Единственная и неповторимая - Гилад Ацмон

Берд: Подождите минутку. Это тот самый товарищ Тощий Янкеле, которого потом убили палестинские террористы?

Дани: Вы отлично знаете свое дело. Да, это он. Генерал Иерахмиэль рассказал Мише, что ночь за ночью Мирэль выходила из их квартиры в жилом секторе и шла в учебку на другом конце кибуца. Генерал настаивал, что эта связь уже породила густой шепоток сплетен и несколько сальных шуток.

Миша признался, что его задело за живое. Его предала жена, и самое ужасное — его лучший тощий товарищ. Это была боль, которая зарождается в гландах ревности и метастазами растекается по всему телу. Целыми днями он рычал от злости и жаждал мести. Не мог сосредоточиться, его музыка пошла насмарку. Не раз он играл свои тарантеллы и мазурки слишком быстро, что приводило к колоссальным конфузам. Но, как часто случается в жизни, самые ужасные события ведут к самым позитивным результатам. Раз в три месяца Мишу отпускали на выходные в родной кибуц, и Мирэль встречала его с огромной любовью, восторгом и преданностью, подпитываемыми свежим чувством вины. На столе его всегда ждал свежеиспеченный яблочный штрудель. Когда они занимались любовью, она всячески старалась ублажать его; она стонала и подделывала оргазмы, только чтобы его порадовать. Со временем Миша стал рассматривать товарища Тощего как несущую опору его счастливого брака.

Но как вы, к удивлению, знаете, через несколько лет после войны товарищ Тощий был жестоко убит палестинскими террористами. Его изуродованное тело было найдено в мешке для грязного белья в апельсиновой роще под Нетанией. С тех пор все изменилось к худшему. Мишина супружеская жизнь вернулась к неприкрытой реальности. Когда он возвращался домой, его ждала стервозная жена, не было никакого штруделя и никаких поддельных оргазмов. Мало того, занимаясь любовью, она хотела кончать по-настоящему. Миша признался, что лишь изредка, когда все ее желания были удовлетворены, на лице Мирэль расцветала та прекрасная улыбка, которую он так любил. Миша пытался убедить Мирэль завести себе любовника, пока его нет дома. Он говорил, что она должна наслаждаться жизнью и не упускать момента. Он предлагал ей заняться с другим товарищем или даже с молодыми мор- пехами из патруля. Он даже познакомил ее с молодым французским волонтером[36], но она отвергла его с ходу. Потому что он гой[37].

Думая о Мишиной истории, я решил, что если моя возлюбленная замужем за человеком, который не обращает на нее внимания, болен или все время в разъездах, тогда я буду любить ее за нас обоих. Я так хотел поцеловать ее вновь, почуять ее запах, обнять ее за плечи, провести кончиком языка по ее бедрам. Я хотел производить волны бесконечной радости, которые скроют ее несчастье и боль. Я был уверен, что лишь я могу позаботиться о всех ее нуждах и решить все проблемы.

Послушайте, Берд, я не дурак—я знаю, что все эти мысли были пустыми мечтами. Я понимал, что они не имеют отношения к реальности. Каждую ночь, закрыв глаза, я развлекал себя часами, думая о ней. Во сне мы бесконечно занимались любовью, но по утрам я почему-то всегда просыпался один. В моих фантазиях ее сильные пятки оставляли синяки на моих ягодицах, ногти царапали спину, зубы до крови вонзались в мои плечи, но по утрам оказывалось, что лишь мои пижамные штаны желтели, как горизонт перед восходом.

Поначалу это был единственный способ справиться с гнойной раной, оставшейся в сердце после бесплодного ожидания. Я помню, что на определенном этапе я перестал по ней тосковать. Я научился жить с ее воображаемым образом. Она существовала в моих мыслях как духовная сущность. Я научился довольствоваться малым и не алкать лучшей доли. Каждую ночь после страстных ласк я ложился подле нее на спину. Иногда она клала голову мне на плечо, и я нежно гладил ее затылок, пока она не засыпала. Тогда же я перестал заниматься на трубе. Я потерял всякий интерес к музыке. Музыка превратилась для меня в набор случайных частот, звуков и ритмов. Она развалилась на множество случайных элементов. Мне кажется, что именно тогда я заинтересовался магией слов и поэзией.

Я рассказал об этом Мише, он очень расстроился. Он верил в мой музыкальный дар. Он считал, что в каждом поколении может быть только два-три музыканта, способных чувствовать музыку как духовный континуум, а не как композицию музыкальных элементов. Он считал, что я был одним из счастливчиков. По мнению Миши, такие музыканты, как я, могли проникнуть гораздо глубже грубой материи. Они сочиняли музыку, вдохновленные страданием души и обращались к чистым формам, игнорируя грубые кирпичи материи и набившие оскомину законы архитектуры. Миша упорно считал, что я — «гений». Он утверждал, что мне надо вернуться к простым чувствам, которые делали мою музыку необыкновенно душевной. У меня были смутные представления о том, что он говорит, но где было взять эти простые чувства? Я никогда не писал музыку с определенной целью. Я лишь мечтал о любви. Теперь я нашел свою любовь, она жила во мне, внутри моего сознания. Внутри моей собственной вселенной. Я жил в воображаемом мире и был счастлив, первый раз в жизни. Миша предостерегал меня, что если я не покончу со своей иллюзорной любовью и не вернусь в реальный мир, моя музыкальная карьера лопнет. Он говорил, что вскоре публика почувствует, что моя музыка утратила свою щемящую грусть. Я был полностью с ним согласен, но ничего поделать не мог.

18

Аврум

Спустя неделю он вновь пришел в мою контору и сыграл «Вдову у моря». Мои мозги оплавились и потекли, в голове мелькали фейерверки как в День Независимости Америки. Музыка была нежной и прекрасной и буквально сочилась болью. Гитлер — и тот бы заплакал. Я сразу понял: вот он, мой второй миллион (один- то я уже сколотил на «Бамби и Бамбине»). Я спросил, сколько струнных он планирует задействовать, и, прежде чем он спел ответить, добавил: «Сколько бы ты ни сказал, я подкину еще десять гулливерских контрабасов». Он был счастлив; он успел понять, что в музыке истинное страдание черпается из глубины, потому что басы отдаются вибрацией прямо в животе у слушателей.

Так или иначе, но я подумал, что теперь, когда у меня есть Дани, я должен придумать мега-проект, который не только поможет Израилю, но разом решит все проблемы еврейского народа. Как по мне, так сначала ты еврей и уже только потом израильтянин.

Берд: То есть для вас этническая принадлежность важнее гражданской?

Аврум: Это еще что? Вопрос на шестьдесят четыре штуки? «Кто хочет стать миллионером» ? Пожалуйста, не умничай. Я слишком устал от этого. Когда ты уже научишься не задавать дурацких вопросов и не сбивать меня с мысли?

Раз-два, и я заказал время записи в студии «Кошер Саунд», новом комплексе со звукозаписывающей аппаратурой в кибуце Кфар Стерео. Позвонил Мише Бухенвальду и велел ему вернуться в Тель-Авив немедленно, пока не поздно. Миша был нужен, чтобы написать оригинальную аранжировку, которая бы не портила нарождающегося стиля. Через три часа Миша вошел в офис и услышал, как Дани исполняет «Вдову». Он тут же расплакался, как ребенок, потому что эта песня навевала на людей грусть. Она просто выворачивала душу наизнанку. Ты не поверишь, но даже Ронен Бен-Цион[38] из Спецназа 101, плакал как ребенок, когда услышал эту песню. Он не мог остановиться и всем мешал, пока Жиртрест не заткнул ему рот лимонкой, а чеку спрятал. Только тогда он успокоился и перестал нервировать публику, отдавшуюся прелестным звукам трубы.

Через двадцать минут Дани перестал играть, а Миша перестал плакать. Со слезами на глазах он сказал мне: «Послушай, Аврум, это не музыка — это физика, это научное изобретение, акустическое чудо». Он немедленно понял, что дело тут не в скрипках. Предложил добавить американскую ритм-секцию и усилить кастаньеты, чтобы подчеркнуть латинский элемент в партии трубы. Он считал, что было бы здорово добавить женский вокал, чтобы усилить женственную сторону поэтической натуры музыки Дани.

Уилла ахи, этот Миша и не Миша вовсе, а какой-то Шостакович. Поверишь, он еще бормотал про себя о музыкальных деталях творческого аспекта, а-я уже говорил по телефону с Хаей Глушко, Симхой Робин Гуд и Ханеле Хершко и приглашал их принять участие в записи на следующей неделе. Я прямо сказал им, что это не такая уж большая работа — усилить женский аспект в партии трубы. На следующей неделе весь оркестр и девочки из подпевки собрались в студии. Тогда я впервые услышал эту композицию в полной аранжировке со струнными, ритм-секцией и подпевкой. Поверь мне, это было волшебство. Моя кузина пела такую серенаду во сретение субботы, снимая кастрюлю с праздничным обедом с плиты.

Но больше всего меня поразила одна вещь, когда я заметил — я думал, что грежу наяву. Знаешь, бабы, когда щекочет внизу живота, раздувают ноздри. В тот день в студии я посмотрел на девушек — они были страшно возбуждены, пели высокими голосами , как черные певицы из Детройта. Они прикрыли глаза и мгновенно потеряли контроль над собой. Они вращали бедрами без всякой нужды, чтобы продемонстрировать свои прелести и привлечь внимание Дани. А ноздри... тебе этого лучше не знать. Если бы ты увидел Симху Робин Гуд тогда в студии впервые, ты бы решил, что это маленький поросенок. Вместо миловидного лица на тебя смотрели две огромные раздувшиеся ноздри. Я тебе говорю, у этого есть научное объяснение. Это из-за кольцевых мышц. Женское тело сигнализирует мужскому, что готово к действию. Это не Аврум придумал, это элементарная женская биология, научно доказано. Я даже видел в тюремной библиотеке на прошлой неделе документальный фильм на эту тему. Обычно ноздри расширяются на ноль точка пять миллиметра. Короче, без микроскопа не заметишь. Но Дани был такой заморыш, а его музыка источала такое тепло, что девушки сразу влюблялись, и их ноздри становились похожи на сопла реактивного самолета.