Джованни Боккаччо. Его жизнь и литературная деятельность - Алексей Тихонов

Вскоре после их первого знакомства во Флоренции Боккаччо пришлось посетить Петрарку в Падуе. Флорентийцев огорчало, что прославленный во всей Италии и увенчанный лаврами поэт, которого они имели право считать своим гражданином, до сих пор жил в изгнании, и, чтобы загладить старую несправедливость, они решили звать Петрарку назад во Флоренцию, возвратить ему конфискованное отцовское имущество и предоставить ученую должность при вновь основанной высшей школе. Передать ему составленную в самых лестных выражениях «призывную» грамоту было поручено Боккаччо. Посольство это, однако, не имело успеха. Петрарка слишком сильно свыкся со свободной, бродячей жизнью поэта и ученого и в то время еще слишком дорожил собственной свободой и независимостью, чтобы принять какую-либо постоянную должность и тем связать себя. Но для Боккаччо это пребывание у Петрарки было весьма приятным и еще более сблизило двух друзей.

В 1353 году Боккаччо ездил, вероятно по какому-либо дипломатическому поручению, в Равенну. На пути туда он остановился, чтобы отдохнуть, в Форли и здесь-то и узнал, что Петрарка поступил на службу к Висконти. Это его так поразило, что тотчас по приезде в Равенну он написал Петрарке письмо, о котором мы уже упоминали выше. Это письмо можно признать образцом дипломатической диалектики; в нем Боккаччо должен был, щадя весьма чувствительное самолюбие своего увенчанного лаврами друга, высказать ему в должной форме, насколько его огорчало недостойное поведение Петрарки, некогда столь гордившегося своей свободой и презрением к тиранам. Впрочем, надо полагать, что огорчение Боккаччо было сильно главным образом потому, что Петрарка поступил на службу именно к миланскому тирану, с которым Флоренция, а следовательно, и Боккаччо находились во враждебных отношениях. Признавать же Боккаччо за крайнего и убежденного республиканца едва ли можно. Его отношение к неаполитанскому двору, к Аччьяйоли, посвящение им своей «Генеалогии богов» королю Кипрскому, – все это свидетельствует, что громкие, патетические речи против тиранов, которые он вычитал у древних римских авторов, не всегда приходили ему на память, когда случалось на практике иметь дело с владетельными особами. Одно несомненно, что Боккаччо всегда был готов горячо отстаивать свободу и независимость своей родной Флоренции; в этом отношении он был настоящий флорентийский патриот, возвышавшийся над интересами всяких партий.

Нужно, впрочем, заметить, что едва ли у Боккаччо были очень ясно выраженные и последовательные политические взгляды, да и нельзя этого было требовать от людей того времени, когда вся Европа, а в особенности Италия, находилась в состоянии брожения и хаоса, и именно лучшим-то и благороднейшим людям, прилагавшим к современным им событиям и политическим условиям жизни масштаб возвышенных идеалов и принципов, и приходилось чаще всего глубоко разочаровываться.

К 1355 году относится неприятный эпизод в жизни Боккаччо, подавший ему повод к написанию его знаменитой сатиры «Corbaccio». Поэт, которому было в то время уже за сорок лет, влюбился в молодую красивую вдову, но его любовь была не только отвергнута, потому что сердце дамы принадлежало уже другому, но и осмеяна со счастливым соперником. Боккаччо жестоко отомстил насмешнице, написав на нее едкую сатиру «Corbaccio», что значит злой, отвратительный ворон. Эта знаменитая, выдающаяся по силе выражений и фантазии сатира, переходящая иногда не только границы эстетики, но и границы приличия, носит еще и побочное название «Лабиринт любви». Боккаччо рассказывает в ней, как он, влюбившись и будучи отвергнут, хотел лишить себя жизни; но, пораздумав, решил, что он сам не прав, требуя любви к себе от человека, который его не любит, и что если неудачная любовь причиняет ему страдания, то он один виноват в них, потому что сделал неудачный выбор. Далее он описывает приснившийся ему сон. Ему снилось, что он забрел в дикую местность и хищные звери готовы были растерзать его. На выручку явился призрак старика, который объяснил ему, что эта местность называется «Лабиринт любви», и описал ему все ужасы, ожидающие человека, отдающегося во власть пагубной страсти, которую безумные люди возвели даже в степень божества. Призрак в самых ярких, ужасающих красках выставляет перед ним все недостатки женщин, их ничтожество и злые стороны их натуры. Этот призрак оказывается мужем той самой дамы, которая отвергла Боккаччо. Он предлагает Боккаччо, чтобы искупить сделанную им ошибку, возненавидеть пленившую его, ничтожную женщину и написать книгу, в которой следует показать ее миру в надлежащем свете: ибо поэтам дана власть и возвышать, и низвергать. Он дает призраку обещание написать такую книгу, затем тот выводит его на светлую высокую гору, и Боккаччо просыпается.

Если взглянуть на эту сатиру, переполненную преувеличенными нападками на женские слабости, исключительно как на месть Боккаччо отвергнувшей его даме, то она является недостойной поэта. Но едва ли одна такая цель руководила им. Недаром же возникали даже сомнения, был ли с Боккаччо в действительности тот случай отвергнутой любви, который им описан в «Corbaccio», и не взял ли его поэт просто как более яркую форму для проведения своей идеи. Однако нет оснований утверждать, что эта неудачная любовь Боккаччо вымышлена. Она, вероятно, только помогла ему оглянуться назад и увидеть много дурных сторон там, где он их прежде не видел. В «Corbaccio» он хотел, быть может, показать обратную сторону медали той идеи эмансипации женщин, которая сквозит во всех других его произведениях, и отталкивающим безобразием нарисованной им в «Corbaccio» картины предостеречь от излишних увлечений. В этой сатире Боккаччо является настоящим женоненавистником, в котором никак нельзя узнать автора «Декамерона». Это писал как будто совсем другой человек. Здесь, может быть, есть отчасти и влияние Петрарки, который в позднейшие годы не особенно дружелюбно смотрел на свои юношеские увлечения Лаурой, сделавшись ярым противником женщин, и если вспоминал еще о Лауре, то разве потому, что с его любовью к ней была связана и его слава как поэта.

Впрочем, и Петрарка, и Боккаччо были людьми своего времени, стоявшие на рубеже средних и новых веков. Средневековые понятия о женщинах не могли не найти в них отголоска. Они явились реформаторами всех средневековых воззрений, основателями культуры эпохи Возрождения, но во многом действовали бессознательно, в силу гения, который толкал их на этот путь, иногда, быть может, в противоречии с их убеждениями. Если бы они могли предугадать, до каких пределов дойдет развитие того античного духа, который был вызван ими к жизни, то их бы охватил ужас. Мог ли ожидать религиозный Петрарка, боровшийся лишь с безнравственностью развратного духовенства и бредивший идеальными героями древности, что та самая новая культура, основы которой он заложил, будет впоследствии угрожать самому существованию христианской церкви и вместо доблестей древних героев вызовет к жизни все дурные стороны древнего языческого мира. Быть может, под старость они оба инстинктивно предчувствовали это, и реакция против насажденных ими идей, впоследствии охватившая целые государства, ярко выразилась у Боккаччо в форме того раскаяния и обращения к религии, о которых мы скажем далее. Тем более естественна у Боккаччо, после испытанной неудачи, его старческая ненависть, или, по меньшей мере, презрение к женщинам как отголосок тех средневековых понятий, которые были еще живы. По тогдашним аскетическим воззрениям женщина была во всех отношениях существом низшего разряда, нечистый сосуд наслаждений; безбрачие считалось желанным, почетным и богоугодным делом, а брак – греховным и только по слабости человеческой плоти терпимым состоянием. Хотя женщина в Средние века и воспевалась миннезингерами в возвышенных песнях, но в действительности это поклонение ей было не что иное, как условная ложь. Раба мужчины, она никогда не была его равноправной подругой, и сердечное и умственное общение с женщинами считалось унижающим мужчину. Только эпоха Возрождения принесла женщинам полную эмансипацию от духовного и общественного превосходства мужчины и признала ее способной к высшему развитию; только с этой эпохи началась настоящая общественная жизнь, и женщина заняла в ней подобающее место. Каковы бы ни были крайности, к которым привела эпоха Возрождения и которые вызвали потом неизбежный протест, мы обязаны ей постановкой женского вопроса на ту почву, на которой женщина выросла в полноправного гражданина, подругу и сотрудника мужчины, справедливо деля с ним влияние на течение общественной жизни и способствуя смягчению нравов и более полному, всестороннему развитию духовных сил человека. И то обстоятельство, что Петрарка и Боккаччо в старости стали женоненавистниками, нисколько не умаляет заслуг, которые они своей литературной деятельностью оказали «женскому вопросу». Впрочем, их женоненавистничество проистекало еще и из другого источника. Как люди, чувствовавшие себя стоящими выше повседневных дрязг и домашних интересов, погруженные в научные и литературные занятия, посвятившие этим занятиям всю свою жизнь, они, естественно, искали полной свободы и боялись связать себя хозяйственными заботами и воспитанием детей, если б какой-либо женщине удалось занять место в их доме. В этом отношении примеры древних были им, конечно, хорошо знакомы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});