Письмовник, или Страсть к каллиграфии - Александр Иванович Плитченко

завихриваются дополнительные потоки ветра.

Остальное в этом сооружении — башня, на которой табло с временем и числом, но главное, на башне показываются и цифры со скоростью ветра, чтобы входящий в патрубок вокзала знал, на что он себя обрекает. Переплетением лестниц этого сооружения мало кто рискует пользоваться. Во-первых, они никуда не ведут, а во-вторых, большую часть года покрыты опасной наледью.

Все это, особенно, наверное, в маленьком макете, выглядит ужасно модерново, может быть, это даже красиво, но не для сибирского города, а для южного побережья Крыма! Даже при самом регулярном движении поездов такой «вокзал» неудобен. А ведь электрички имеют обыкновение опаздывать, особенно зимой, и вот пяти — десяти минут на холоде и сквозном ветре в кассовом патрубке вполне достаточно для того, чтобы простыть и захворать.

Кто бы посчитал, какой убыток городу нанес уже этот чудовищный красавец! Соберутся десять «мудрецов» и решат такое, от чего потом тысячам и тысячам непричастных к этому решению людей приходится мучаться долгие годы, а может быть, и всю оставшуюся жизнь.

Обещал написать тебе о погоде.

Описывать мне, ей-богу, нечего, потому вот только одна сценка, которую я вчера наблюдал в окно.

Представь — майский вечер в самом начале месяца; уже в сумерках трое мальчишек играют в мяч, ударяя его в кирпичную стенку трансформаторной будки.

И вот один промахнулся, мяч скользнул по кирпичам, по стене и ударил в черемуху — темную и тяжелую от сока.

И дерево колыхнулось, как живое, как существо, как корова. И было в этом колыхании что-то темное и страшноватое, — дерево еще не до конца очнулось, оно еще было лишено листьев — этих глаз, этих ушей, этого своего древесного многоязычья.

Ударили дерево, оно отозвалось как глухонемой, как оцепеневший или беспробудно спящий. Что-то жутковатое было в движении, долгом колыхании тяжелых ветвей — темных и полуочнувшихся…

Письмо восьмое

Завтра возвращаюсь в Н-ск. Сегодняшний вечер весь для письма к тебе.

Был в редакции местной газеты у друзей-товарищей. Хорошая у них работа! Нравится мне бывать в редакциях районных газет. Или действительно есть нечто особое в этих редакциях, или это уже моя ностальгия по юности, когда я, вернувшись с флота, год с небольшим проработал здесь, в этом самом «Голосе Ba-рабы»…

Поговорили, спросил у ребят — почему они выбрали именно «Завещание ведьмы»? Предположил, что для привлечения подписчиков. Оказалось, эта проблема тут решена без литературы, только журналистикой — качеством информации, ее актуальностью и нацеленностью. И большего, чем есть, количества подписчиков газета иметь не может. (Земляки, наверное, немного преувеличили славу нашей газеты.) Повесть они решили печатать, поскольку она крайне злободневна сейчас для К.

Оказывается, тут несколько лет назад произошла история в истоке аналогичная той, что составляет фабулу «Завещания», только, как и всегда в жизни, — история более обнаженная, более неприятная и драматическая:

Молодая, цветущая женщина ухаживала за своей престарелой соседкой — одинокой старушкой, о которой ходили слухи, что она, как и ее покойный дед, знается с нечистой силою.

Так это или не так, но факт остается фактом — детей к ним таскали лечить «от сглаза»; женщины, замученные пьянством своих благоверных, тоже похаживали тайком к старику и старухе, чтобы найти помощь и т. п.

Старуха сама сильно захворала, слегла. Положили ее в больницу. Соседка и там навещала ее. Вот знахарка и отказала перед смертью дом и сбережения свои молодой и сердобольной соседке. Впрочем, подробностей толком никто не знает, а слухов и версий столько теперь понакручено, что и сам черт не разберет. Кто говорит, что молодая соседка к старухе ловко и вполне сознательно сама подкатилась и вынудила ее завещать дом и деньги; кто говорит, что старуха требовала от молодой, чтобы она приняла на себя ее колдовство, ее черную миссию, а когда молодуха, ссылаясь на свое членство в партии, отказалась, тогда старуха и завещала ей все, чтобы тем наказать: кто же не знает, что колдовские деньги до добра не доведут?..

Так оно и получилось. Не успела она обрадоваться свалившемуся богатству, как все и началось, все и поехало вкривь и вкось: появился какой-то человек, здешний же, и подал на наследницу в суд, заявив, что наследство она получила незаконно, что бумаги оформлены неправильно — нет там каких-то положенных по закону подписей.

Один суд. Другой. Шум по городу. Разговоры.

Молодая наследница сдала, осунулась, блеск в глазах нехороший загорелся. А все судится и отказаться не может. (Там фигурировало что-то около двадцати тысяч — деньги для Сибири немалые.)

Тут — или так совпало, или что — муж ушел от этой богачки к другой женщине. Детей у них не было. Ушел, все оставил, ничего не взял — гарнитуры, хрусталь, ковры, «Жигули» и пр., естественное для нормальной жизни в районном городке.

Хозяйка же вскоре разбивает «Жигули» — сама отделалась легкими ушибами. Проходит неделя, она еще страховку не успела получить — в доме у нее случается пожар, еле-еле успевают отстоять крышу и стены. Выясняется — утюг забыла выключить.

Разговоры в городке нарастают.

Наследницу вызывают в райком, беседуют. Она настолько сжилась с деньгами, что не может от них отказаться, хотя и понимает, что практически никакого права на них не имеет, даже юридического. Ее исключают из партии, понижают по службе на телефонной станции — от заведующей до рядовой телефонистки, поскольку работу она давно запустила и, естественно, никем руководить не может.

Судебный процесс тянется, обрастает бумагами и прочим.

Ясное дело, и в столб она въехала, и утюг забыла выключить — все из-за того, что голова занята борьбой за наследство, но разве так это толкуется в магазинах, на базаре, в столовых, в конторах и предприятиях городка. Так, но с приговоркой — вот они, ведьмины-то, денежки боком выходят… И страсти нарастают. Выясняется, что старуха еще кому-то что-то отдавала, кому-то (из врачей!) передала в наследство свой колдовской дар. Слухи определяют, что это врач Л., и у его кабинета, у его дома начинает толпиться народ, врач обращается за защитой в милицию. Потом тоже самое говорят о другом враче. Потом о главном враче больницы. Как грибы, в городке возникают и исчезают калифы на час — травники, шептуны, отливальщики и пр. мошенники.

И тут земляки-журналисты узнают от своих коллег из Тогучина, что М. Черненой заканчивает повесть, сильно перекликающуюся с событиями в К., и через них запрашивают рукопись у автора и начинают ее печатать небольшими, но захватывающими отрывками. Цель — сбить нездоровую