Прошлой ночью в XV веке - Дидье Ковеларт

Я осторожно стягиваю брезент, которым он вчера накрыл кузов моей машины, сажусь за руль, включаю зажигание. Мотор заводится с полуоборота. Машинально жму на кнопку, закрывающую люк, и тот послушно, с легким знакомым шорохом, становится на место.

Я изумленно пялюсь на квадрат тонированного стекла у себя над головой. Каким это чудом гроза смогла повредить одно-единственное звено электрической цепи, и почему вдруг сегодня оно снова функционирует нормально? Здесь есть только два объяснения: либо эта кнопка была намеренно испорчена вчера днем, либо ее успели починить сегодня утром. Кстати, одно не исключает другого.

Я жму на газ и под вой шестнадцати клапанов резко стартую, обдавая грязью соседние машины. Хватит, я сыт по горло этой атмосферой заговора, в котором участвуют люди, стены, мебель — всё, вплоть до детей и электричества. Качу по аллее, подпрыгивая на ухабах, миную замок, даже не взглянув на донжон, где провел ночь. И изо всех сил внушаю себе, что ничего не чувствую, что мне полностью безразличны эти места, и никаких неприкаянных душ здесь сроду не водилось.

На горбатом мостике, некогда разделявшем Англию и Францию, я нагнал старика Пикара в бежевой куртке «сафари»; великан шел, сутулясь, мерной охотничьей поступью к воротам имения. При виде машины он взмахом трости приказал мне остановиться, и я, сам не зная отчего, послушно затормозил. Он оперся локтем на край открытого окна и заглянул внутрь.

— Не хотел вам говорить при других, — сказал он, теребя свою дремучую бороду, — но если у вас будут вопросы, заходите как-нибудь.

— Что за вопросы? — сухо осведомился я.

— Не по поводу налогов или эзотерики. Я всего лишь служитель науки, друг мой, а это значит, что мне дано только углубить ваше любопытство, но отнюдь не удовлетворить его. Однако если вас интересует, каким образом человек становится медиумом, то знайте, что эта проблема изучается в лабораторных условиях, а не за столом, над тарелками с жарким, в компании психов, которые приспосабливают потусторонний мир под себя любимых. Ясно?

Я не очень-то понимал, какое отношение это имеет ко мне, но кивнул, лишь бы поскорей отделаться и доехать до дома.

— Моя супруга обитает в замке, поближе к душам усопших, а я живу в сторожке, вон там, — добавил он, указав на древнюю каменную развалюху, наполовину скрытую автокраном рабочих-пильщиков. — По всем правилам, с учетом направления господствующих ветров и корневой системы этой липы, ей полагалось рухнуть на мою крышу, а не на ворота.

— Значит, вас духи охраняют, — буркнул я, мечтая положить конец нашей беседе.

— Нет, скорее, они хотели задержать здесь вас. Они — или их земные посредники.

— То есть?..

Старик испустил шумный вздох, огляделся вокруг, потом открыл дверцу машины и, плюхнувшись рядом со мной на сиденье, убавил звук радио.

— В 1973 году в университете Торонто исследователи-рационалисты провели интереснейший эксперимент. Они придумали некоего мертвеца. Дали ему имя — Филипп. Затем сообща наметили основные линии его жизни — карьеру, хобби, женитьбу, болезни и прочее. После этого они связались с медиумами и сообщили им только его имя, дату рождения и дату кончины. Так вот, дорогой мой, восемь медиумов из десяти откуда-то вытащили все остальное — всю жизнь этого никогда не существовавшего человека. Но ни один из них даже не заподозрил, что этот псевдо-Филипп был чистейшей фикцией. Отсюда мораль: работа нашей фантазии способна создавать воображаемые формы такой же консистенции — а иногда и различимости, — как те, что живут в нашей памяти.

Я пристально смотрел на него, пытаясь разгадать, что скрывается за его взглядом, который то пронизывал, то избегал меня. Потом спросил:

— Скажите, к чему вы клоните?

— Да вы и сами прекрасно понимаете. Чем больше вы будете думать про Изабо, тем реальнее она будет становиться для вас. В этом и есть цель игры.

Он вышел из машины и нагнулся, чтобы закрыть дверцу.

— В те минуты, когда вам захочется оторваться от действительности, не забывайте об одном, друг мой, — о могуществе мысли. Это она отыщет для вас Изабо там, где находится эта дама, — путем интуиции, логики или телепатии, — чтобы вы смогли успокоить себя, обмануть или убедить… Опасное это занятие, очень опасное, но чертовски захватывающее. Ладно, езжайте, счастливого пути!

Я тронулся с места. Фигура старика, маячившая в зеркале заднего вида, постепенно уменьшалась и, наконец, исчезла за поворотом аллеи. Все сказанное им должно было бы рассеять мое подозрение в существовании заговора, — так почему же у меня возникло чувство, что он тоже пытался мной манипулировать, заманить на ту же скользкую дорожку?

Проехав еще несколько сот метров, я затормозил перед останками липы, которые убирали рабочие; они уже полностью расчистили участок вокруг ворот, погрузили в кузов автокрана ствол и мощные нижние сучья, распиленные на крупные чурбаки, а более тонкие ветки ссыпали в стальную воронку измельчителя, превратив в опилки. Теперь на месте дерева торчал лишь могучий пень полуметровой высоты, со свежим срезом.

На самой его середине стояла Ядна Пикар в черной муслиновой тунике. Сложив ладони у лба, под красным кружочком над бровями, она молилась — без сомнения, в память о старой липе, чье место сейчас занимала. Она обернулась в мою сторону, и ее скорбный взгляд побудил меня выйти из машины. Сам я тоже ощущаю тесную, родственную связь с деревьями, — это чувство жило во мне с самого детства, когда я, лишенный человеческого тепла, обнимал их стволы, точно людей. Кадры телехроники, посвященные уничтожению лесов, причиняют мне не меньше душевной боли, чем сцены военных действий. Под ногами у меня захрустели хлипкие веточки, усыпавшие уже никому не нужные корни.

— Красивая была липа, — сказал я тоном печального сострадания.

— Она и сейчас красива, — ответила старая дама, устремив взор в пустоту.

С грациозной неспешностью она взяла мою руку, приподняла ее, словно приглашая на менуэт, и помогла мне встать рядом на пень рядом с собой.

— Поблагодарите ее. Она была принесена в жертву ради вас.

Нелепое подозрение, что эти чокнутые могли спилить вековую липу с единственной целью — удержать меня до вечера, тут же рассеялось; я вдруг ощутил какую-то легкую и, в то же время, мощную энергию, исходившую из самой сердцевины дерева: казалось, его сок проникает через мои стопы, поднимается вверх и струится вдоль позвоночника, по всему телу.

— И то же самое с вашим коллегой. Он должен был заболеть, чтобы вы вернулись в замок один. Вам даже трудно представить, какие благотворные силы собрались вокруг вас. Ведь то, о чем вас просят, так важно… Вот почему было необходимо изолировать вас — и это еще не конец.

Уж не знаю, что ей ударило в голову — разделка дерева или что-нибудь еще, но я предпочел оставить ее бред без ответа. Надо будет все-таки проведать в больнице Рафаэля Мартинеса; я, конечно, ни с какой стороны не виноват в его несчастье, но вынужден признать, что его предостережения против оккультизма со вчерашнего вечера приняли совсем иную окраску.

— Помните, вы уезжаете не один, — шепчет маврикийка. — Изабо с вами.

Я высвобождаю свою руку из ее костлявых пальцев, спускаюсь с пня и говорю, что мне пора — меня ждут дома. Но она удерживает меня за рукав.

— Никогда не забывайте, как больно невидимым от нашего ослепления. И как тяжко довлеет над ними наше молчание. Отвечайте Изабо, даже если усомнитесь в том, что она говорит с вами. Вы увидите, как легко вам станет от флюидов благодарности, которые она пошлет вам. Обещайте мне это!

— Ну, конечно, нет проблем, — говорю я, не чая вырваться.

— Вы ошибаетесь, — продолжает она со своей всегдашней улыбкой, но серьезным тоном, — все-таки одна небольшая проблема существует.

— Какая же?

Она делает паузу, глубоко вздыхает и произносит с искренним огорчением:

— Изабо не знает, что вы умерли.

Не успеваю я осмыслить эту фразу, как она добавляет, снова устремив взгляд в неведомую пустоту:

— И она не знает, что вы — другой.

9

Первые километры дороги были сплошным удовольствием. Душа пела от сознания, что я вырвался из этого сумасшедшего дома и скоро вернусь домой, в нормальный мир с хмурыми булочницами, истеричными постовыми и штрафами за не пристегнутый ремень безопасности, пешеходами, проклинающими вас на «зебре» даже тогда, когда вы их пропускаете. Словом, жизнь как жизнь… Если бы я знал, какая катастрофа ждет меня впереди!..

Я паркуюсь перед нашим домиком, беру с «пассажирского» сиденья пакет с круассанами, подхожу к двери. Она заперта на ключ. Вокруг ни души. Я достаю из кармана свои ключи. Странное дело — сейчас девять утра, а Коринна не работает по пятницам в утреннее время.