Под псевдонимом «Мимоза» - Арина Коневская

— А вы прекрасно выглядите, браво, Мари!

От прозвучавшей русской фразы Маша оцепенела. Потом резко покачнулась на высоченных каблуках, но все же устояла. И снова застыла, не в силах обернуться. Однако этого и не требовалось — перед нею уже возвысилась монументальная фигура.

— Что ж не узнаете старых друзей, Мари? Какими здесь судьбами? — воскликнул Корф.

Да, это был именно он — тот самый русский аристократ. Рядом с ним стояла привлекательная девушка, в которой Маша не сразу признала племянницу графа Зину. Настолько та была искусно обработана лучшими визажистами Европы, что от скромной продавщицы сувенирной лавки не осталось и следа: ясно было, что девица — «на выданье».

— Рада вас видеть… гм… вот уж не ожидала, — еле выдавила из себя Мимоза, в замешательстве глядя на них.

— Чему ж тут удивляться? Мы все здесь оплетены родством, все мы — братья! А вот вас, Мари, встретить в Ильштетте действительно невероятно! — заметил он, обращая к Маше вызывающе-вопросительный взгляд.

— Ах, Вадим Ильич, ничего особенного в этом нет, я ведь здесь как «гостевой профессор», а граф Бестрем — мой здешний шеф.

— О, прекрасно! А знаете ли, мы с вами здесь — не единственные русские, — торопливо промолвил Корф и, слегка бесцеремонно взяв Машу под руку, потянул ее за собой. Сопротивляться было уже поздно, когда граф подвел Ивлеву к невысокой черноволосой, гладко причесанной даме. На отвороте ее темного строгого костюма блистала старинная бриллиантовая брошь замысловатой формы.

— Ваше высочество! Позвольте представить вам соотечественницу — профессор Мария Ивлева, — отрекомендовал Мимозу Корф, почтительно склонив голову.

— Очень рада! Мария Владимировна, — приветливо произнесла претендентка на российский престол, — сдержанно улыбнувшись.

Так вот она какая — Великая княгиня, — пронеслось в голове Маши, до сих пор имевшей весьма поверхностное представление о «Кирилловичах». Вспомнилось почему-то лишь одно обстоятельство: дедушка этой дамы — Великий князь Кирилл был одним из первых Романовых, кто отрекся от царя Николая, присягнув на верность Временному правительству.

— Вот неожиданность какая, ваше высочество! — не преминула Мария высказаться с легкой иронией, — даже не знаю, как обращаться к вам. Ведь я, недостойная, впервые вижу столь близко представителя царской фамилии — это огромная честь для меня!

— Ну что вы, госпожа Ивлева! Смущение вам, госпожа профессор, не к лицу. Мне приятно было познакомиться. Если будете в Мадриде, милости прошу к нам! Надеюсь, граф сопроводит вас. Не так ли, Вадим Ильич?

И Корф, приложившись к руке «высочества», суетливо распрощался с Машей и растворился в толпе.

Тем временем в зале зажигались люстры, камерный оркестр наигрывал Шуберта и Мендельсона вперемешку с вальсами Штрауса. Разговоры гостей, уже впитавших в себя не один бокал шампанского, обретали все больше непринужденности, а официанты сновали между ними во все более убыстряющемся темпе свадебного кружения. И этот момент Мими сочла самым подходящим, чтобы сбежать от многоликой толпы. Однако внезапно была остановлена преградившей ей дорогу и радостно улыбавшейся Консуэло. Графиня держала под-руку высокого, слегка сутуловатого господина в светлом костюме. Серые глаза незнакомца пристально остановились на лице Мимозы.

— Не убегайте от нас, фрау Лаурин! Позвольте представить вам друга нашей семьи, — поспешно воскликнула графиня Бестрем.

— Ме-ня зо-вут Вильгельм Герлинг, я — из-да-тель, — медленно произнес он и взглянул на Машу с любопытством.

— Вы говорите по-русски? — удивилась она.

— Неть, толко у-чусь, — отчеканил Герлинг и по-немецки продолжил: — от Консуэло наслышан о вас. Я ведь еще ни разу так прямо с русскими не общался. Если позволите, приглашу вас как-нибудь на кофе?

Согласно кивнув ему и обнявшись с Конси на прощанье, профессор Ивлева опрометью выскочила на площадь. И в сумерках жадно вдохнула в себя холодный влажный воздух баварской зимы.

* * *

Поздним вечером фроляйн Эйманн разразилась потоками красноречия:

— Еле ноги унесла с этого сборища! Ненавижу аристократов! И цто они из себя строять? Селовек це не виновать, в какой семье родилься, соглясна?

— Кто же спорить будет, Анитхен! Никто себе родителей сам не выбирает!

— Карашо есе, цто у нас в Германии титули дворянски офисиально нисего не знацатся. А есе лучче в Австрии — там они вообсе отменени. Видис, какая я социалистка: от каздого по способностьям — каздому — по труду. Так долзно быти и толко так! — резко бросившись в кресло, возопила юная доцентша.

— Эту самую установку нам с детства и внушали, как верх справедливости! Но помнишь, Анитхен, евангельское? — посмотрите на лилии полевые, на птиц небесных, которые не трудятся, не прядут, а Господь одевает их получше царя Соломона?

— Ах, Мари, да я до сих пор этого признати не могу, как Ти не крути — это все равно несправетливое! Прости менья. Но твайя релихия мозьги Тебье затемьняеть! — с упорством возразила фроляйн и молча откупорив бутылку Кьянти, выставила на стол нехитрое угощенье. Потом медленно погрузилась в воспоминания об ужасах междоусобной ирландской войны.

Поздней ночью Маша вдруг вернулась к началу их разговора:

— Что же аристократов касается, то для меня они — существа экзотические. Но они очень разные: Бестрем — профессор, а княжна Зина — дочь моих венских знакомых, работает продавщицей. Ей-то высокий титул только жить нормально мешает. А потомок нашего выдающегося фельдмаршала Барклая де Толли шофером был. Так что Бог им судья!

— Верно, Мари, они — разние. Но их всех, сеходнья там плясавших, цто-то такое невидимое все равно обидиньяль!

— Может быть, родство? — заикнулась Мими и с улыбкой добавила: — А может все-таки — масонство?

Реакция фроляйн Эйманн на эти слова оказалась для Маши весьма неожиданной: подруга вмиг помрачнела и тихо бросив, — мозет быти! — спешно удалилась к себе.

* * *

Утром при переходе улицы Ивлева встретила Корфа. Они спустились в «Colosseum», полуподвальное кафе на центральной площади, где в полутемном зальчике царила таинственная тишина.

— А ведь я ваш должник, Мари! Сегодня угощаю я, в знак благодарности за Дом ученых, помните? — медленно усаживаясь за двухместный столик, проговорил он, молниеносно доставая что-то из своего нагрудного кармана и подавая Ивлевой. Это была половинка потемневшей старинной монетки — такую же на мюнхенском перроне вручил ей несколько месяцев назад Антон Лаврин и просил Машу всегда носить ее с собой, объяснив при этом:

— Если кто-то когда-нибудь предъявит тебе другую половинку — этому человеку можешь доверять!

Ивлева усмехнулась тогда — ну прямо как в шпионском романе. Неужели нельзя ничего поостроумнее придумать? Теперь же она потеряла дар речи. А граф тем временем заказал морской салат и бутылку «божоле», потом прошептал:

— Избегайте лишних контактов, Мари, особенно с Бестремами и их окружением.

— Но почему именно с ними? Они такие… интересные, — пролепетала Мимоза растерянно, пытаясь вернуться к реальности.

— Объяснять слишком долго, — промолвил он и неожиданно громко продолжил, протягивая ей свою визитку: — Ах, Мари, никаких возражений не принимаю! Вы просто обязаны нас навестить — Зинаида от вас в восторге!

Они просидели в кафе не более получаса и разошлись в разные стороны.

* * *

Анита все реже появлялась дома. Видимо, подготовка к Москве шла полным ходом. И Маша могла спокойно погружаться в работу. Однако узнав об освободившейся квартире при университете, перебралась туда, не желая злоупотреблять гостеприимством немецкой подруги. Так, Мимоза постепенно обретала почву под ногами. Казалось бы, чем плоха перспектива получить здесь постоянную ставку профессора? Ведь даже сейчас, на «гостевой» основе ее зарплата, по сравнению с родным Институтом, была астрономической: она могла бы уже сегодня купить себе приличную машину. Но мечтала лишь о том, чтобы скорее вернуться в Москву. Проходя по улице, она высоко вздымала голову к небу на звук каждого пролетавшего мимо самолета, долго глядела ему вослед и думала: придет час, и я полечу домой!

Встреча с графом Корфом, так ужаснувшая Ивлеву в переполненном зале ильштеттской ратуши, при повторном общении с ним в «Colosseume» потрясла ее еще сильнее. Ведь половинка заветной монетки, представленная Вадимом Ильичем Маше, означала его глубинную связь с Антоном. А подброшенная ей за столиком визитка поражала воображение.

…Так кто же такой Herr Korf? — недоумевала она, — он ведь не может быть просто знакомым дипломата Лаврина и одновременно — президентом всемирно известного мюнхенского концерна «Лайерс».

И не только профессору Ивлевой-Лавриной, но и всему ближайшему окружению Корфа не могло и присниться, кто же он таков на самом деле.