За день до послезавтра - Сергей Анисимов

В милиции к Николаю больших претензий не было, но ему все же посоветовали реагировать в следующий раз чуточку поспокойнее. В средства массовой информации его фамилия не попала, к не виноватому ни в чем чеченцу — тоже, и он в итоге решил, что отделался легко. Что ж, такие или почти такие случаи происходили в городе, наверное, чаще, чем пару раз в месяц, а вспоминать окончившуюся «пшиком» историю сейчас иногда было уже почти весело. Что же касается «быть спокойнее», этот совет Николай воспринял с достаточной серьезностью. Тем более что его уже несколько раз при разных обстоятельствах давали ему безоговорочно уважаемые им люди: от родителей до Железного Винни. Тем не менее, к уколам ощущения опасности или вычленения из окружающего части происходящих событий как «чего-то странного» он старался относиться серьезно. Иногда ему казалось, что это помогает в работе: во всяком случае, в больнице его ценили именно как везучего диагноста. Иногда — что мешает. Классические болезни внутренних органов все равно попадались ему на пару порядков чаще, чем экзотика вроде генетической патологии, — ну так на то он и был не педиатр-неонатолог, а терапевт…

Наконец они добрались до «Черной речки». Резко дернувшись, автобус встал и зашипел, раскрывая все свои двери, — и тут же все начали выходить. Выйдя вместе с остальными, Николай на пару секунд задержался, стоя с рассеянным видом у заляпанного замерзшими брызгами грязно-желтого металлического бока заслуженного ветерана общественного транспорта.

— Hickboo![4] — резко произнес он в черную спину, когда парень вышел через ту же дверь, что и он. Тот дернулся в сторону, разворачиваясь с отработанным автоматизмом бойца, — и столкнулся с Николаем взглядом. Нервозность прыгала в черных зрачках незнакомца, как попугай в клетке, а обе кисти он выставил перед собой в машинальной позе готовности к бою в «верхнем ярусе».

— Semper fi?[5]

— Что?

Девушка в десятке метров впереди остановилась, развернувшись поперек потока спешащих к метро людей. Во-во, это и имелось в виду…

— Тебе надо чего-то?

Николай только пожал плечами. Было уже ясно, что из его интуиции в очередной раз ничего не вышло, — голос у парня был нормальным. Хотя лицо — все равно странным.

— Тогда свободен.

Чужак повернулся и пошел своей дорогой — слишком неторопливо, как Николаю показалось. Интересно, что где-то за мгновение до того, как он начал этот разворот, отвернулась и девушка тоже. Задержавшись на шаг или два, она позволила парню догнать себя, и дальше они пошли вместе. Что она произнесла какое-то слово — это он скорее почувствовал, чем услышал, — и все равно не разобрал, какое именно. Хотя по интонации — вроде бы русское. Ладно, хрен с ними…

Николай повернулся и обнаружил, что Сергей улыбается, как Чубайс при виде электролампочки.

— Опять?

Он только кивнул, все-таки чуточку пристыженный. Забавно, что Сергей все-таки сначала прикрыл его, встав именно так, как это требовалось по ситуации. И только после ее благополучного разрешения позволил себе поскалиться… Все же они сработались. Хорошо было и то, что он сначала действовал «в соответствии с обстановкой» и только потом начинал высказывать претензии или комментировать. Сам Николай давно научился поступать так же, и были люди, которые это ценили.

— Я их тоже заметил, но мне показалось, что они просто провинциалы. Знаешь, если в Питер приехать из какого-нибудь совсем далекого Большого Мухосранска-на-Каме, то лица будут именно такие. Я видел.

— Может, ты и прав, — кивнул Николай, которому предположение показалось достаточно реалистичным, но Сергей все-таки не выдержал и добавил:

— Вы, питерские, все такие. Сейчас даже в Москве меньше снобов стало, чем здесь. Подумай об этом и не злись ни на себя, ни на них. Они наверняка вообще не поняли, о чем ты спрашивал. Приняли за уколотого? — ага? Ну и расслабься!

Они остановились на развилке замешенных на замерзшей грязи дорожек.

— Ты пешком? Проветри голову, это бывает полезно. Да и выходной завтра, тоже отдохнешь.

— Как ты думаешь, сколько нам всем осталось? — спросил Николай вслух, вместо того чтобы оправдываться дальше или рассказывать про ожидающий его «выходной». Это все равно не помогло бы: только что произошедшее в любом случае охарактеризовало его перед парнем как полного идиота.

— Года полтора-два минимум, — твердо, не задумавшись ни на секунду, отозвался Сергей. — А то и больше: все три, при хорошем раскладе. Мобильные «Тополя» окончательно выводят к 2015-му: к этому году и нужно рис в погреба закладывать. Так что не перегори к этому времени. Пока, в общем. До вторника…

Они стукнули друг друга по рукам и разошлись: один в метро, другой в сторону Каменноостровского. Николай шел, глубоко задумавшись, даже не столько над последними словами товарища, сколько над их тоном. Тема готовящегося вторжения была в их разговорах далеко не новой, но все равно интересно, как четко парень поймал смысл его вопроса. Хотя если жить достаточно долго, то увидишь и не такое. В одном из стройотрядов Николаю пришлось нарваться на случай, который убил его наповал в отношении существования возможности считывания информации с окружающего как чего-то большего, чем просто теоретическая концепция. Они играли в «Зулуса» — классическую игру студентов всех специализаций и научных работников в отпуске: загадываешь про себя слово, сообщаешь, имеется в виду нечто собственное или нарицательное, и выдаешь первую букву. После этого тебе начинают наперебой задавать вопросы, подпадающие под схему «это то-то?» Если ты не способен ответить, то называешь вторую букву, и так до тех пор, пока слово не будет угадано. Выигравший становится тем, кто загадывает следующее. Хорошая игра, ее многие любят. И вот в тот раз, когда очередь дошла до него, Николай загадал давно задуманное «собственное на букву „К“». Он ожидал, что уж полчаса-то отгадывание экзотического имени займет точно. «Барон Пьер де Кубертен?» — небрежно спросил один из товарищей, навсегда убедив его в том, что к «проколам сути» нужно все-таки относиться с хотя бы минимальным уважением. Ни разу до этого странного эпизода ушедший позже куда-то в МАПО доктор таких способностей не проявлял. А что с ним стало дальше и не видит ли он людей насквозь, как, говорят, делал доктор Боткин, — об этом Николай уже не имел никакого представления. Их дороги разошлись настолько радикально, что, окончив институт с разницей в три года, они могли никогда и не встретиться. Отсюда оставалось мучиться сомнениями.

До дома Николай дошел в таком же, в общем-то, задумчивом настроении, в каком расстался с Сергеем. Именно эта самая задумчивость и сохранялась на его лице все то время, пока он с шумом раздевался в заставленной сохнущими сапогами прихожей. Родители тоже только-только откуда-то вернулись и теперь с явным неодобрением его разглядывали.

— Живой сегодня? — с непонятной интонацией в голосе спросила мама, когда он разогнулся и снял со стула сумку — тащить в ванную.

— В средней степени, — вынужден был признаться Николай, потому что то, как он морщился и нежно трогал себя за ногу, мама уже наверняка срисовала.

— И куда на этот раз?

— Первый раз в плечо со спины. Но издалека, нестрашно. И потом, в самом конце — в грудь и в ногу. Это уже лишнее было, конечно.

— А успехи?

— Да особо никаких, — был вынужден признаться он, с некоторым уже напряжением пытаясь понять, что родители собираются делать, начиная в очередной раз этот разговор. — Так, боевое сколачивание. С переменным, мягко говоря, успехом, — но полтора общих часа в активе, это всегда полезно…

— Для чего полезно?

— Да для спорта, для чего же еще.

Ответ был самую малость грубоват, — тем более, что ничего такого родители пока не спросили. Хотя явно и собирались. Николай попытался пройти в коридор со своей раскачивающейся на ремне сумкой, но это не сработало: отец небрежно остановил его жестом руки и спросил, как продвигается оформление соответствующих бумаг в отделении. Его можно было, конечно, понять. Начавший «поступать в аспирантуру» уже с полгода назад и полагаемый им явно неглупым сынуля не сделал пока ничего, выраженного в официальных документах. Ссылки на бюрократию, воспринимаемые сначала с полным сочувствием, действовать на отца переставали. Судя по всему, он уже понял, что должность больничного ординатора терапии в Покровской, бывшей имени Ленина клинике в Гавани есть то, на чем его сын застрял окончательно. То, какие резоны у того могут иметься для такого выбора, отец искренне не понимал — и не понял бы, даже ответь ему сын честно. На самом же деле Николай просто не верил, что проживет ближайшие четыре года.

— И что?

— В смысле, «что»?

В этот раз прямого ответа, способного развить скандал, не последовало, и таким случаем грех было не воспользоваться. Несмотря на разрекламированный дезодорант, от Николая несло потом, и душ был весьма кстати: уж против этого родители не возразили. Кроме того, 10 минут шумящей воды и оптимистичного марсианского уханья из ванной давали им некоторый шанс успокоиться. То, что это все-таки не сработало и что настроены они были серьезнее, чем он надеялся, Николай понял позже нужного, и вот это было худо. Спокойно прошел даже обед. Слава богу, сама терапевт, мама всегда положительно расценивала возможность дать сыну поесть без излишнего давления на нервы. А вот потом, вместо того, чтобы найти себе повод куда-нибудь уйти по неотложным делам, он зачем-то зашел к ним в комнату. Больно уж там было тихо.