Развод. Не жди прощения (СИ) - Роса Алиса

Он ее ненавидит. И Виктория это считывает по его взгляду. Он смотрит на нее какие-то доли секунды, но ей этого хватает, чтобы побледнеть до бумажной белизны. Несчастная девчонка в ужасе.

Вот срань! Окликаю ее, надеясь переключить на себя, но она доезжает с трудом, реагирует медленно, а потом лезет за телефоном в сумочку. Я уже знаю, от кого сообщение, даже представляю, что там может быть написано, и пытаюсь не дать Виктории прочитать, но она не слушает. Своевольная коза!

Выхватываю телефон у нее из руки, бросаю взгляд на экран:

«Питер тесный, Ви. Я до тебя доберусь, и ты пожалеешь! Я тебя достану. Теперь ходи и оглядывайся». Похоже, расклад поменялся. Ему, видать, начисто башню снесло, раз он плюнул на ее полезность в бизнесе и готов уничтожить, просто потому что задела. А Тимур не похож на человека, который станет бросать слова на ветер. Пора навести о нем справки там, где обычно не ищут — среди его знакомых.

На очередном красном окидываю Викторию быстрым взглядом. Она явно успела прочесть ненавистическое послание мужа. Смотрит в одну точку и, похоже, проклинает всю свою жизнь.

Ее состояние тревожит меня почти так же сильно, как злит ее непослушание. Сказал же, чтобы не читала. Похоже, следует вообще отобрать у нее телефон. Пока пусть полежит у меня.

Припарковав машину у дома, помогаю Виктории выйти и веду домой. Она молчит. Подавлена. В шоке. В хрупком теле ощущается дрожь. Наверное, у нее есть основания настолько бояться Тимура, но об этом я спрошу позже. Сейчас какао с зефирками, плед и разговор о чем-то хорошем.

Виктория в трансе, полностью погружена в мысли. Автоматически переставляет ноги. Сам снимаю ее пальто, стягиваю ботильоны и веду в гостиную, расположенную между моей спальней и кухней. Усаживаю в глубокое кресло, включаю торшеры, которые дают приятный интимный желтый свет. Ставлю расслабляющую музыку. Затем отправляюсь на кухню приготовить Виктории какао, как и хотел. Себе варю кофе.

Когда возвращаюсь в комнату с напитками, Виктория сидит в кресле, поджав ноги. Сжалась в комок. Выглядит, как нахохлившийся воробей. Сердце ёкает от ее такого вида.

Ставлю кружки на стеклянный журнальный столик между креслами и сажусь напротив, но не начинаю разговор. Когда будет готова, Виктория заговорит сама.

Вскоре так и случается.

— Спасибо вам, Герман, — сипло выдавливает она и тянется к кружке с какао. — Вы очень добры.

Последняя фраза занозой застревает в мозгу. Я ж ничего такого не сделал.

— Что ты имеешь ввиду? — уточняю, отпивая кофе.

Виктория долго молчит. Наверное, с минуту. То ли все еще заторможена, то ли мучительно думает, говорить или нет.

— Герман, мне очень страшно, — наконец начинает она. — И теперь совершенно ясно, что я завишу от вас. Тимур знает мамин адрес. Мне совсем некуда пойти. Остается надеяться на вашу благосклонность и желание войти в мое положение. Я благодарна за помощь.

В очередной раз убеждаюсь, что Виктория умненькая девочка. Говорит совершенно правильные вещи. Сейчас я могу диктовать любые условия, и она будет вынуждена подчиниться. Понимает истинную суть вещей.

Под таким соусом я мог бы сейчас заставить ее переспать со мной. Оглядываю ее критичным взглядом. Сейчас она даже на «Ви» не тянет. Если настою, это будет насилие, которое доломает ее окончательно. Нет уж. Соблазнительная Виктория мне нравится куда больше, чем надломленная Ви.

— Я не спрашивал, что ты хочешь делать завтра, потому что предположил, что у тебя не возникнет протеста против моего предложения, — произношу доверительным тоном. — Мне нужно, чтобы ты купила себе необходимый минимум одежды, косметики, что тебе надо из женского. В общем, собрала походный чемодан.

Виктория вскидывает на меня взгляд, в котором читается робкая надежда, тревога и неверие. Понимаю, мои слова прозвучали довольно неоднозначно в свете последних событий, но я это спланировал еще до сегодняшней встречи с Тимуром.

— Вы собираетесь увезти меня? — в дрожащем голосе Виктории отчетливо слышен страх. — В Москву? Как надолго?

— Да. На неопределенный срок, — отвечаю тоном, не терпящим возражений. — Забыла, что теперь работаешь управляющей моего антикварного салона?

— Так и сказали бы, на год, — шипит Виктория и кисло добавляет: — Снова у себя поселите?

Злит. Даже бесит. Она исступленно и твердолбо блюдет свой морально-нравственный облик на уровне монашки! Такая горячая, соблазнительная девочка, сочащаяся ничем не замутненной женственностью, а не дает себе раскрыться. Не отпускает вожжи. Ну ничего. Я ее добьюсь. Или добью. Все равно будет по-моему. Как я сказал. А сейчас эта беседа меня утомила.

— Для тебя не должно быть разницы, где, Виктория, — добавляю жестко. — Ты верно заметила, я могу диктовать условия. И ты будешь делать, что я скажу.

Виктория вздрагивает от моих слов. Поспешно переставляет какао на журнальный столик и решительно встает.

— Я ошиблась, назвав вас добрым, Герман, — цедит сквозь зубы. В глазах мелькает опасный огонек. — Вы мало чем от Тимура отличаетесь. Он маскировал свою власть под заботу, а вы даже скрыть не пытаетесь.

Зверею. Не смеет она меня сравнивать с этим куском дерьма! Не смеет нас ровнять! Будь мы хотя бы немного похожи, я бы просто трахнул ее еще в первую же ночь.

Тоже встаю и подхожу вплотную. На ее фоне чувствую себя великаном.

Виктория злится и с вызовом смотрит мне в глаза. Боже, до чего она сейчас сексуальная! Тигрица, готовая накинуться на меня и вонзить клыки в глотку.

— Ты не видишь разницы? — спрашиваю вкрадчивым голосом. Она качает головой. — Тогда я тебе ее сейчас продемонстрирую.

С удовольствием наблюдаю, как краска стекает с ее лица, оставляя щеки бледными. То-то же, девочка. Но давать заднюю уже поздно.

— Раздевайся! — приказываю и сажусь обратно в кресло. Закидываю ногу на ногу. — И так, чтобы мне понравилось.

21.

От этих слов забываю вдохнуть и замираю в нерешительности. До меня постепенно доходит смысл сказанного, и вздыбливаются тонкие волоски на руках. Качаю головой.

— Нет… я не могу, Герман, — слова плохо пропихиваются сквозь мгновенно пересохшее горло. — Не заставляйте…

— Почему нет? — произносит Герман возмущенно-холодно. — Я хочу тебя. Представь, как бы на моем месте поступил Тимур?

Пронзительное осознание пробирает до костей. Я допустила роковую ошибку, поставив их в один ряд.

— Давай-давай, Ви, — едко добавляет он, его голос ниже, чем у Тимура, но обращение против воли вынуждает ощущать иррациональную схожесть. — Покажи мне сиськи. Оголяйся!

Слишком грубо. Слишком язвительно. Слишком обидно! Переносица ноет, в глазах жгутся слезы.

— Я не могу и не буду, Герман, — голос подрагивает, но я говорю твердо. — Надо вам, сами и раздевайте.

Его лицо теряется в приятном желтоватом полумраке, но глаза, сейчас почти черные от гнева, видны отчетливо. Герман поднимается и неспешно направляется ко мне. В душе плещется ужас. Договорилась. Доигралась.

Герман выглядит настолько решительно, что сомнений не возникает — он принял мое предложение. Собираю остатки надежды, что он просто разыгрывает меня, что не станет насиловать, но сама уже в это не верю. Против воли пячусь и вскоре касаюсь лопатками стены.

Затравленно смотрю на приближающегося мужчину. Если на кухне в полотенце он демонстрировал скорее расположение, хотя и говорил про наказание, то сейчас весь его вид выражает пренебрежение. Точно я — банановая кожура, которая выпала из мусорного пакета, и ему придется подобрать ее, чтобы снова навести чистоту.

— Последний шанс раздеться самостоятельно, Виктория, — рычит Герман, встав вплотную. — Я с твоим тонким платьем церемониться не буду.

Мучительно выдумываю хлесткий ответ. Не выходит, поэтому просто качаю головой. С Тимуром у меня бывали похожие сцены, но он все-таки муж, а на мне супружеский долг и всё такое. Герман — незнакомец.