Похитители бриллиантов - Луи Анри Буссенар

и не схвати он коня за храп.

А рука у нашего приятеля была крепкая, и лошадь это почувствовала: она сразу остановилась как вкопанная, так что всадник вылетел из седла кубарем и выразил свои чувства, обозвав коня мерзавцем.

Альбер выглядел не намного лучше. Вся разница была в том, что он еще кое-как мог править своим конем. Он спешился, пока Жозеф приходил в себя, и буквально остолбенел, увидев, что здесь натворил носорог.

– Да откуда это вы? – спросил Александр, которого необычный вид его спутников и рассмешил и встревожил.

– Черт бы их побрал, этих дурацких коней! – ответил де Вильрож. – Они затащили нас в заросли колючек.

– О, это мне знакомо! Попадешь в такое милое место, и тебе покажется, что там растут одни штыки. Да ты похож на подушечку для булавок! Ты весь утыкан колючками. К тому же они причиняют сильную боль, эти Wagt een beetje.

– Как-как?

– Wagt een beetje. По-голландски это значит «подожди немного». А по-английски – wait a bit.

– Какой ты образованный!

– Вот видишь? Но позволь, я тебе помогу удалить все эти проклятые колючки, которые впиваются в твое тело. Подожди немного.

– «Подожди немного»?.. Вот уж действительно точней и сказать нельзя!

Александр извлек из кармана небольшой дорожный набор инструментов, достал ланцет и принялся за дело.

Тем временем Жозеф глазами знатока рассматривал раны слона и лошади, нанесенные носорогом, – у одного на животе, у другой на груди, – и в нем при чудовищном виде этих внутренностей тотчас проснулся страстный любитель боя быков.

– Ничего не скажешь – это хорошая равота, это слабная равотенка! Лювой пикадор мог вы гордиться, если вы ему удалось так распороть врюхо выку. Все зрители на plaza кричали вы врабо. Такой корриды я даже б Варселоне не бидал.

Александр ловко извлекал у своего друга занозы, а тот ругался по-каталонски и по-французски и вертелся как черт перед заутреней.

– Тише, тише! – говорил доморощенный хирург. – Ты, пожалуй, и не знаешь, что у тебя в теле торчат образцы всех африканских колючек. Вот смотри: эти две загнутые острые пластинки, похожие на рыболовный крючок с острой иголкой посредине, – это «подожди немного»[3].

– Да уж, подождешь! Смею тебя уверить, что поневоле остановишься, когда напорешься на эту дрянь!

– А вот этот маленький клык тоже здорово вас держит. Если вы сделаете резкое движение, чтобы от него избавиться, он воткнет в вас еще парочку колючек, по пять сантиметров каждая. Это Нааk en steek.

– Легче! Палач!

– Я говорю Нааk en steek. А вот Motjiharra, мать дамарасов, с крепкими крестообразными иглами; а вот мимоза обыкновенная, с белыми шипами, а вот Wagt een beetje, или Acacia detinens, то есть хватающая акация…

– Да будет тебе! Довольно ковырять мою шкуру, ты изучаешь ботанику на ней, мне от этого еще больнее! Хватит!

– Пожалуй, хватит. Я займусь Жозефом, а ты пока отдохнешь.

– Гром и черти! Мне было так больно после этой скачки по проклятым зарослям, что я даже не спросил тебя, как ты-то сам выпутался из беды.

– Да очень просто. Благодаря одному милому носорогу, безвозмездно предложившему свои услуги.

– Ты все шутишь!..

– Я не менее серьезен, чем любой директор хирургической клиники. Давайте, Жозеф, займемся вами.

Каталонец оказался терпелив ко многим испытаниям, но зато Альбер дал полную волю своему дурному настроению.

– Да это просто напасть какая-то! Просто напасть! С тех пор как мы встретили этого чертова проповедника или так называемого проповедника, у нас все валится из рук. Или у него дурной глаз, или пусть меня возьмут черти!

– Ладно уж, успокойся. Я думаю, ты и не такое видал – ведь ты весь свет изъездил. Меня удивляет, что настолько закоренелый путешественник, как ты, обращает внимание на такую ерунду! Куда девался твой недавний пыл? И где твои шуточки насчет важных господ, прогуливающихся по парижским тротуарам? Смотри, ведь все у нас устраивается самым лучшим образом! Охота была удачная, за проезд мы заплатили и обеспечили этих несчастных крупной дичью… Дай мне только вытащить колючки у Жозефа, и мы вернемся на реку. Ты сможешь поплескаться, покуда мы займемся моим слоном. А потом я тебя натру жиром этого симпатичного толстокожего. Говорят, нет лучшего средства для заживления ран. А затем мы пообедаем тушеной слоновьей ногой… Если верить путешественникам, это очень вкусная штука.

– Как ни посмотри, ты прав, – ответил Альбер, успокоившись от таких сердечных слов. – Но моя кровь вскипает сильнее, чем раскаленная лава, и я прихожу в бешенство, когда думаю, что мы здесь застрянем, в этом проклятом месте.

– Застрянем? Как это мы застрянем? Почему?

– А ты разве не остался без коня?

– Тем лучше! Я пойду пешком и буду охотиться на своих двоих. Этак я, по крайней мере, не рискую свернуть себе шею. Наконец, я добуду себе лошадь на ближайшем пункте, который попадется нам по дороге.

Восторженные возгласы, скорей похожие на вой, прервали их разговор. Это чернокожие, привлеченные выстрелами и надеждой на обильную еду, двинулись по следам охотников и, увидев на берегу реки животное, убитое Александром, кричали от радости.

А наш новоиспеченный хирург уже сложил инструменты, подобрал карабин и ушел в том направлении, откуда доносились крики. Его товарищи следовали за ним, ведя в поводу изнуренных лошадей.

Бечуаны были измучены голодом, и голод торопил их. Однако они ожидали, пока придут законные владельцы туши. На радостях, а может быть, и для того, чтобы как-нибудь скрасить томительное ожидание, они затеяли пляску, в равной мере живописную и бешеную. Тот, который служил нашим европейцам проводником, стоял рядом с тушей и потрясал копьем, которое готов был вонзить ей в бок. Европейцы не могли сдержать возгласов удивления, увидев эту чудовищную тушу. Гигантской величины слон возвышался над водой, как глыба серого гранита. Прирученный слон, встречающийся в Индии, или такой, какого показывают в зверинцах, не выдержал бы ни малейшего сравнения с этим могучим первобытным африканцем, павшим на родной земле. Сраженный колосс внушал восхищение, почти ужас, против которого не устоял бы никакой храбрец. Огромные передние ноги слона достигали берега. Голова лежала на земле, поддерживаемая слегка изогнутыми снизу вверх желтоватыми бивнями. Между двумя бивнями вытянулся в траве хобот, застывший в мертвой неподвижности, продолжая линию, образуемую телом и широким лбом. Характерным признаком слона африканской породы является плоский лоб с легкой выпуклостью, в то время как у слона азиатского имеется посередине лба вмятина. Чрезвычайно сильно развитые уши прикрывают верхней своей частью почти половину шеи, а нижний край достигает груди. На боках кожа серая, крепкая, испещренная глубокими скрещивающимися бороздами,