридцать километров пехом? А она уж не юная, иногда и сердце прихватит, и почки не в лучшем виде, и нервы ни в дугу… Так и сдохнуть недолго. А теперь, когда все вроде как поправилось, Нинка помирать не хотела.

Первые фары, светившие в сторону города, Нинка увидела лишь через полчаса ожидания. Выбежала, вытянула руку… А белый «жигуль» тормозить не стал. Пронесся мимо, зараза, обдав бензиновым душком — фыр-р! — и нету его. Хотя Нинка заметила, что сидело в машине от силы двое. Во гады, а? Испугались, что ли?! Видели же прекрасно, что баба одна голосует… Впрочем, могли и испугаться. Голосует-то баба, а на другой обочине стоит без огней «девятка» с тонированными стеклами. Фиг его знает, может, в ней пять мужиков с автоматами сидят?! Остановишься, чтоб усадить бабу, а «девятка» скоренько развернется, притиснет к обочине, мужики выйдут — и прощай, личный транспорт!