Я вещаю из гробницы - Алан Брэдли

— Благодарю, миссис Мюллет, — говорил отец, когда мои мысли вернулись к настоящему. Он благодарил ее не за истории о темных делишках на церковном кладбище, а за «жабу на дороге», чьи останки она убирала сейчас со стола.

Даффи, заложившая место в «Монахе», докуда она дочитала, гофрированной бумажной салфеткой, которыми мы были вынуждены пользоваться с тех пор, как наступили «трудные времена» (ее слова), молча выскользнула из столовой.

Отец вскоре последовал за ней.

— Расскажите мне о свиньях на кладбище, миссис Мюллет, — попросила я, когда мы остались наедине. — С недавнего времени я очень увлекаюсь чтением Библии. На самом деле я подумываю начать записную книжку о животных Нового Завета и…

— Это не для ваших ушей, — ответила она довольно раздраженно. — Альф г’рит, мистер Ридли-Смит, член г’родского магистрата, намекнул им, что небез’пасно б’лтаться вокруг церкви, пока служит слон юстиции,[20] что мне кажется весьма разумным.

— О, вздор, — сказала я, меняя тактику. — Это не более чем деревенские сплетни. Отец всегда говорит нам не обращать внимание на деревенские сплетни, и, думаю, он прав.

Я не могла поверить, что это произносит мой рот.

— О, д’ревенские сплетни? — фыркнула миссис Мюллет, ставя на стол стопку тарелок, которые она собиралась унести, и уперев руки в боки. — Тогда ск’жите мне на милость, мисс, почему им пр’шлось вызвать доктора Дарби к миссис Ричардсон сделать ей укол после того, что она видела на кладбище?

Я открыла рот. Если бы я могла пускать слюни по собственному желанию, я бы это сделала.

— Расскажите мне, — взмолилась я. — Пожалуйста. Что там произошло?

Миссис Мюллет закусила губу, изо всех сил стараясь быть благоразумной.

— Пр’видение вылезло из могилы! Вот что! — произнесла она тихим строгим голосом, при этом её огромные, как блюдца, глаза подозрительно следили за происходящим во всех четырех углах комнаты. — При свете дня! — добавила она. — При ярком свете! Имей в виду, я тебе ничего не г’рила.

Хотя меня еще немного потряхивало после ночного кошмара, я вскоре уже ехала на велосипеде в сторону церкви, меня словно влекло туда магнитом. Свежий воздух будет мне полезен, подумала я: немного свежего кислорода.

Подъехав к церковному двору, я обнаружила, что вход перекрыт. Хотя синий «воксхолл» был припаркован не в том месте, что вчера, он все равно стоял в неуютной близости от входной двери. Теперь в машине сидел не сержант Вулмер, а сержант Грейвс, неудачливый ухажер моей сестрицы.

Я резко остановилась, спешилась с «Глэдис» и нырнула за каменную стену. Как мне пройти мимо этого человека?

Поразительно, как работает человеческий мозг.

Я размышляла о церкви, что навело меня на мысль о псалмах, и тут у меня в голове, словно по волшебству, возникли слова: «Пути Господни неисповедимы, когда он чудеса творит».

Псалом 373.

Конечно же!

Совсем рядом вдоль стены буйно росли первые весенние цветы: крокусы, подснежники, примулы — даже горстка нарциссов, которые, вероятно, вывернули из земли во время очередных похорон и которые нашли убежище под сенью камней.

Я выбрала несколько образцов и собрала довольно приличный букет из синих, желтых и белых цветов, сиявших на утреннем солнце. В качестве финального штриха я вынула из одной косички белую ленточку и несколько раз обернула ею стебли цветов, завязав в замысловатый и довольно симпатичный бантик.

Потом с наглым видом я прошествовала по тропинке до самого входа в церковь.

— Цветы на алтарь, — сказала я, помахав букетом под носом у сержанта, проходя мимо него.

Кто бы осмелился остановить меня?

Я почти дошла до входа, когда сержант Грейвс заговорил.

— Постой, — сказал он.

Я остановилась, обернулась и подняла бровь.

— Да, сержант?

Внезапно у него сделался какой-то небрежный вид, он начал пожимать плечами, рассматривать ногти, как будто то, о чем он собирался спросить, ничего не значило, — просто мимолетная мысль.

— Это правда, то, что говорят о твоей сестре? Я слышал, она выходит замуж.

— Да ну, кто вам сказал?

Я ловила его на наживку.

— В полиции ходят слухи, — печально сказал он, и когда он это говорил, я заметила, что в первый раз за все время, что я знаю сержанта Грейвса, у него на лице не было постоянной мальчишеской улыбки.

— Это может быть просто слух, — сказала я, не желая быть той, кто разобьет сержанту сердце.

Несколько секунд мы простояли, глядя друг другу в глаза; просто два человеческих существа.

Потом я повернулась и вошла в церковь.

Чтобы удержаться и не обнять его.

Внутри царили прохладные, тусклые, слегка подсвеченные сумерки и чувствовалась неуловимая раздражающая вибрация, которая бывает в пустых церквях, как будто души похороненных в подземных криптах поют — или проклинают — на слишком высокой или слишком низкой ноте, чтобы мы могли слышать.

Но то, что я уловила своим обостренным слухом, не было хором душ. А скорее хором шершней: звук поднимался и падал — как Даффи любит это называть? Плач? Да, точно, это оно: слабое подвывание, будто отдаленный звук сирены воздушной тревоги, время от времени доносимый сюда ветром.

Я неподвижно стояла рядом с каменной колонной.

Звук длился и длился, отражаясь эхом от сводчатой крыши.

Никого не было видно. Я сделала осторожный шаг, другой, потом еще несколько.

Он доносится из органа, скрывающегося за алтарем? В трубе что-то застряло? Или это ветер воет в дыру?

Неожиданно я вспомнила, как вчера пришла в церковь — перед тем как меня отвлек труп мистера Колликута, — в поисках разбитого окна, через которое могла влететь летучая мышь.

На цыпочках я прошла по покрытым ковром ступенькам и вошла в алтарь. В этом месте гудение было громче.

Как странно! Такое впечатление, что это… да, это действительно была мелодия. Я узнала ее: «Savior, When in Dust to Thee».[21]

Фели пела этот псалом, упражняясь на пианино несколько дней назад.

«Savior, when in dust to thee, low we bow in adoring knee».[22]

Я задержалась тогда в вестибюле послушать эти печальные слова:

«By the anguished sigh that told, treachery lurked within thy fold…»[23]

Фели пела с таким чувством.

Я вспомнила, что подумала в тот момент: «Больше таких псалмов не сочиняют».

Эти неотступно преследовавшие меня слова вертелись сейчас в моей голове, когда я кралась по нефу и все мои чувства были настроены на поиск источника странного плача.

Скрипнула половица.

Я медленно повернула голову, у меня на затылке волосы встали дыбом.

Никого. Подвывание внезапно прекратилось.

— Девочка!

Голос донесся сзади. Я резко повернулась на каблуках.

Она сидела на дубовой скамье на краю алтаря, изящные резные крылья которого скрывали ее от моего взгляда, пока я не подошла совсем близко. Сильно увеличенные глаза уставились на меня сквозь толстые линзы, очень неуютно отражалось изображение отрубленной головы Иоанна Крестителя на витраже.

Это была мисс Танти.

— Девочка!

За исключением накрахмаленной белой салфетки в роли воротничка она вся была одета в черный бомбазин, такое впечатление, что ее одежду сшили из ткани, под которой фотограф прячет голову, перед тем как сжать резиновую грушу.

— Девочка! Что это ты здесь делаешь?

— О, доброе утро, мисс Танти. Простите, я вас не видела.

В ответ на мои слова послышалось довольно грубое хрюканье.

— Ты пряталась, и не притворяйся, что нет.

В обычных обстоятельствах человек, говоривший со мной подобным образом, не увидел бы следующий закат. По крайней мере мысленно я раздавала яды довольно щедрою рукой.

— Я не пряталась, мисс Танти. Я принесла цветы возложить на алтарь.

Я сунула ей букет под нос, и огромные круглые глаза двинулись из стороны в сторону, рассматривая цветы и стебли с таким видом, как будто это разноцветные змеи.

— Хм, — произнесла она. — Полевые цветы. Полевые цветы не кладут на алтарь. Девочка твоего происхождения должна была бы это знать.

Так она в курсе, кто я.

— Но… — сказала я.

— Никаких но! — возразила она, поднимая руку. — Я председательница алтарной гильдии и в таковом качестве считаю своим делом знать, что есть что. Дай их сюда, и я выброшу их в помойку, когда буду уходить.

— Я слышала, как вы гудели, — сказала я, пряча цветы за спину. — Звучало мило, плюс это эхо и все такое.

На самом деле это вовсе не звучало мило. Жутко — вот подходящее слово. Но правило № 9В гласило: «Смени тему».

— «Saviour, when in dust to thee», — продолжила я, — один из моих любимых псалмов. Я узнаю его даже без слов. У вас такой прекрасный голос. Люди должны умолять вас записать пластинку.

Лицо мисс Танти преобразилось — оттепель была очевидна. Вмиг температура в церкви поднялась как минимум на десять градусов Цельсия (или на двести восемьдесят три градуса Кельвина).