Компенсация морального вреда как способ защиты неимущественных благ личности - Константин Голубев

Мнения правоведов того времени по данному поводу разделились. Например, П. Н. Гуссаковский в связи с этим отмечал, что стремление путем денежного вознаграждения доставить возможное удовлетворение лицам, потерпевшим нравственный вред, неизбежно приводит к явно несообразному положению, в силу которого означенное вознаграждение должно соизмеряться не с важностью вреда и даже не со степенью участия злой воли в совершении деяния, причинившего вред, а с большей или меньшей состоятельностью пострадавшего.[138] Противником материальной компенсации морального вреда был также и Г. Ф. Шершеневич, утверждавший: «Нужно проникнуться глубоким презрением к личности человека, чтобы внушать ему, что деньги способны дать удовлетворение всяким нравственным страданиям. Переложение морального вреда на деньги есть результат буржуазного духа, который оценивает все на деньги, который считает все продажным».[139] Иной точки зрения придерживался С. А. Беляцкин, который, будучи сторонником идеи компенсации морального вреда вообще, полагал, что законодательство дореволюционной России не препятствовало возмещению неимущественного вреда. «Пусть даже законодатель не задавался серьезно мыслью о нематериальном вреде, а сосредоточивал внимание главным образом на имущественном ущербе ввиду большинства случаев именно такого ущерба. Но раз закон не выразил категорического веления по этому предмету, он, по меньшей мере, развязал руки практике».[140]

Тем не менее достаточно продолжительное время в России господствовала точка зрения, опиравшаяся на традицию классического римского права. Интересно, что в 1905 г. в России был разработан проект нового Гражданского уложения, в котором нашла отражение тенденция, проявившаяся в законодательстве ряда других стран, по формированию института защиты неимущественных благ. В то же время, приветствуя решимость авторов проекта «примкнуть к институту, имеющему громадное общественное и юридическое значение», С. А. Беляцкин отмечал, что «они значительно сузили точку зрения, не решившись сойти с казуистической почвы».[141]

Действительно, проект предоставлял право на компенсацию неимущественного вреда в весьма ограниченном числе случаев. Так, в соответствии со ст. 2626 «в случаях причинения обезображения или телесного повреждения, равно как и в случаях лишения свободы или нанесения оскорбления, суд может назначить пострадавшему денежную сумму по своему усмотрению, принимая во внимание, была ли со стороны виновного обнаружена злонамеренность и другие обстоятельства дела, хотя бы пострадавший не понес никаких убытков (нравственный вред)». Предполагалось, что такое же право будет иметь женщина, «с которой совершено любодеяние», и девица, «обольщенная обещанием на ней жениться, если виновный не исполнит своего обещания». Заслуживает внимания попытка авторов проекта распространить деятельность институтов защиты неимущественных благ на общественные отношения, связанные с имущественными отношениями, для чего вводилась ч. 2 ст. 1655, по которой «должник, умышленно или по грубой неосторожности не исполнивший обязательства, может быть присужден к возмещению и других, кроме указанных выше (имущественных), убытков, хотя бы они заключались не в имущественном, а в нравственном вреде, и не подлежали точной оценке».[142]

Идея составителей проекта 1905 г. по введению в Гражданское уложение института компенсации нравственного вреда была не только ограничена незначительным числом случаев, но и особыми условиями, необходимыми для реализации указанного права, а именно: «злонамеренность виновного» (ст. 2626); неисполнение обязательства «умышленно или по грубой неосторожности» (ч. 2 ст. 1655). Тем не менее данный проект так и остался на бумаге, действовал же Закон от 21 марта 1851 г.

Следует отметить, что хотя не сразу и с большими сложностями, но в судебной практике к началу ХХ в. стали предприниматься попытки легализации принципа возмещения морального вреда. В 1909 г. по делу Дамбы (№ 46) Сенат развил теорию возмещения нематериального вреда в связи с увечьем, дав толкование понятию вреда, причиненного лицу человека увечьем, понимая под ним всякий вред, всякое зло, которым подвергся потерпевший. Далее Сенат разъяснил, что при исчислении размера вознаграждения суд не только вправе, но и обязан принять во внимание наряду с материальным ущербом и другие вредные, не менее тяжкие и нередко непоправимые последствия увечья, как то: расстройство здоровья, физическое уродство, большая или меньшая беспомощность потерпевшего и вообще более или менее серьезное ухудшение в условиях его дальнейшей жизни.[143]

После революции 1917 г. отечественная правовая система претерпела кардинальные изменения, но вплоть до 1990 г. в гражданском законодательстве отсутствует как сам термин «моральный вред», так, соответственно, и нормы, предусматривающие его компенсацию. Несмотря на это в 20-е годы, после принятия Гражданского кодекса РСФСР 1922 г., среди юристов возникли споры по поводу допустимости возмещения морального вреда. С одной стороны, например, А. Зейц категорически отвергал саму возможность компенсации морального вреда в советском обществе.[144] В свою очередь, Б. Утевский полагал, что и ст. 403 ГК РСФСР 1922 г. и ст. 44 УК РСФСР, принятого 22 ноября 1926 г. (о наказании в виде возложения обязанности загладить причиненный вред) давали основание для возмещения не только материального, но и морального вреда. С его точки зрения, в ст. 403 ГК имущественный вред противопоставлялся вреду, нанесенному личности,[145] а кроме того, по мнению автора, нет никаких оснований ограничивать понятие «личность» только физической неприкосновенностью, поскольку данное понятие носит скорее нематериальный характер, охватывая духовную, моральную сферу человека.[146] Сторонниками принципа возмещения морального вреда в то время были также И. Брауде,[147] Б. Лапицкий,[148] К. М. Варшавский.[149] Однако эти суждения практически никак не повлияли на судебную практику тех лет, отказывавшуюся удовлетворять иски о защите нематериальных благ путем взыскания денежных сумм. Разумеется, и по уголовным делам потерпевшие от преступлений были лишены возможности предъявить иск в связи с причиненным им моральным вредом.

После принятия в 1964 г. нового Гражданского кодекса РСФСР, в ст. 1 которого было сказано, что ГК РСФСР «регулирует имущественные и связанные с ними неимущественные отношения», дискуссии о возможности материального возмещения морального вреда возобновились.[150]

В. А. Тархов высказал мысль о том, что иногда неправильно указывают, будто наше законодательство (действовавшее в тот период времени) не допускало имущественной ответственности за неимущественный вред, поскольку из текста закона нельзя сделать определенного вывода, допускается ли такое возмещение, или нет. Автор полагал, что сложившаяся ситуация отражает толкование судебной практики, которая с самого начала отрицательно относилась к возмещению морального вреда, а затем такое мнение не без борьбы укрепилось и в литературе.[151]

На схожих позициях по этому вопросу тогда стояли такие авторы, как Н. С. Малеин,[152] Ю. Х. Калмыков,[153] Л. А. Майданик и Н. Ю. Сергеева,[154] М. Я. Шиминова,[155] С. Н. Братусь,[156] А. М. Белякова.[157]

Хотелось бы подчеркнуть, что в сложившихся обстоятельствах законодательство, регулирующее уголовное судопроизводство, тем не менее создавало больше возможностей для материальной компенсации моральных переживаний, нежели действовавшее тогда законодательство гражданское.

Во-первых, принятый 27 октября 1960 г. Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР впервые в российском законодательстве легализовал термин «моральный вред».[158] В ст. 53 данного Кодекса, в частности, говорится: «Потерпевшим признается лицо, которому преступлением причинен моральный, физический или имущественный вред».[159]

Во-вторых, принятый одновременно с Уголовно-процессуальным Уголовный кодекс РСФСР, как и прежний УК РСФСР 1926 г. (ст. 44), в качестве одного из видов наказания предусматривал возложение обязанности загладить причиненный вред (ст. 32). В данной статье, в частности, указывалось: «Исполнение обязанности загладить причиненный вред состоит в непосредственном устранении причиненного вреда своими силами, или в возмещении материального ущерба своими средствами…»[160] Иными словами, можно говорить об очевидном противопоставлении имущественному ущербу других видов вреда. Поскольку о возмещении имущественного ущерба говорится отдельно и при этом в тексте статьи не указывается прямо, об устранении каких видов причиненного вреда идет речь, можно сделать вывод, что здесь имеются в виду два других вида вреда – физический и моральный, из числа упоминавшихся в ст. 53 УПК РСФСР.[161] При этом бесспорно, что при совершении таких преступлений, как клевета или оскорбление, из трех легализованных в уголовном судопроизводстве видов вреда – имущественного, физического или морального – потерпевшему причиняется только последний. Одновременно в санкциях соответствующих статей Уголовного кодекса РСФСР (ч. 1 ст. 130 и ч. 1 ст. 131) в качестве одного из видов наказания за данные преступления было предусмотрено возложение обязанности загладить причиненный вред. В данном случае подлежал заглаживанию именно моральный вред, и у виновного лица не было особых препятствий, чтобы загладить его и в материальной форме (выплата денег, покупка подарка или путевки в санаторий для потерпевшего). Кроме того, применение при вынесении приговора ст. 43 УК РСФСР (назначение более мягкого наказания, чем предусмотрено законом) теоретически создавало условия для компенсации потерпевшим морального вреда практически по любому преступлению.