Ведьма - Жюль Мишле

Это очень большая и очень известная семья растений, большинство видов которой всюду растет в изобилии: под нашими ногами, у изгороди, семья, настолько многочисленная, что один из ее видов имеет восемьсот разновидностей. Их так легко найти, и они так обыкновенны. Однако пользоваться ими можно только с большим риском. Чтобы установить надлежащие дозы, требовалась смелость, смелость гения.

Вот сначала растения, имеющие наименьшую целительную силу. Это разного рода съедобная зелень (бешеная ягода, томаты). Другие из этих невинных растений обладают успокаивающей силой, как-то вербишник (коровяк), столь пригодный для примочек. Дальше идет уже растение подозрительное, считавшееся многими ядом, сначала сладкое, как мед, потом горькое, точно повторяющее слова Ионафана: «Я съел немного меда, и вот я умираю…» Смерть, приносимая этим растением, однако полезная: то уничтожение боли. Сладко-горький паслен — таково его название — был как бы первым опытом гомеопатии, постепенно втягивавшей в свой круг более опасные яды. Паслен вызывает легкое раздражение, колотье; использовали его как лекарство против господствовавших болезней века, против болезней кожи.

Видя, как ее тело покрывается отвратительной краснотой, бутонами, лишаями, молоденькая, хорошенькая девушка со слезами на глазах умоляла оказать ей помощь. У женщины порча обнаруживалась еще ужаснее. Грудь, самое нежное творение природы, из-за инфекции и загрязнения вызывает резкую, неумолимую и непрекращающуюся боль. С каким удовольствием приняла бы такая больная какой угодно яд. Она не торгуется с ведьмой, а сама отдает в ее руки бедную отяжелевшую грудь.

От сладко-горького слабого паслена переходили к паслену черному, оказывавшему более сильное воздействие. Боль утихала на несколько дней. Больная снова появлялась, плача.

«Ну хорошо. Приходи вечерком. Я отыщу что-нибудь для тебя, газ ты сама желаешь. Только это сильный яд».

* * *

Ведьма подвергалась большому риску.

Никто тогда не верил, что яды, употребляемые для наружного лечения или принимаемые внутрь в небольших дозах, являются лекарствами. Растения, обобщенные одним названием «ведьмовы травы», казались слугами смерти.

Если бы в руках ведьмы нашли такие травы, ее могли бы счесть за отравительницу или за стряпуху проклятых чар. Ослепленная толпа, тем более жестокая, чем сильнее был ее страх, могла в одно прекрасное утро побить ее камнями или подвергнуть испытанию водой (то есть просто утопить) или же — что еще ужаснее — ей могли на шею накинуть веревку, приволочь на церковный двор, и церковь могла в угоду народу воспользоваться этим случаем, чтобы устроить благочестивый праздник и бросить ее на костер.

И все-таки она осмеливается и идет искать страшное растение. Она отправляется утром или вечером, когда менее всего боится встретить кого-нибудь.

А пастушок, который ее видел, рассказывает в деревне: «Если бы вы видели, как она спряталась в развалинах разрушенной хаты, как она оглядывалась по сторонам, что-то бормоча. Мне стало жутко. Увидь она меня, я погиб бы. Она могла бы превратить меня в ящерицу, в жабу, в летучую мышь. Она сорвала гадкое растение, самое гадкое, какое я только видел, бледно-желтого цвета, как цвет больного, с красными и черными полосками, похожими на адское пламя. А что ужаснее всего, так это то, что весь стебель был в волосах, как человек, в волосах длинных, черных и плотно прилегающих. Она вырвала растение из земли, хрюкая при этом, и я уже больше не видел ее. Она не могла так быстро убежать. Она, вероятно, улетела. Что за страшная женщина! Какая опасность для всей округи!»

Нет ничего странного, если растение это наводило ужас. То — белена, сильный и опасный яд, а вместе с тем могущественное мягчительное средство, успокаивающее и усыпляющее боль, а часто и излечивающее.

Другой из этих ядов — белладонна, названная так, очевидно, из чувства благодарности. Она успокаивала судороги, порой охватывающие женщину в момент деторождения, присоединяющие к опасности новую опасность, к ужасу новый ужас. Но вот материнская рука осторожно вводит этот нежный яд, усыпляет роженицу и околдовывает священные ворота: ребенок сам работал над своим освобождением, сам вступал в жизнь.

* * *

Белладонна исцеляла от пляски, заставляя плясать. Гомеопатия была смелой, на первых порах она пугала. То была медицина наизнанку, обратная той, которую христиане вслед за арабами и евреями одну только и знали и признавали.

Как дошли до этого? Без сомнения, тем, что применили на практике великий сатанинский принцип: все должно делаться наоборот, не так, как поступает мир церкви. Последний боялся ядов, так как ими пользуется и из них готовит свои лекарства Сатана. Церковь пыталась духовными средствами (таинства, молитвы) воздействовать даже на тело, Сатана, наоборот, пользуется материальными средствами даже для того, чтобы влиять на душу: он позволяет пить забвение, любовь, грезы, всякую страсть. Благословению попов он противопоставляет магнетические пассы нежных женских рук, усыпляющих боль.

Благодаря изменению режима и в особенности одежды (шерсть была, несомненно, заменена полотном) болезни кожи потеряли свою прежнюю интенсивность. Проказа пошла на убыль, но она, казалось, вновь возродилась в виде более тяжких болезней. XIV век был терзаем тремя бичами: эпилепсией, чумою и изъязвлениями, подготовившими (по словам Парацельса) сифилис.

Первая из этих опасностей была наименее сильной. Она обнаружилась около XIV в. в ужасном виде пляски святого Вита, притом с той особенностью, что она была не индивидуальной болезнью. Больные, точно увлеченные одним гальваническим током, хватались за руки, образовывали бесконечную цепь и кружились, кружились до упаду. Те, кто смотрел на них, сначала смеялся, затем, заразившись, смешивался с потоком человеческих тел, увеличивая собою ряды страшного хоровода.

* * *

Что сталось бы, если бы болезнь упорствовала, как проказа, даже в момент своего упадка?

То был как бы первый шаг навстречу эпилепсии. Если бы это больное поколение не было вылечено, оно произвело бы другое, непременно эпилептическое. Страшная перспектива! Вся Европа заселена безумными, сумасшедшими, идиотами. Нам неизвестно, как лечили эту болезнь и как она остановилась. Обыкновенно рекомендуемое средство — броситься на плясунов и бить их руками и ногами — могло только усилить возбуждение и довести его до настоящей эпилепсии. Существовало, несомненно, другое какое-нибудь средство, о котором предпочитали молчать. В эпоху, когда ведовство доходит до своего апогея, широко распространенное употребление утешителей, преимущественно белладонны, выдвинуло и средство, которым боролись против этих психических недугов.

Во время великих собраний шабаша, о которых нам скоро придется говорить, «ведьмовская трава», смешанная с медом, пивом, а также с сидром и с грушевой наливкой (крепкими напитками Запада), заставляла толпу кружиться в сладострастной пляске, отнюдь не эпилептической.

* * *

Однако истинно великая революция, совершенная ведьмами, самый смелый поступок наоборот, в разрезе со средневековым духом, состояли в том, что они, так сказать, реабилитировали желудок и функцию пищеварения. Они смело провозгласили: «Нет ничего грязного, нет ничего нечистого». С этого момента изучение материи уже не имело границ. Медицина стала возможностью.

Что ведьмы злоупотребляли этим принципом, никто этого не отрицает. Нечисто только нравственное зло. Все физическое чисто. Ничто не должно быть устранено от взоров исследователя, находиться под запретом в силу пустого спиритуализма, еще менее в силу глупого отвращения. В этом пункте в особенности ярко обнаружился истинный характер средних веков, разбивавших единство бытия на отдельные понятия, на иерархические касты и классы. Не только дух благороден, а тело нет — есть отдельные части тела, которые благородны, тогда как другие — низки. Так точно небо благородно, бездна — нет. Почему? «Потому что небо высоко». Но небо не высоко и не низко. Оно наверху и внизу. Что такое бездна? Ничто. И так же примитивно рассуждали о мире и о маленьком мире, о человеке.

Человек создан из одного куска. Все части в нем крепко связаны друг с другом. Если желудок — слуга мозга и питает его, то и мозг, помогающий ему беспрестанно подготовлять сахар для пищеварения, также работает и на него.

Оскорбления не заставили себя ждать. Ведьму называли грязной, непристойной, бесстыдной, безнравственной. Тем не менее ее первые шаги на этом пути представляли собою, вне сомнения, счастливый переворот области наиболее моральных понятий: в области любви милосердия. В силу чудовищного извращения идей средние века видели в плоти и в ее представительнице, в женщине (проклятой со времен Евы), нечто нечистое. Дева, вознесенная более как дева, чем как мадонна, не только не подняла значение реальной женщины, а принизила ее, заставив мужчин вступить на путь схоластики целомудрия, стараться перещеголять друг друга в тонкостях и нелепостях.