Жизнь в средневековой деревне - Фрэнсис Гис

на протяжении веков изменения сводились к возведению отдельных зданий.

Наивного, но толкового Уолтера из Хенли причисляют к основоположникам научного сельского хозяйства, особенно за рекомендации по улучшению качества семян («Семена, проросшие на чужой земле, принесут больше прибыли, чем проросшие на вашей собственной»)159 и породы скота («Держите хряков и свиноматок, только если они хорошей породы»)160. В элтонских записях зафиксированы попытки улучшить семенной фонд путем налаживания торговых связей между поместьями. В 1286–1287 годах старосте Эбботс-Риптона были отправлены тридцать рингов пшеницы, тогда как от старосты Уэстона получили двадцать рингов161. «Seneschaucie» содержит более определенные, чем у Уолтера, советы касательно улучшения породы скота: в частности, пастух, как указывает автор трактата, обязан выбирать крупных быков с хорошей родословной для выпаса и спаривания с коровами162. Роберт Троу-Смит считает, что к мнению сведущих людей в какой-то мере прислушивались. Прогрессивные сеньоры, например Хангерфорды из Уилтшира, привозили баранов из Линкольншира и других областей Англии. Троу-Смит даже предполагает, что кое-кто, «прежде всего владельцы больших церковных поместий», ввозил племенной скот с континента163.

Но все же широко применялось только два испытанных способа увеличения сельскохозяйственного производства – вырубка леса или осушение болот под новые земли. В прежние века, когда леса и болота покрывали всю Северо-Западную Европу, работа первопроходцев, орудовавших топором и лопатой, была явно необходимой. Теперь, в конце XIII века, с появлением множества деревень, перспектив освоения новых угодий почти не осталось.

Зато появились возможности, связанные с быстрорастущим рынком шерсти. Торговцам-производителям из городов Фландрии, Франции и Италии, славившихся своим сукном, требовалось много сырья, и вскоре поместья стали продавать больше шерсти, чем зерна, мяса, кож и любого другого товара. Особенно ценилась английская шерсть за ее тонкость – главное качество этого продукта. Представители крупных шерстяных компаний часто заключали контракты с монастырями, вроде аббатства Рэмси, на весь год или даже на несколько лет вперед. Цены отличались большой стабильностью – в 1270–1320 годах они составляли от четырех до пяти шиллингов за стоун (6,35 килограмма). В 1287 году аббатство получило 118 настригов с элтонского господского надела, в 1314-м – 521164. Неуклюжая, подверженная травмам и болезням, но неприхотливая в отношении корма и содержания, стабильно дающая шерсть, овца начала становиться национальным достоянием Англии.

Владельцы поместий с радостью открывали для себя рынок шерсти, но в большинстве своем они отличались консерватизмом, «не желая тратить сколь-нибудь значительную часть текущих доходов на усовершенствования»165. Больше всего денег сеньору приносили луга, а самой ценной культурой было сено для зимнего корма, но в центре внимания, как и прежде, оставалось зерно. Выращивание злаков для землевладельцев имело некое мистическое значение; крестьяне также занимались им охотнее всего, но по более веским – и более земным – причинам166.

Когда иностранные покупатели шерсти, имея в виду долгосрочные вложения, стали настаивать, чтобы в сараях, где стригли овец и хранили шерсть, были устроены дощатые полы – чего добилась, например, торговая компания из Кагора от цистерцианского аббатства Пайпвелл, – в Рэмси исполнили пожелание, но это был максимум того, на что соглашались пойти «передовые» сеньоры167. Крупные перемены в британском сельском хозяйстве, признаком которых стали огораживания, начали происходить, и притом очень медленно, лишь в XV веке.

Довольные ростом доходов и своим образом жизни, все более роскошным, сеньоры в массе своей предпочитали добиваться получения того, что причиталось им, в рамках существующей системы, а не стремиться к ее улучшению. Манориальные обычаи по-прежнему регулировали жизнь деревни и даже укрепились, когда началось ведение записей; и сеньора, и крестьянина в целом устраивало положение вещей, стимулов для перемен не было. Сеньор полагался на обычай, благодаря которому на его полях всегда были работники, в сундуках – монеты, на столе – птица, сыр, мясо и эль. Крестьянин полагался на обычай, который фиксировал объем его повинностей и выплат, а также гарантировал, что он сохранит дом, придомовой участок, запашку и право на выпас скота.

Глава IV. Сельские жители

Образ жизни элтонца определялся тремя обстоятельствами: правовым статусом (свободный или несвободный), количеством земли и скота и, наконец (критерий, связанный с первыми двумя, но все же самостоятельный), социальным положением. Взаимодействие жителей деревни друг с другом лишь недавно привлекло внимание историков, ранее изучались в основном отношения крестьянина с сеньором. «Поместная сторона» жизни крестьянина затмевала «деревенскую», которая, однако, являлась более древней и более значимой: деревня возникла раньше. Тот факт, что информацию о деревне получить труднее, чем о поместье, никак не меняет этого вывода. Один из исследователей дает такое описание поместья: «система землевладения и землепользования, приспособленная к уже существовавшей сети деревень и хуторов»168.

И деревня, и поместье играли свою роль в жизни крестьянина. Роль поместья зависела от того, был ли крестьянин свободным человеком или вилланом – различие, для которого законники стремились найти четкий критерий. Генри де Брактон, ведущий юрист XIII века, сформулировал принцип «Omnes homines aut liberi sunt aut servi» («Все люди либо свободны, либо подневольны»)169. Брактон и другие законоведы пытались поместить виллана в систему римского права и при этом фактически определили его как раба. Такое соответствие могло существовать в правоведении, но на практике оно не работало. Будучи де-юре несвободными, многие вилланы де-факто приобрели привилегии свободных людей. Они покупали, продавали, завещали и наследовали имущество, включая землю. Практическая необходимость порождала обычай, а обычай опровергал римскую правовую теорию.

Еще во время составления «Книги Страшного суда» английского виллана фактически отнесли к свободным людям, «низшим из свободных», по выражению Фредерика Мейтленда. Вилланы занимали третью ступень из пяти, доступных для крестьянина: свободные люди (liberi homines); сокманы (sokemen); вилланы (villeins); коттеры (cotters), или бордары (bordars), то же, что крепостные на континенте; наконец, рабы, которые трудятся в доме и на участке господина в качестве работников и слуг170. В течение столетия после составления «Книги Страшного суда» рабов в Англии не стало, но как именно это произошло, до сих пор неясно, – очевидно, они сделались либо слугами в поместье, либо арендаторами-вилланами. В то же самое время вилланы сделались несвободными людьми – и опять мы не знаем, вследствие чего. Историки полагают, что статус крестьянина был подвержен колебаниям в ту и другую сторону, что отражало крупные экономические сдвиги вне поместья, особенно рост городов – рынков сбыта сельскохозяйственной продукции. Родни Хилтон считает, что английских вилланов обложили новыми тяжелыми повинностями преимущественно в 1180–1190-х годах171.

Несвободное состояние виллана, или крепостного, никогда не было столь однозначным, как рабство, оно складывалось из множества конкретных ограничений. Виллан нес