Империя желания - Рина Кент

class="p1">Так или иначе, в битве с этими словами я вышла победителем.

Ну, почти. Я начала читать свою записную книжку, не чувствуя немедленной потребности спрятаться, разорвать или уехать на машине в лес.

Почти, потому что даже по сей день у меня все еще проблемы с некоторыми словами. Забавный факт: большинство этих отрицательных слов, и многие из них — красного цвета.

Наносить ущерб.

Отпускать.

Подлость.

Горе.

Отвращение.

Депрессия.

Болезнь.

И самые страшного из всех. Смертельный. Мертв. Смерть.

Я не могу справиться с ними, как бы ни старалась. Они застревают в горле каждый раз, когда я пытаюсь произнести их. Словно давят на голосовые связки и забирают голос. Так что я решила справиться с этими чертовыми словами по-другому. Я написала каждое из них тысячу раз. А слово смерть вообще несколько тысяч.

Мои запястья болели, сердце колотилось в горле, а я чуть не ударила себя ножом и не истекла кровью на полу.

Когда пять лет назад умер дедушка, я не упала в обморок и не плакала. Я взяла себя в руки и была рядом с папой, когда он и Сьюзен рвали друг другу глотку.

Получается, я покончила с этим, правда?

Нет.

Мои глаза открываются, поскольку в моем сознании медленно формируется истинная реальность — смерть.

Папа может умереть.

Единственный член моей семьи. Единственный человек, который оставался рядом со мной и показывал миру средний палец, пока воспитывал меня в одиночку.

Во рту появляется соленый привкус, и я понимаю, что это потому, что глотаю собственные слезы.

С тех пор, как я стала менее чувствительной к словам на букву П, включая плакать, я больше не делала этого. Ну, и повода особо нет.

Но у этих слез, как будто, есть собственное мнение. Не из-за самого слова. Это не моя иррациональная реакция на случайное слово. Оно исходит из места, которое глубоко внутри меня, что я понятия не имею, где оно находится.

Неважно, что у меня болит шея и все мое тело окоченело из-за неудобного положения, в котором я спала. Все, что моя психика может осознать — это то, что папы может не стать.

Я буду совсем одна, без отца.

Человек, который раскрасил мир яркими красками, а потом положил его к моим ногам.

Человек, который хмуро смотрел на мир, но улыбался только мне.

Теперь некому будет спеть мне «С Днем Рождения». Никто не будет обнимать меня на прощание каждое утро или ужинать со мной каждую ночь.

Никто не будет медленно открывать мою дверь поздно ночью, дабы убедиться, что я снова не засну за своим столом, потому что была так поглощен тем проектом, над которым работала. Никто не принесет мне мой любимый зеленый чай с ванилью, пока я не сплю.

Его не будет рядом, чтобы затащить меня внутрь, когда я буду танцевать под дождем, потому что я могу простудиться.

Он просто исчезнет, будто его никогда и не было. И в отличие от того, когда умер дедушка, я не думаю, что смогу пережить это.

Я не смогу вернуться в дом, который мы называли нашим, и собрать несуществующие части себя.

Как я смогу, когда являюсь частью его и всё во мне свидетельствует о том, насколько хорошо и упорно он меня воспитал и насколько он пожертвовал собой ради меня?

Я даже не думала о переезде после школы. Люди моего возраста хотят съехать от родителей, но я этого не сделала. Мой дом здесь.

Внезапная дрожь заставляет меня встать, и пиджак, который укрывал меня, падает на колени.

Мои пальцы дотрагиваются до материала, и я удивлена, что они не начинают гореть. Неважно, что я не помню, как он накрывал меня, или как я вообще оказалась в кресле. Вокруг его запах. Немного пряный и древесный с оттенком мускуса, но он по-прежнему сильный, мужественный и очень похож на него.

Человек, которого я обнимала и плакала, уткнувшись ему в грудь. Человек, рубашку которого, наверное, испортила.

Он не обнял меня в ответ, не утешал, но то, что он был там, просто стоя неподвижно, было достаточно для меня.

Его тело все еще было напряженным и твёрдым, как в день поцелуя. Он по-прежнему отказывался от контактов со мной, как и тогда, но это нормально.

Он укрыл меня своим пиджаком. И, может, я смогу забрать его, чтобы оставить частичку его с собой.

Как и его записную книжку, рубашку, которую он забыл, как и толстовку с капюшоном, в которой бегает с папой. Большинство из них принадлежали моему отцу, но если Нейт носил их хоть раз, то они становились его. Не спрашивайте, почему. Это закон. Еще есть шарф, который он мне подарил, потому что мне стало холодно. Книга о праве. Точнее много книг. Ручка. Хорошо, много ручек.

И нет, я не сталкер. Я просто люблю коллекционировать. Под коллекционированием я подразумеваю то, что принадлежит ему.

Но сейчас его здесь нет.

И в глубине моего живота есть дыра размером с континент, потому что теперь я думаю, что он бросил меня, и мне нужно разобраться с этими беспорядочными чувствами самостоятельно.

Я снова перегнула палку в отношении него, не так ли? Теперь он действительно думает, что я неудержимая извращенка, которая будет прикасаться к нему, когда смогу.

Я не должна была этого делать. И не стала бы, если бы он сначала не прикоснулся ко мне и не сказал тех слов, которые запустили весь этот процесс. Дело в том, что мне нужно было с этим справиться, чтобы преодолеть это.

Но он должен был быть там, пока я с этим разбиралась. Не должен был оставлять мне еще одно воспоминание о себе, а затем просто исчезнуть.

Я с трудом поднимаюсь на неустойчивые ноги, провожу тыльной стороной ладони по лицу и вытираю ее о джинсовые шорты, прежде чем аккуратно накинуть пиджак на предплечье. Он должен был быть таким чопорным и правильным, как и его хозяин. Пока я не испачкала его своими соплями и слезами ранее.

Упс.

Мои пальцы касаются браслета, который он подарил мне, и я на цыпочках заворачиваю за угол в поисках очень знакомого высокого человека с глазами, которые могут отправить кого-нибудь в ад

Конкретно меня.

Тем не менее, я продолжаю искать его, потому что не могу оставаться одна. Не могу смотреть на безжизненное тело отца в синяках и просто стоять. Никакое количество списков, эмоциональная терапия или синдром кратковременной памяти не могли бы подготовить меня к