Братья по крови. Книга первая - Юрий Артемьев

годы, прожитые в той жизни, я уже привык так разминаться, и не считал это чем-то таким уж ненужным действием. Но для этих троих, со стороны, видимо казалось, что у меня просто крыша поехала. Иначе я бы точно не стал бы этим заниматься…

Да… Прокол с моей стороны… Как бы они не обратили внимание на то, что мы с братом после купания в пруду, сильно изменились. Ведь в интернате мы практически двадцать четыре часа находимся на глазах друг у друга. А значит, что уже давно всем известны наши привычки и предпочтения… Так что, резкое изменение поведения, странные слова и поступки могут навести на ненужные мысли. Но следить за собой и не высовываться у нас с Лёхой всё равно уже не получится. Потому что мы ни хрена не знаем, как мы с «братом» вели себя раньше.

Так что наплевать и забыть… Что бы мы с Лёшкой не делали, мы всё равно будем делать всё не так, как братья делали до этого…

Я продолжил свои разминочные упражнения, не обращая никакого внимания на усиленный интерес ко мне со стороны… Даже как-то весело стало… Может, посмотрят-посмотрят, да и передумают устраивать с нами вечерние разборки. Ведь ненормальных всегда опасаются. А судя по тому, как я себя сейчас веду, я явно слегка кукушкой поехал. А может даже не слегка… Мало ли как там на меня повлияло утопление брата у меня на глазах.

* * *

Внезапно, лежащий на земле Лёха, вскрикнул и захрипел… Тело его свело судорогой и мелко-мелко затрясло. Что с ним? Эпилептический припадок? Что делать? Вспомнилось, что в припадке человек может себе язык откусить или сильно прикусить… Кажется там рекомендовали вставить в зубы какую-нибудь палку или жгут из ткани… Срываю с куста свою рубашку. Быстро сворачиваю рукав рубашки, и аккуратно разжимаю рот Лёшки, стараясь не совать пальцы промеж зубов, чтобы он мне их не откусил. Когда свёрнутый рукав мокрой рубашки занял своё место во рту «брата», не давая тому кусать что попало, я стал удерживать тело Лёшки, чтобы оно слишком не дёргалось. Открытые глаза брата меня пугали. Зрачки закатились. Видны были только белки с прожилками кровеносных сосудов.

Из носа Лёхи потекла кровь… Но судороги тела стали не такими сильными, как было в начале, а после и вовсе прекратились. Лёшка лежал на траве тяжело дыша. Глаза его были ещё мутными, но постепенно приобретали осмысленный вид.

Он выплюнул изо рта весь изжёванный рукав моей рубашки, посмотрел на меня и сказал:

— Саня! Я всё вспомнил…

— Что вспомнил, брат?

— Кто мы… Откуда… И куда делись наши родители…

А потом голова Лёшки откинулась на землю, и он потерял сознание.

Глава шестая

Перекрёстки человеческих судеб…

Июнь 1974 год. Москва

Новоспасский пруд.

Через некоторое время мне удалось привести Лёшку в чувство. К тому времени троица школяров во главе с рыжим уже испарилась, как лёд, на весеннем солнце.

— Я всё вспомнил. Саня! Отец часто рассказывал нам об этом. Неужели ты не помнишь?

— Пока нет… Ты бы видел себя со стороны, когда к тебе стали возвращаться воспоминания хозяина тела. Я испугался, что ты снова кони двинешь, как полчаса назад под водой. На! Вытри лицо! Весь в крови перемазался… — я протянул ему свою рубашку.

— Это же твоя рубашка…

— Постираю потом…

Лёха стал обтирать лицо, а я подсказывал ему, где ещё остались следы от кровавых разводов…

— Вот теперь можешь спокойно рассказывать нашу новую историю.

— Саня! Тут надо издалека начинать…

— А мы что? Куда-то торопимся?

— А где эти? — он махнул в сторону, где пять минут назад грелись на солнышке наши ровесники…

— Слиняли… Тебя колбасить стало. Ты глаза закатил, а из носа кровь пошла… Ну, они тогда подхватили свою мокрую одежонку, и как были в трусах, так и потрусили в сторону интерната.

— Ну и хрен с ними. Ты жрать не хочешь?

— Есть маленько такое дело.

— А деньги у нас есть?

Я стал шарить по карманам, но там нашлась только какая-то мелочь. А я-то рассчитывал на мокрые бумажки с профилем Ленина. Ну, или хотя бы рубли и трёшки… Но, нет. У нас с Лёхой на двоих было всего сорок шесть копеек разными монетками. Теперь надо напрягать память и вспоминать на что этих копеек хватит.

Но Лёшка меня опередил. Похоже что вместе с памятью о нашей биографии, к нему вернулись и знания о ценообразовании в современном СССР.

— Этого вполне хватит на пирожки и газировку… Или можно купить сигарет. И всё равно на газировку останется.

— А мы что? Уже курим с тобой?

— Иногда… Когда деньги есть.

— А часто они у нас с тобой есть?

— Не часто.

— Это срочно надо исправить… Хотя курить я не особо хочу. Рановато нам ещё. Лучше давай спортом займёмся каким-нибудь полезным.

— Согласен. Но сначала надо бы чего-нибудь пожрать.

— Какие проблемы? Судя по солнцу — время обеденное. Наверняка в интернате кормят даже летом… Можем туда пойти…

— Неохота пока… Ещё успеем туда вернуться.

— Тогда давай ты мне пока расскажешь всё, что вспомнил. А потом мы уже будем думать: «Что делать?» и «Кто виноват?»

— Ну… Тогда слушай! Сначала расскажу то, что всегда рассказывал отец. Кстати. Его фамилия была не Тихий, а Тихо́й. Он родом с Западной Белоруссии. Там же и воевал… Но начну сначала…

* * *

— Отца звали Григорий Филиппович Тихо́й. Родился он в двадцать седьмом году. И когда началась война, ему было примерно, как нам с тобой сейчас. Дед наш Филипп на войну ушёл добровольцем в первые же дни… Как и где он погиб? Никто так и не узнал. Там такая мясорубка была в первые несколько месяцев, что до сих пор никто разобраться до конца не может. А мог и вообще даже до фронта не добраться. Сколько эшелонов с безоружными новобранцами разбомбили по дороге на фронт? Кто их считал тогда?

Лёшка пощупал одежду, висящую на кустах.

— Смотри. Почти высохла. Пошли к метро, пожрать чего-нибудь возьмём. В животе уже крутит со страшной силой.

— Думаешь на Пролетарке МакДональдс есть, или Крошка Картошка?

— Там булочная есть.

— Булочная и поближе есть. Вон за теми домами…

— Ты что? Тоже вспомнил?

— Нет. Просто я этот район хорошо знаю. И раньше знал. Я вырос тут недалеко. Может и сейчас где-то там бегает десятилетний Сашка…

— В ту булочную я не хочу… Там хлеб есть, а запить нечем…

— Ладно. Пошли к метро… Но ты рассказывай дальше! А то тянешь кота за