Вот пуля пролетела - Василий Павлович Щепетнёв

здесь семисот душ.

— И где же они, чем заняты? — продолжил я расспросы.

— Земля местная небогата, и графиня милостиво перевела крестьян на оброк. В Петербурге мужички, в предместьях столицы, в иных местах, даже и с семьями. Здесь остались лишь те, без кого никак не обойтись.

Ну, тогда закрытые ворота объяснимы. Мало защитников. А место хоть и недалеко от тракта, но — глуховато здесь. Глуховато. Тихо.

И, опровергая меня, над замком пронесся вой. Нет, не волчий, в этом я разбираюсь.

— На псарне воют?

— Нет, — рассеянно ответил доктор. — Собак давно нет. Впав в меланхолию, господин Мануйла распродал собак. Или раздарил. Оставил себе легавую, но и та умерла по весне, от старости. Господин Мануйла до сих пор в расстроенных чувствах.

— Если не собака, тогда кто же воет?

— Болотная выпь. Сейчас эта птица редка, в сущности, она почти вымерла, но в округе сохранилось несколько гнездовий. Жутко, не правда ли? Но мы привыкли. К тому же она долго не кричит, выпь.

И в самом деле, до самого конца прогулки над Замком висела тишина.

Никаких колодцев доктор мне не показал, да я и ничего бы не разглядел.

Когда туман, переваливая через стену, повалил во двор, я решил, что погулял довольно. Доктор, чувствуется, обрадовался: гостеприимство тоже имеет пределы.

— Гектор проводит вас в отведенный покой, — сказал он на прощание.

Гектор, теперь уже с одной свечой, повёл меня недалеко. Второй этаж, третья дверь налево.

В комнате меня ждал Мустафа.

— Каковы впечатления? — спросил я его по-португальски.

— Думал, придется сражаться, — безмятежно ответил он.

— Может, ещё и придется.

— Вот, господин барон, — сказал по-русски Гектор, — если что понадобится — позвоните в колокольчик.

Но колокольчика не было.

Старый Гектор, да.

— Ступай, — отпустил я лакея. Тот, помешкав, вышел вон.

Было видно, что комнату готовили спешно. Пыль, спертый воздух, небрежно перестланная постель.

Не рассчитывали хозяева на ночёвку гостей, не рассчитывали. Так мне Мустафа и сказал.

— Ничего, Аллах не без милости, — ответил я. — Хотелось бы, чтобы ночь прошла спокойно.

В ответ Мустафа указал на массивный, старой работы, шкаф, стоявший у стены. Понятно. Ход в соседнюю комнату. Если понадобится, одни ворвутся через дверь, другие — через шкаф. А третьи?

А третьи будут стрелять через потолочный люк. Если приглядеться, если хорошо приглядеться, то можно разглядеть.

Но что, собственно, с меня взять? Положим, коляска, тройка лошадей. Деньги — может, пятьсот рублей у меня с собой, может, тысяча, может, целых пять тысяч — ну, вдруг? Не убьешь — не узнаешь. А с другой стороны — миллион! Серебром, это три миллиона на ассигнации.

Но миллион то ли будет, то ли нет, а я вот он, приходи и бери. Легкая добыча. Помещик в руках лучше миллиона в перспективе. Зависит от того, насколько дисциплинирована и расчётлива банда графини Гольшанской.

Пан доктор считает меня помещиком средней руки. Поместье в двести душ — не велика важность, хотя и не мала. Помещики подобного уровня пять тысяч в дорогу с собою не берут. Хорошо, если пятьсот берут, а то и пятисот не наберется. Рублей двести. Потому, думаю, будут годить. Наблюдать. Слушать. Вот и сейчас кто-то за стеною прислушивается к нам. Но шанс, что он знает португальский язык, мизерны.

Свечечки надолго не хватит. Но в дорожном ларце на такой случай свечи были. Я открыл ларец, достал одну — я помещик экономный! — и поместил в шандал, не зажигая. На смену.

Мустафа стянул с меня дорожные сапожки, помог раздеться, затем подал комнатные туфли и халат. Достали дорожные сабли. Сделали пару показательных выпадов. Сабли у нас наполеоновские, небольшие, но лучшей стали. На скаку такими рубить неудобно, не для того они и задуманы. А вот в ограниченном пространстве — милое дело.

Но долго мы не упражнялись. Пару минут. Для публики. Мустафа — мастер сабли, и если вдруг кто-то постарается пробиться через дверь, то участь его — или их — будет печальной.

Я же до сабель не охотник. Уж больно кровавое оружие. Весь халат испортишь, и сам ею зальешься, неприятельской кровью. Потому и свою сабельку я отдал Мустафе. Он умеет — двумя, прямо-таки электромясорубка.

А себе приготовил пистолет. Тоже самое обыкновенное дело у путешественников. Пистолеты сейчас, в тридцать шестом году девятнадцатого века, имеются на любой вкус. Маленькие, дамские, средние, пехотные, большие, кавалерийские. Но у меня — новинка, даже не пистолет, а револьвер, «Кольт Паттерсон». С двадцати шагов попадаю в туза. Хорошо, с десяти.

Улегся. Достал книгу, купленную в лавке Смирдина, сочинение графини де Жанлис. Мы, аристократы, должны держаться друг друга.

Раскрыл книгу, и начал читать. Да, именно эта книга мне и нужна в дороге: уже к середине второй страницы царица снов увлекла меня в свои чертоги.

Чего же боле?

Глава 6

Грезы и деньги

— Доктор — душа возвышенная. Романтик. Среди польской шляхты принято быть романтиками. Меланхолия пасифик — это же возвышенно и благородно. Мол, дворянин, увидев, что доблестные русские войска учинили в Польше, прозрел и ужаснулся. И потому решил удалиться от этого жестокого мира, — Алексей держал сигару на отлёте, любуясь поднимающимся от неё дымком.

— А на самом деле… — продолжил фразу я.

— А на самом деле причина куда прозаичнее. Пенёндзы. Вернее, их нехватка.

Нет сомнений: графиня Гольшанская заботится о муже. Никаких страстей в духе мадам Радклиф, никакого изголодавшего, в язвах, коросте и вшах узника, прикованного цепями к стене тёмной, кишащей мокрицами и крысами камеры где-нибудь в подземелье.

Нет, нет и нет.

Выглядел Алексей Яковлевич Мануйла вполне презентабельно. Лицо округлое, аккуратная бородка-эспаньолка. Фигура слегка полновата. Сюртук, правда, старомодный, но безукоризненно чист, равно как и панталоны. Руки… Нет, руки не холёные. Но и не рабочие. Обыкновенные руки помещика, руки, знакомые не с пером, а с арапником.

— То есть деньги?

— Именно, барон. Деньги. Презренный, но крайне необходимый металл. Мы, Мануйлы — род купеческий, во дворянство попали не за пролитую кровь, а благодаря мошне. И потому папаша мой, Яков Михайлович, был страшно горд тем, что я, его сын, стал офицером, служу в одном строю с баронами, графами и князьями. Он назначил мне изрядное содержание, взяв, однако, слово, что я буду играть в карты только на наличные. Папаша, хоть и не служил в армии, но дух уловил точно: не раз и не два меня пытались обыграть на тысячи, под расписку, но я твёрдо держался слова. Кончались в карманах деньги — и я выходил из-за стола.