Как исправлять ошибки (СИ) - Алексей Веселов

– Ну да, ну да, – я хихикнул. – Всего лишь сокращать до королевского обращения какое‑то собачье имя. Обойдешься.

– Да это не мое‑у имя вообще! Я‑у своего и не помню вовсе. Это Аль мне‑у такое погоняло дал. Действительно, собачье какое‑то, – кис печально покачал головой, но потом мечтательно вздохнул: – Зато, как звезду…

М‑да! У него, кроме великосветских манер, еще и болезнь звездная. Но манеры меня интересовали больше. Интересно же, где набрался.

– А серьезно, друг мой клетчатый, ты что, раньше в дворянском доме жил?

Сириус возмущенно пошевелил вибриссами и промурчал:

– Видел я‑у, котообр‑р‑разных этих, холеные такие, жирр‑р‑рненькие. Под хвостом фекалии висят, аки бусы. Мне в пору и обиду на тебя в" Асилий за подобное мяу‑сравнение затаить…

Я вспомнил нашего придворного Дермибидона IV и усмехнулся точности описания. Действительно, этот кот был настолько толст и малоподвижен, что скорее походил на пушистую подушку, нежели на что‑то немного живое.

– Ну да, – согласился я. – За такое сравнение я и сам бы обиделся. Просто уж очень ты ловко когтями, как столовыми приборами управляешься.

– Ну меня‑у‑то жизнь изрядно покидала. Многое видеть довело‑усь, многому научиться… – кот ностальгически муркнул и, видимо, погрузился в воспоминания. Мне стало любопытно, но расспрашивать казалось ниже моего дворянского достоинства. Однако кис, судя по всему, и сам был не прочь поделиться жизненным опытом. Не снимая салфетки, он запрыгнул на стол, проковылял до меня и сел рядом с лимонным желе. – Вот ты‑у, марки‑уз, в жизни‑то своей недолгой, что видел? Только папенькин особняк, да башню эту кривобокую.

– Ну, почему! – обиделся я. – Меня, между прочим, в четырнадцать лет ко двору представили, даже пажом сделать хотели. Да только я уже тогда понял, что не моя это судьба. Сбежал из родительского дома, сам в Академию отправился.

– Ой, бр‑р‑рось! Все одно: между столицей да имением. А я, должен тебе заметить, мир повидал. Да‑у… – Сириус задумчиво почесал за ухом. – Вот сам подумай, разве я‑у обычный кот? Да если бы я‑у не был Кото Сапиенс, то мой рассказ звучал бы примерно так: Мур‑рррр‑рау, мяаа‑у‑оу, мяа‑мя‑мяа, фф‑ф‑ф, ш‑ш‑ш, пр‑р‑пр‑р, и пр., пр. Хорошо‑у, что звезды распорядились иначе, и вместо ограниченного словарного запаса дворовых кошек я‑у имею практически человечий. И пусть я‑у не Кот в сапогах и не ученый, зато магически одар‑р‑рен и внешне мордой симпатичен. Грешен, правда, изрядно и блохаст, но что кошкам свойственно, то‑у небезобразно, согласись?

Ничего не оставалось, как кивнуть. Его способность к вербальному общению с самого начала меня интересовала. Уж очень хотелось понять, что за заклинания на него наложены. Учитель о таких даже и не рассказывал. Мне казалось, что говорящий кот – это очень круто. Даже его клетчатость, облезлость и наглость за такое простить можно.

Кот удовлетворился моим согласием и заинтересованным взглядом и продолжил:

– Тут ведь дело не только в том, где я‑у был и что видел. Тут все в комплексе брать надо. Как звезды расположились с самого моего‑у рождения, – я закивал. Как будущий предсказатель я прекрасно понимал, о чем он толкует. Сириус удовлетворенно муркнул, оценив внимание аудитории в лице меня единственного. – М‑да‑у… чтобы ты‑у все понял нужно с самого начала начинать… Ну, ладно. Родился я‑у в день великого восстания мышей, против нас – усато‑хвостатых. Вам‑то, людям, об этом вр‑р‑ряд ли известно. Простой, надо‑у признать, был денек: гнусные мышки пищали от страха, но продолжали подсыпать в наше молоко‑у крысиный яд; ну а коты, как обычно, жрали, рожали, гадили и дохли. Моя‑у мяу‑матушка – жирная лысая египтянка, ходила под себя‑у так часто, что родила меня‑у раньше срока. Я‑у оказался ур‑р‑родливым слепым недоноском с ярко‑выраженным чувством опасности, поэтому сразу же, как только утроба родительницы вычихнула меня‑у на белый свет, я‑у пополз, – он гордо покосился на меня. Признаться, я не понял, почему именно. Не настолько хорошо я в которождении разбираюсь. Я про деторождение‑то только о самой начальной стадии осведомлен. Кис вздохнул, облизнулся, мечтательно воззрился в пространство и заговорил снова: – Пополз, значит, я… да так прытко, что самостоятельно вытянул своих братьев из мамашиного брюха за неуспевшую быть перегрызенной пуповину. В ту же минуту, после того как мы‑у, аки птенцы из гнезда, отползли на безопасное расстояние, из ниоткуда возникшие корейские повара растащили нашу матушку на катлетотесы… – ворк! Я покосился на лежавшие в сковороде котлетки, и меня передернуло (кажется, торговец фаршем был узкоглазым). Сириус фыркнул, и я снова обратил внимание на него. Рассказ кота обещал быть долгим. – Я‑у же, как старший котобрат, тащил на себе‑у гирлянду из четырех слепых уродцев в неизвестном направлении. До той поры, пока не заполз в норку одной сердобольной и о‑учень одинокой мышки. Эта добрая серушка нас и вырастила. Тем самым до конца усатых дней моих братьев, нанесла им тяжелую психологическую травму. Потому что они‑у до сих пор не могут определиться, кем же являются на самом деле – крысокотами или котокрысами.

– Постой, постой! – замахал я руками. – Ты что же считаешь себя крысой?!

Сириус обиженно фыркнул и посмотрел на меня с откровенным презрением.

– Лично я‑у сразу смекнул о своем происхождении, – гордо сообщил он. – Ну и что, что любил тыквенные семечки и вонючие, словно носки пехотинца, сыры. Зато я‑у обожаю мышей! Все началось с того, что однажды я‑у съел нашу мачеху. Съел и не заметил. Облизался, а несколько часов погодя выкакал ее хвостик и тут же захор‑р‑ронил его… – он покаянно вздохнул. – Братья мне‑у этого так и не простили – выгнали с позором, позабыв, как звать… Впрочем, я и сам не помню… А я‑у хоть и во вкус вошел, но и по сей день иногда прихожу на могилку мачехи, дабы помя‑унуть сердобольную серушку. Вкусная была‑у, однако. Но беды в моей кошачьей судьбе начались после того, как я‑у встретил свою первую любовь – корову Га‑Гу.

– Корову?! – опешил я.

– Да, и надо‑у признать, роковое это увлечение для любого усато‑хвостатого. Но я‑у ничего не мог с собой поделать, влюбился с первого взгляда. Меня‑у покорили ее огромные глаза и мр‑р‑р‑рау… большое вымя. Но у бедолажки крупнорогатой детство тоже не радостное было. Га‑Гу вырастили гуси.

– Кто?! – я чуть не подавился. Избыток межвидовых родственных связей плохо укладывался у меня в голове, а булка вдруг перестала помещаться во рту. Кусочек гусиного паштета таки не выдержал и вырвался на свободу, красиво шмякнувшись прямо перед носом у Сириуса. Кот брезгливо потрогал его лапкой и передернулся.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});