Вот пуля пролетела - Василий Павлович Щепетнёв

бы на всю Россию! И взаймы год за годом кто станет давать по триста тысяч? И чем отдавать? И почему мне никто не предъявил векселя?

Нет дарителя.

Мысли донимали меня, я буквально потерял сон, всё ходил, и думал, думал, думал. Клад? Один раз в жизни — с трудом, но поверю, но ежегодно?

А вдруг папаша имел дело с фальшивомонетчиками? Искусство подделки достигло небывалой высоты, взять хотя бы наполеоновские рубли, и если подойти к делу скрупулезно, можно жить-поживать, и добра наживать. А для вида, чтобы не было подозрений, завести льняную мануфактуру. Какое подозрение, если есть мануфактура?

Я даже стал ждать посланников этих фальшивомонетчиков. Даже не знаю, чтобы я сделал, явись они ко мне. Не исключаю, что принял бы предложение. Но они не являлись и не являлись. А, может, сам папаша и печатал фальшивые бумажки? Бумагу мануфактура производила, а где-нибудь в замке вдруг да и спрятан маленький печатный станок? Или даже не маленький?

И эта мысль тоже захватила меня. Я обыскал и Замок, и постройки, но ничего не нашёл. Да и как найти? Вдруг станок спрятан где-то неподалеку, например, в яме? И достаётся только по случаю? Положим, в яме испортится, но в потайную комнату, даже не комнату, а конурку его могли упрятать?

Не стал я фальшивомонетчиком. Не потому, что душою чист, а просто не нашёл я станка. Да ведь и дело это непростое — печатать деньги, как бы я сумел его постичь? А обращаться к случайным людям — ну уж нет. Выдадут.

И вот, бродя по залам Замка, я продолжал размышлять об истоках благополучия папаши и братца. А что благополучие было, доказывало даже то, что они покупали немало дорогих вещиц, за всё расплачиваясь своевременно. Не оставили они долгов. Бриллиантовые серьги сестре за десять тысяч ко дню ангела — одна из таких покупок. Телескоп даже купили — за месяц до холеры. Вот скажи, зачем им понадобился телескоп за восемь тысяч рублей да ещё с дорогим часовым механизмом и прочими принадлежностями на три тысячи? Я думаю — просто были деньги, пришла охота, потому и купили. Как пряник ребенку. Он и сейчас лежит в чулане, телескоп, папаша с братцем собирались установить его по весне, немецких мастеров пригласить, но не успели, а мне и ни к чему. Хотел продать, и сейчас хочу, но цены никто не даёт. Нет в нём потребности, в телескопе с часовым механизмом. Те у кого есть средства, ленивы и нелюбопытны.

И ещё, в довершении всего, приходит письмо от господина Терпригорского. Мужа моей сестры. Почему я не шлю назначенное папашей содержание? Папаша, оказывается, обещал моей сестре, а своей дочери, пожизненное содержание в пятнадцать тысяч рублей. Мануфактура-де майорат, в наследстве не делится, а целиком достается одному, взамен этот один обеспечивает братьям и сёстрам постоянное вспомоществование. По завещанию этим одним должен был быть мой братец, но раз он тоже умер, ответственность теперь на мне. И да, поскольку наследников теперь на одного меньше, необходимо долю сестры, а его жены, увеличить на половину той суммы, что предназначалась мне, то есть еще на тридцать тысяч.

Есть от чего пойти голове кругом. Какие тридцать тысяч, какие пятнадцать тысяч?

Стал вспоминать младые годы. Папаша с нами строг был, а маменька всё по монастырям ездила, грехи замаливала. Какие грехи? Я с братцем и сестрицей накоротке был, в детстве-то. В одни игры играли. И было у нас тайное место в Замке, куда мы складывали карты сокровищ, нами же нарисованные, и прочие детские секреты. Я и решил его проверить, а ну как что и найду. С отчаяния решил, не иначе. Отчего отчаяние? А оттого: рассчитывал-то я на миллионы, а тут — даже и не знаю, что делать. Продать мануфактуру? Я через своего иудея узнавал, можно ли. Можно, но цену дадут небольшую, и то — если с людьми и с землей. Содержание сестре, ага…

Пошёл я в ту нашу детскую комнату, раскрыл секретное место, проверил — и обнаружил тетрадку, но не старую, а недавнюю. Исписанную братцем. Братец с детства сочинять любил, сказки и всякие истории.

Взял я тетрадку и стал читать.

И вот что прочитал. Пишет он, обращаясь ко мне: мол, если ты, братец, читаешь эти строки, значит, дело обернулось плохо, и они с папашей мертвы. А мертвы они потому, что попытаются открыть проход — дело необходимое, но опасное.

Всё существование нашей мануфактуры зависит от прохода, что ведет в другой мир. В том, другом мире, мы, Мануйлы, начиная с нашего прадеда, черпали свое богатство, и этим богатством обязаны существованием и Замок, и мануфактура, и всё остальное. Богатство заключается в золоте, которого в другом мире во множестве, и потому при необходимости мы, то есть Мануйлы, этим золотом пользовались. А необходимость была всегда, как же без этого. Мы шли туда втроём, Мануйла и пара мужичков, крепких, глупых, одиноких и склонных к умеренному пьянству, на этот случай прикупаемых на стороне. Брали золото, по два пуда на человека, и возвращались. По возвращении приходилось этих мужичков убивать — ради сохранения тайны. А тайну нужно было хранить ревностно: узнай о проходе в иной мир чужой — быть беде. Власть бы этот ход отобрала, и это не самое плохое. Полбеды, Вот чужой бы постарался убить. Есть за что убивать: за другой мир. Мужичкам на пороге возвращения предлагалась чарка водки, да не простой водки. Особенной. Они выпивали — и через пять минут умирали. Их скрытно закапывали, а потом записывали в беглые. Да, грех. Но выгодный грех. Две души — и шесть пудов чистого золота! Кто сам без греха, пусть упрекнет нас. Переживем.

Теперь главное. Что это за мир — неведомо. Там и солнце иное, и небо. А, главное, населяют тот мир разные монструозии. Одни безопасны, вроде наших зайцев, другие же могут пожрать человека изнутри, в час превращая здорового мужика в труху. Помогает против этого водка, только, понятно, обыкновенная. Без яда. Выпить чарку, и эти монструозии не приближаются, покуда хмель не выветрится. То есть часа полтора. А поход занимает шесть часов, то есть четыре чарки. Потому требовались привычные к водке пьяницы. Оно и дешевле: если за здорового мужика просили пятьсот рублей, то пьяницу отдавали за четыреста, а поторговаться — так и за триста пятьдесят. Таким образом шесть пудов золота обходились в семьсот-восемьсот рублей на ассигнации, — Алексей Яковлевич начал частить, порой пропуская слоги. Доктор