Острова и море - Эрнест Хемингуэй

– Видишь ли, не мог больше себя обманывать. А теперь то же самое и с литературой.

– Ну и что ты хочешь делать?

– Уеду куда-нибудь и напишу настоящий, честный роман, если получится.

– А зачем для этого уезжать? Живи здесь, когда мальчики уедут. У тебя слишком жарко, чтобы работать.

– А я тебя не стесню?

– Нет, Родж, не стеснишь. Мне тоже порой одиноко. Нельзя все время от чего-то убегать. Впрочем, мои слова звучат слишком пафосно. Я замолкаю.

– Нет. Продолжай. Мне это важно.

– Если серьезно решил начать работать, оставайся здесь.

– Тебе не кажется, что на Западе у меня пошло бы лучше?

– Все места одинаковы. Главное – не сбегать оттуда.

– Ты не прав. Не все места одинаковы, – возразил Роджер. – Уж мне ли не знать. Сначала там все хорошо, а потом становится невыносимо.

– Согласен. Но сейчас здесь хорошо. Не знаю, всегда ли так будет, но сейчас здесь прекрасно. После работы тебе будет с кем поговорить и мне тоже. Мешать мы друг другу не будем, и такая жизнь пойдет тебе на пользу.

– Ты правда веришь, что в моих силах написать хороший роман?

– Если не попробуешь – мы этого никогда не узнаем. Из того, что ты рассказал мне сегодня вечером, может получиться, если ты только захочешь, потрясающий роман. Начни с каноэ…

– А чем кончить?

– Это поймешь потом.

– Черт побери! – сказал Роджер. – Я до того испаскудился, что в каноэ могу посадить только прекрасную индианку, к которой потом присоединится молодой Джонс, спешащий предупредить поселенцев о приближении Сесила Б. де Милля. Одной рукой он цепляется за речные водоросли, а другой сжимает «старушку Бетси» – не раз выручавшее его кремневое ружье, а прекрасная индианка радостно восклицает: «Это ты, Джонс! Давай поскорее предадимся любви, пока наша старая лодка скользит к водопаду, который в будущем назовут Ниагарским!»

– Нет, – сказал Томас Хадсон. – В твоем романе будут каноэ, холодная вода озера и младший брат…

– Дэвид Дэвис. Одиннадцати лет.

– И то, что случилось потом. Но это уже будет вымысел – до самого конца.

– Не люблю концов, – сказал Роджер.

– Никто их не любит, – согласился Томас Хадсон. – Но все на свете имеет конец.

– Давай помолчим, – предложил Роджер. – Мне нужно думать о романе. Томми, скажи, почему хорошо писать картины удовольствие, а писать романы настоящая мука? Я никогда хорошо не рисовал, но даже моя мазня доставляла мне удовольствие.

– Не знаю, – ответил Томас Хадсон. – Может быть, в живописи четче выражена традиция и многие предшественники помогают тебе в работе. Даже когда ты отклоняешься от основных завоеваний великого искусства, оно остается твоей опорой.

– А я думаю, что в живопись идут более достойные люди, – сказал Роджер. – Будь во мне больше хорошего, возможно, и из меня получился бы неплохой художник. Но чем черт не шутит, может, во мне достаточно сволочизма, чтобы стать хорошим писателем.

– Ты страшно упрощаешь. Ничего подобного никогда не слышал.

– Я всегда все упрощаю, – согласился Роджер. – Поэтому ни на что и не гожусь.

– Пошли спать.

– Я еще немного посижу – почитаю, – сказал Роджер.

Спали они хорошо. Томас Хадсон даже не проснулся, когда Роджер пошел спать на веранду. За завтраком стало понятно, что ветер улегся, небо было чистое, и все решили, что день как нельзя лучше подходит для подводной охоты.

– Вы с нами, мистер Дэвис? – спросил Эндрю.

– Разумеется.

– Вот и хорошо, – сказал Эндрю. – Я рад.

– Как ты, Энди? – спросил Томас Хадсон.

– Мне страшно, – признался Эндрю. – Все как обычно. Но с мистером Дэвисом все-таки не так страшно.

– Никогда не бойся, Энди, – сказал Роджер. – Это никуда не годится. Так меня учил твой отец.

– Учить все горазды, – сказал Эндрю. – Только и учат. Но я знаю одного по-настоящему умного мальчика, который не боится, – это Дэвид.

– Да будет тебе, – оборвал его Дэвид. – Воображение у тебя слишком сильное.

– А вот мы с мистером Дэвисом всегда боимся, – сказал Эндрю. – Возможно, мы умнее других.

– Дэви, будь осторожнее. Обещаешь? – попросил Томас Хадсон.

– Обещаю, папа.

Эндрю посмотрел на Роджера и пожал плечами.

7

В конце длинного рифа, куда в этот день они отправились на охоту, торчали железные обломки старого, развалившегося судна, его ржавые котлы выступали над водой даже в часы прилива. Сегодня дул южный ветер, и Томас Хадсон бросил якорь с подветренной стороны рифа, но не слишком к нему близко, и Роджер и мальчики вытащили маски и остроги. Остроги были самые примитивные, но разнообразные, изготовленные с учетом вкусов Томаса Хадсона и ребят.

Джозеф приплыл на лодке. Эндрю сел к нему, и они отправились к рифу, а остальные попрыгали в воду с катера и поплыли.

– Ты не с нами, папа? – крикнул Дэвид отцу, стоявшему на мостике катера. Прозрачная маска поверх глаз, носа и лба, с резиновым ободком под носом, за щеками и над лбом, удерживаемая тугой резиновой полосой, охватывающей голову, делала его похожим на персонажа из псевдонаучных комиксов.

– Я присоединюсь к вам позже.

– Смотри не задерживайся, а то всю рыбу распугаем.

– Риф большой. Всем места хватит.

– Я знаю здесь две ямы за котлами, они просто находка. Нашел их, когда мы были здесь одни. Их никто не знает, и рыбы там полно. Я решил не соваться туда до тех пор, пока мы все здесь не окажемся.

– Да, помню. Присоединюсь к вам примерно через час.

– Не полезу туда. Приберегу для тебя, – сказал Дэвид и поплыл за остальными, в правой руке он держал шестифутовую острогу из прочного дерева с двумя прикрученными леской зубьями. Он плыл с погруженным в воду лицом, изучая дно сквозь стекло маски. Это был мальчик-амфибия, и сейчас, когда Дэвид, почерневший на солнце, плыл, выставив наружу только мокрый затылок, он больше чем когда-либо напомнил Томасу Хадсону бобренка.

Он смотрел, как сын неспешно двигается в воде, загребая одной левой рукой и отталкиваясь длинными ногами, и время от времени – реже, чем можно было предположить, – поворачивает голову набок, чтобы сделать вдох. Роджер и старший сын плыли далеко впереди, сдвинув маски на лоб. Эндрю и Джозеф в лодке были по другую сторону рифа, и Эндрю еще не прыгнул в воду. Дул слабый ветер, бурый риф омывался светлой пеной, а вода за ним была темно-синей.

Томас Хадсон спустился в камбуз, там Эдди чистил картошку над ведром, удерживая его коленями. Через иллюминатор он поглядывал в сторону рифа.

– Мальчикам надо держаться вместе, – сказал он. – И поближе к лодке.

– Думаешь, вблизи рифа может быть опасно?

– Вода высокая. Весенние приливы особые.

– А вода какая чистая! – сказал Томас Хадсон.

– В океане полно всяких хищников, – сказал Эдди. – Если они учуют запах рыбы, будет плохо.

– Наши еще ничего не поймали.

– Но с минуты на минуту поймают. Нужно как можно быстрее бросать рыбу в лодку, чтобы в воде не остались ни ее кровь, ни запах.

– Я поплыву к ним.

– Не надо. Просто крикните, чтоб держались вместе и кидали рыбу в лодку.

Томас Хадсон поднялся на палубу и прокричал Роджеру то, что сказал Эдди. Тот поднял острогу и помахал ею в знак того, что все понял.

Подошел Эдди, держа в одной руке кастрюлю, полную картошки, а в другой – нож.

– Взяли бы вы ружье, мистер Том, – то ваше, небольшое хорошее ружье – и поднялись с ним на мостик. Не нравится мне все это. Опасаюсь я за мальчиков в такой сильный прилив. Ведь рядом открытый океан.

– А что, если вернуть их?

– Не надо. Может, я просто нервничаю. Плохо спал ночью. Я так их люблю, будто они мои собственные дети, вот и переживаю. – Эдди поставил кастрюлю с картошкой на палубу. – Вот что я вам скажу. Запускайте мотор, я подниму якорь, подойдем ближе к рифу и встанем там. При таком приливе катер легко развернется на ветру. Подведем его к ним.

Томас Хадсон запустил большой мотор и стал к штурвалу. Эдди поднял якорь, и теперь Томас Хадсон хорошо видел впереди пловцов, видел он и Дэвида, всплывшего на поверхность с бьющейся на остроге рыбой и что-то кричавшего в сторону лодки.

– Поворачивайте катер к рифу! – крикнул ему Эдди с кормы, держа в руках якорь.

Томас Хадсон медленно подвел катер почти вплотную к рифу, теперь ему стали видны верхушки больших коричневых кораллов, черные морские ежи на песке и фиолетовые водоросли, раскачивавшиеся с приливом. Эдди бросил якорь, и Томас Хадсон дал задний ход. Катер развернулся, оставив риф по борту. Эдди травил канат, пока не почувствовал, что он плотно закрепился. Томас Хадсон выключил мотор, и катер закачался на волнах.

– Теперь они у нас на глазах, – сказал Эдди, стоя на носу. – А то прямо изнервничался из-за мальчишек. Волнение расстраивает пищеварение, а у меня оно и так ни к черту не годится.

– Я постою здесь и понаблюдаю за ними.

– А я принесу вам ружье и вернусь к этой проклятой картошке. Мальчики ведь любят картофельный салат? По нашему рецепту?