Десять лет на острие бритвы - Анатолий Конаржевский

— Я тоже не знаю, как быть, — ответил я.

Мы оба не знали как выступить. Кончился доклад. Как обычно, председательствующий объявил:

— Кто желает выступить?

Молчание. Желающих нет. Тогда секретарь райкома предлагает выступить мне. Деться было некуда. Иду медленно через весь класс и на этом коротком пути приходит молниеносно решение — выступить дипломатично:

— Альперовича знаю с момента его приезда в Магнитогорск, как заместителя Абрама Павловича Завенягина, способного, энергичного работника, какими вредительскими делами занимался — мне неизвестно. В отношении плотины, с его стороны, не чувствовалось каких-либо действий, вызывающих недоумение и вопросы. Но если о вредительстве говорят наши официальные органы, значит у них, наверное, есть к этому основания. Может быть, он проводил тактику завоевания доверия, не только у отдельных работников, но и у общественности, поэтому у нас все было благополучно и гладко. Очевидно нам следует проявлять больше бдительности. Быть всегда начеку, критически рассматривать всевозможные негативные явления. Вот все, что я могу сказать.

Сразу за мной выступил Николай Дмитриевич Агеев. Он просто поддержал мою точку зрения, добавив, что: «в быту в Березках встречался с ним редко и что было у него на душе, не знаю. Чужая душа — потемки».

Остальные выступления — были в общем, и в целом — фигура Альперовича была от них далека. В заключительном слове секретарь райкома выразил неудовлетворительность нашими выступлениями, назвав их обтекаемыми, неконкретными, не дающими оценки.

Мне самому мое выступление было не по душе. Стало как-то не по себе. Я понимал, что оно являлось по существу соглашательским, безхребетным, противоречащим своей совести. Совесть говорила: «Ведь ты не веришь тому, что говоришь, мало веришь, что Альперович вредитель. Тебе не хватило мужества прямо об этом сказать». Поздно вечером, дома мы оба долго обсуждали то, что произошло на собрании (наши квартиры были рядом — с общей ванной комнатой и санузлом). Успокаивали себя тем, что все же мы не знаем, что скрыто от нас органами НКВД.

Каких-либо выдающихся событий на строительстве плотины не происходило, работы шли в графике, план выполнялся. Соцсоревнования не было, т. к. работы выполнялись заключенными ИТК, отделение которой находилось у нас прямо в поселке. Я был выбран членом поселкового Совета и его председателем. Конечно, в общественном порядке.

Жена больше жила в городе, где за мной сохранили номер в общежитии ИТР (б. гостиница). Сын Юра был со мной на плотине. Глубокой осенью меня вызвали в райком, а он находился в станице Магнитной, км. 10 от поселка плотины. Принял меня второй секретарь, тот, который проводил у нас партсобрание. Попросил предъявить кандидатскую карточку. Вертел ее долго в руках, потом попросил рассказать подробно о себе, начиная с детства. Когда я кончил, он заявил мне, что партийный документ пока останется в райкоме: «Уж больно запутана ваша биография. Отец — потомственный дворянин. Ваша позиция, занятая тогда на собрании в отношении Альперовича, говорит о неустойчивости ваших взглядов, в них не видно принципиальности».

Уехал я из райкома с тяжелейшим чувством. Прошел месяц, меня вызвали на бюро, на котором послушали информацию секретаря, его характеристику, данную мне, как чуждому элементу, и не дали мне возможность опровергнуть эти обвинения. Я был исключен. Это был очередной перегиб, проявленный в период проверки партийных документов. Тогда пострадало около 700 тысяч коммунистов.

После насыщенной хорошими и плохими событиями шестилетней жизни и работы на строительстве неповторимого, единственного по масштабам Магнитогорского металлургического комбината, я был вынужден покинуть Магнитку. Оставаться работать заместителем начальника строительства 2-й Магнитогорской плотины, став временно беспартийным, благодаря очередному перегибу, в поисках «чуждых людей» в период т. н. «проверки партийных документов», я счел невозможным.

Меня хорошо знали в тресте «Союзэкскавация» и предложили поехать на Воронежский участок гидромеханизации, находившийся в поселке Орлов Лог, расположенный в 12 километров от Воронежа. Участок имел очень большой объем вскрышных работ в карьерах Воронежского рудоуправления по добыче высокосортной огнеупорной глины для расположенного рядом оборонного завода.

За моей спиной была только теория, да пожалуй богатый опыт общественно-политической и административной работы. Юнсекция на Волховстрое, профсоюзная в системе Ленинградского обкома союза строителей, инженерно-техническая секция на Магнитке, иностранный отдел там же, и наконец, 2-я плотина. Здесь в Орловой Лугу впервые пришлось окунуться во все тонкости производственной жизни со всеми ее гримасами и радостями. Здесь я приобрел опыт производственника, научился находить общий язык с рабочими, завоевывать делом их доверие и авторитет. Раньше все это было в теории, теперь надо было ее воплощать в практику.

Орлов Лог представлял из себя благоустроенный поселок, в котором жили рабочие рудника и гидромеханизаторы. Имелась приличная столовая, магазин, небольшой клуб, школа. Поселок стоял недалеко от речки с романтическим названием Девица. В Петровских картах она значилась Смердячей девицей. Происхождение такого названия связано с красивой легендой о разбойнике Орле. Во времена царя Алексея Михайловича и этой местности появился разбойник, грабивший проезжих купцов, бояр и раздавший крестьянам награбленное. Слава о нем широко распространилась в округе. В одном селе он видел красивую девицу и полюбил ее. Как ни старались охранники его поймать, у них ничего не получалось. Орел для них был недосягаемым. Узнав о частых свиданиях Орла с любимой им девицей, они решили подкупить ее, чтобы она им сообщила о дне и месте свидания. Она соблазнилась обещанным вознаграждением и указала это место. Охранники в назначенный день подстерегли Орла и схватили его. Но он вырвался от них, вернувшись ночью в село, вызвал девицу, затащил ее к берегу и повесил на дереве, а затем снял с веревки труп, сбросил его в реку, привязав конец веревки к прибрежному дереву. Утром крестьяне нашли ее труп и похоронили, но на следующий день девица опять была в реке с веревкой на шее, но на этот раз на ее груди было написано: «Люди добрые, не трогайте ее, пускай лежит и смердит на устрашение предателям». Вот почему река носила название Смердячая девица.

Новые дела, новые люди

Впервые мне пришлось запроектировать не условную плотину, а самую настоящую через эту речку, от которой зависела нормальная работа насосной станции, предназначенной для подачи воды гидромониторам в забой. На станции были уже смонтированы три насоса производительностью 350 м3 воды в час, из расчета размыва 650–700 м3 грунта в смену. Начав проект 5 марта, я справился с ним в десять дней. Главный инженер Подозерский внес очень небольшие поправки и я приступил к его воплощению. Пришлось торопиться со строительством плотины в связи с началом работ в забое 4 мая.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});