Жена декабриста - Марина Аромштан

Мне наложили швы и посадили на больничный: возможно, было легкое сотрясение мозга, и лучше три дня полежать. Над глазом висит кусок марли. Ни дать ни взять одноглазый пират. Могу пугать детей на улице. Читать не разрешили. Да одним глазом и неудобно читать. Лежу, слушаю радио — «Приходи, сказка!», «Взрослым о детях» и «КОАПП». Когда слушать нечего, болтаю по телефону с Юлькой. Или просто плюю в потолок.

Вакула чувствует себя бесконечно виноватым. Врач сказал, что останется шрам, и Сережка так опечалился, будто сделал меня инвалидом. Еще просил в травмопункте, чтобы мне не сбривали бровь — а то совсем некрасиво будет. Вот дурачок!

Влад, как всегда, отличился человеколюбием. Сказал, что Сережка — молодец: пустил мне кровь и пометил на всю оставшуюся жизнь. Жаль, что он сам до такого не додумался. Женщина лучше всего такой язык понимает — когда ей в глаз дают. После этого она становится тихой и лежачей. К чему и следует стремиться.

И этот человек рисует чудесные картины! Как такое может сочетаться?

В последний раз, когда мы были у него в мастерской, вытащил из ящика Библию. У меня даже руки задрожали. Это же драгоценность. Спрашиваю: откуда ты взял? Там еще можно достать? Он только глаза загадочные делает: «Там-нет. Да и не надо. Я с тобой поделюсь — если будешь хорошо себя вести!» Провокатор. Но, может, даст почитать?

***

Геннадий Петрович приехал меня навестить. На маму он произвел сильное впечатление — своей длинной артистической гривой, худобой и интеллигентностью. Она даже суетилась больше обычного. Привез два граната. Один отложил — «на ближайшее будущее, связанное с перспективой выздоровления», а другой почистил, по какой-то хитрой системе, ловко орудуя ножом. Хотя чему я удивляюсь? Он ведь сам собирал установки для своих экспериментов с рыбами.

— Рыбы, Ася, это уже прошлое. Может, и хорошо, что тему закрыли. Теперь я могу не разбрасываться, целиком посвятить свое время проблемам общественного бытия. В мире много несчастных. Нужно хоть что-то делать для того, чтобы их стало меньше. Вы читали «Письма из Ламбарене»? Я вам привезу. Мария Ильинична достала из спецхрана. Швейцер, конечно, действовал в логике абстрактного гуманизма, но ознакомиться сего опытом небезынтересно.

Кто такой Швейцер? Мария Ильинична работает в спецхране?

***

Мария Ильинична не работает в спецхране Ленинки, но имеет туда доступ. Видимо, в силу старых своих связей. Влад утверждает, не связей, а «заслуг». Думаю, безосновательно. От возможностей Марии Ильиничны всем только польза.

Временами Влад рисует как одержимый. Не ест и не пьет — только пишет.

Так жалко, что никто не видит его картин. Мы не в счет. К тому же он утверждает, что мы ему не больно-то и нужны-с нашими убогими материалистическими критериями и полной неадекватностью восприятия.

Врет. Только и ждет, чтобы мы пришли и что- нибудь сказали.

А вслух он мечтает о прекрасной гибели для своих картин. На какой-нибудь «бульдозерной выставке». Судя по всему, это и есть главная цель его жизни.

***

Вакула вдруг спросил: может, тебе надо вернуться в школу?

***

Геннадий Петрович стал часто приезжать в гости. Он не думает, что мне нужно возвращаться в школу. Формировать свое мировоззрение — серьезная работа. Просто я уделяю ей недостаточно времени. Может, подумать об индивидуальных занятиях? Он готов тратить на меня свое время. На меня и на Сергея. Мы кажемся ему самыми перспективными из ближайшего окружения — в силу возраста и открытости новым идеям.

Теперь мы по вторникам и четвергам занимаемся с Геннадием Петровичем. Геннадий Петрович хочет, чтобы занятия строились как свободные беседы на философские темы. В стиле «сократовских диалогов».

***

Влад, когда узнал, долго потешался. Комментировал на разные лады — все остановиться не мог. Сказал, если Геннадий и похож на Сократа, то только своей любовью к малолеткам. Живи он в Афинах, его за это же и осудили бы-за растление молодых умов и сокрушение моральных ценностей.

«Асенька, ты, значит, дяде Гене перспективной кажешься? Тем, что думать умеешь? А может, он втайне надеется, что ты для него плясать будешь-после вечернего кофея? Тебе это нужно, Асюта? После кофея?»

У Влада талант все опошлять.

***

Не могу сказать, что наши философские беседы похожи на диалоги. Я, конечно, иногда задаю вопросы. И еще «отчитываюсь» по прочитанному — вроде как краткое содержание пересказываю. А потом говорит Геннадий Петрович. В прошлый раз мы «обсуждали» Фейербаха — ведь он входит в «три источника» марксизма.

Сережка достал «Сущность христианства». Я читала с удовольствием: такой прозрачный текст, и все кажется понятным: «Сущность христианства в любви человека к человеку».

— Вот, вот, Ася! Это очень важно: в любви человека к человеку! — Геннадий Петрович сделал паузу. Ему,

очевидно, нравится эта мысль. — Фейербах решительно отмел весь библейский мистицизм. Но мы должны сделать следующий шаг. Попробуем понять, что такое «любовь» — не с мещанской точки зрения, не в рамках расплывчатых образных воззрений, а используя научный понятийный аппарат. За любым так называемым романтическим чувством стоят вполне определенные человеческие потребности. Их можно выделить, назвать, обозначить. (Но ведь я правда такое уже слышала. То есть — читала. И даже сочинение об этом писала: «Рационализм Базарова как что-то там…») Вот ребенок появляется на свет. Каковы его первые впечатления? Он видит грудь матери… — Геннадий Петрович делает такой широкий, округлый жест рукой. — А что такое грудь? Это еда, покой, утешение. Из них рождается чувство удовлетворения потребностей. И — наслаждение, величайшее наслаждение.

Они просто все сбесились. Но одно дело, когда об этом говорит Влад. К этому я уже адаптировалась. А вот опознать эту тему в занятиях по философии — это что-то новенькое.

А может быть, я просто ханжа? Он же в обычной своей манере развивал тему. И что же тут поделать, если ребенок действительно прежде всего видит грудь матери? Что в этом неприличного? И почему мне из-за этого неловко смотреть на Геннадия Петровича?

Я уже не могу думать о Фейербахе. Я думаю о Геннадии Петровиче: когда он в последний раз был с женщиной?

А ему надо?

Всем надо.

А тебе-то что?

Ну, просто интересно, как мужчина справляется со своими проблемами. Со своими неудовлетворенными потребностями.

Но ты же не думаешь так про Сережку? Или про Влада?

Влад найдет способ решить свои проблемы. А Сережка-зеленый мальчишка. И его проблемы вообще пока не в счет. Геннадий Петрович-совсем другое: взрослый человек, пострадавший. Живет необычной жизнью, в соответствии со своими моральными принципами. Очень жесткими, обязывающими. И честен-с собой и другими. Влад сколько угодно может смеяться над теориями Геннадия Петровича, но не сможет упрекнуть его в том, что тот обманщик. И это очень трудно-быть последовательным в своих поступках…

— Что вы думаете об этом, Ася? — Геннадий Петрович нарисовал на большом листе бумаги схему развития человеческих потребностей — от высших к низшим.

***

Сережке наши занятия явно разонравились. Приходит он очень уставший (учеба у него тяжелая, а он еще подрабатывает грузчиком в булочной) и, видимо, только из-за меня: договорились ходить вместе, вот он и ходит. За общим столом наши обсуждения выглядели живее: то Мария Ильинична своими переживаниями поделится, то Влад какую-нибудь гадость ввернет. Появляется повод пошуметь, покипятиться. А здесь все как-то вяло. К тому же, я вижу, Сережке все чаще хочется возражать, но он не решается: вроде как по статусу не положено. Геннадий Петрович долго был для него кумиром: источник знаний, образец поведения.

И вдруг все нарушилось. Геннадий Петрович предложил обсудить фигуру Альберта Швейцера — с точки зрения иерархии личностных потребностей, научности его взглядов и эффективности выбранной стратегии поведения. Может ли абстрактный гуманизм быть для нас ориентиром и в будущем?

Сережка отказался — резко, почти с вызовом.

Он не видит ничего абстрактного в том, чтобы лечить людей в Африке, где делать это больше некому. В том, чтобы ради этого болеть и даже умирать. С его точки зрения, все очень конкретно. Швейцер совершил подвиг служения и не нуждается в том, чтобы кто-то расписывал дело всей его жизни в соответствии со схемой.

Геннадий Петрович спокойно, но твердо возразил: он уважает Швейцера. Разве не по его рекомендации мы познакомились сего записками? Да, Швейцера, безусловно, отличал общечеловеческий уровень развития жизненных потребностей. Но это не означает, что он исходил из верных философских посылок. Следовательно, он не всегда действовал с достаточной эффективностью. Что в результате и подтвердилось: опыт Швейцера оказался точечным приложением сил, а магистральный путь деятельности связан с изменением массового сознания и преодолением мелкобуржуазного мещанства. Геннадий Петрович, добывая и размножая книги, как раз этим и занимается. Ведь так?