О чем поет вереск (СИ) - Ольга Зима

— Наш король прибыл к отцу подтвердить право на трон. Меня решили обратить в друидку, когда я отказалась выходить замуж за нелюбимого. Я ни на что не надеялась, а ты… Ты спас меня, заключив вересковый брак. Мы провели год на земле, в Манчинге, подле короля, а вчера… что же вчера? — обрадовалась. — А вчера спустились к тебе, спасаясь от моей родни. Бабушка разыщет меня где угодно! И вот мы в твоем доме.

— Какая красивая легенда, — бормотнул Мэллин и смолк под взглядом Мидира.

Этайн всхлипнула и прижалась щекой к руке волчьего короля. Слеза обожгла кожу.

— Что, моя дорогая? Что беспокоит тебя?

— Сегодня второе? Второй день осениЁ — глаза Этайн заблестели. — Ты не отдал меня! Нет-нет, не возражай, я видела твои сомнения. Ты… Мы теперь муж и жена?!

— Разреши же поздравить тебя, брат мой, с прекраснейшим браком! — изрек Мэллин и согнулся в нижайшем поклоне.

— Как бы вы ни относились ко мне, нельзя терять уважение к вашему королю, — не обвиняя, а словно стесняясь его выходки, негромко вымолвила Этайн.

И Мэллин выпрямился, притих виновато.

— Я знаю, меня считают колдуньей, укравшей сердце вашего короля, — прикусила губу Этайн.

Джаред тяжело вздохнул.

— Разве самую малость! — хохотнул брат. — Ну что? Нельзя украсть то, чего нет!

— Я отпустил тебя на время Лугнасада, не подумав. Еще слово — и ты останешься в своих покоях навечно, — монотонно выговорил Мидир.

Он медленно выдохнул и лишь потом обратился к Этайн:

— Да, моя дорогая.

Присел рядом.

— Мы теперь муж и жена.

Это не обман, успокаивал он сам себя. Муж и жена — на время Лугнасада! Ни слова лжи, недопустимой для высшего мага.

«И ни слова правды», — сказала бы Этайн. Однако его вересковая супруга произнесла иное:

— Мое сердце!

— И я никому тебя не отдам.

Что, без обозначения времени, тоже не было ложью. Впрочем, Мидиру тут же стало не до Слова, писаного еще Нуаду.

Алые губы приоткрылись…

Как пропал Алан, волчий король не различил. Краем глаза заметил упиравшегося Мэллина, которого за локоть вытащил Джаред — тот все никак не мог отвести глаз от Мидира, целующего Этайн.

Снежный мыслеслов советника: «А придется» истаял в сладком запахе вереска, в хризолитовых глазах Этайн, в лучах солнца, осветившего Черный замок.

И все же Мидир успел разобрать слова Мэллина:

— Ему что, гостевых спален мало? Зачем он притащил ее к себе?.. Ну Джа-а-аред! Хватит уже! Отпусти! Скажи лучше, она ему быстро приестся, да? Она ведь всего лишь женщина!

— Как и наши матери, мой принц, — ответил советник.

Глава 10. Вереск живой и мертвый

— Моя дорогая, — с неохотой отстранился Мидир от губ и разжал руку, сжимавшую ягодицы. Огладил волны огненно-рыжих волос. — Тебе нужно поесть.

— Как… чудесно…

Этайн глубоко вздохнула и провела пальцами по влажным губам, которые только что нежили его губы, словно желая запомнить его поцелуи. Легко розовеющая кожа еще держала румянец, глаза были подернуты поволокой — словно земная женщина побывала в стране еще более волшебной, чем та, в которой очутилась.

А биение ее сердца Мидир ощущал на расстоянии.

— Без тебя? — вздохнула Этайн, приходя в себя. — Невозможно.

— А лишиться чувств, пока я буду показывать мой дом?

— Невозможно тем более.

Эта женщина будет держаться до последнего, и Мидир взял кусок с червленого серебряного подноса. Этайн, глядя на него, начала есть — как и все, что она делала, очень изящно. Мидир отвел глаза, не желая смущать ее.

— Какой странный вереск в этой кадке, — проследив за его взглядом, удивилась Этайн.

— Тут было что-то древнее и засохшее, еще со времен старых богов, — пожал плечами Мидир. — Мне показалось проще вырастить твой любимый цветок, чем выбрасывать. Я готовился к твоему появлению.

Этайн обвела глазами все покои.

— Спальня кажется тебе невместно большой, моя королева?

— Нет, конечно! Хотя… Да. Да! Где-то же должно обитать твое величие! На инкрустации, — она указала на каменный пол, прищурилась немного, — кстати, изумительной, можно принимать послов нескольких стран, в постель уложить с десяток стражников, в шкафу играть в прятки, в сундуках — жить! В комоде хватит одежды для половины Манчинга, а на полках, видимо, живут все книги дома Волка?

— С того, что мне не хотелось возвращать в библиотеку, я сделал копии, — ровно ответил Мидир, не решив, рассердиться ему или рассмеяться.

— Сколько же лет этим вещам?

— Несколько тысяч.

— Как и тебе? — шутливо произнесла Этайн.

— Мне — чуть меньше.

— Ты не потерял интерес к жизни!

— Мы — не люди. Ши хранят воспоминания, они не меркнут, не размазываются в памяти. Мы всегда можем вернуться памятью в прошлое и воскресить его.

— Сначала я решила, ты очень молод! Может, потому что так невозможно прекрасен?

— Садись рядом, — позвал Этайн Мидир.

— Эта улыбка, — продолжила она, прижавшись спиной, откинув голову на плечо и крестив его руки на своей талии, — словно все вокруг принадлежит тебе, только об этом еще не знает — вдруг сменяется вековой печалью. А глаза холодные, темные, словно небеса перед грозой, — тихо вымолвила Этайн. — Серые хамелеоны. Звери переменчивые, отражающие все цвета этого мира. Желтые, зеленые… — она запнулась, нахмурилась. — Голубые…

Мидир спешно протянул деревянный кубок.

— Эбен? — Этайн отпила из него и погладила резьбу. — Его еще называют хурмой. Темный, почти черный, как все в твоих сумрачных покоях. Дереву было много лет!

Этайн провела пальцем по травяному узору.

— Тяжелый, брось в воду — утонет. Годичные слои незаметны, сердцевинные лучи узкие и… — она задумалась. — Металлический блеск… Очень, очень богатый и дорогой вид. Обезвреживает большинство ядов. Ты боишься отравления?

— Обычная предосторожность. Не знал, что ты столь хорошо разбираешься в дереве!

— Я занималась резьбой. Немного, для души. Упрямый, очень упрямый, своевольный эбен. Почти вечный! Сильный, плотный, красивый. Редкого мастера слушается. Норовист до того, что скорее сколется или сломает инструмент, чем подчинится. И то, лишь ласковой руке.

— Так и есть, — улыбнулся Мидир, и губы Этайн слегка дрогнули.

— Камень… — она провела пальцем по вставкам. — Он чудесен! Агат, оникс, кошачий глаз? Нет, слишком черный. Циркон! Странное ощущение.

Овальная огранка — почти кабошон — в точности повторяла камни в ожерелье Эохайда, и у Мидира екнуло сердце. Он протянул свой кубок, сбивая воспоминания:

— За то, чтобы мой дом стал твоим домом.

— За твой дом!

Этайн, кивнув серьезно, отпила теплого вина, вытерла губы и руки мокрой салфеткой, предусмотрительно оставленной Воганом. Вздохнула:

— Скажи, мой супруг. Ведь ши не болеют?

— Нет. Благие впадают в сон-жизнь, высшие неблагие не могут остановить круговорот обращений… Но это все связано с недугом души, а не тела. Что тебя беспокоит?

— С одной стороны, это очень хорошо! Зато с другой… Значит, знахарничать мне не придется. В чем будут состоять мои обязанности в доме Волка?

— О чем ты? — Мидир присел напротив на корточки, взял ее ладони в свои, прижал к горящим щекам.

— Рабов у вас нет, и меня это радует. Я обучена вести приемы, умею следить за порядком, за двором, за приготовлением блюд, хоть за конюшней!

Мидир качал головой на каждое ее слово.

— Нет?! Но как же! Если у тебя есть всё, зачем тогда нужна королева?

Он прижал ее руки к своей груди.

— Так уж и всё? Может, было пусто здесь?

— Мидир! — ахнула Этайн.

Слетела с кресла, шепнула счастливо: «Мое сердце!», зарылась пальцами в его волосы, прижалась губами к его губам…

Она отдавала всю себя даже в поцелуе. Темное, слепое вожделение захлестывало волчьего короля с головой. Ее грудь касалась его груди, аромат вереска забивал ноздри.

Однако этот цветок требовал нежного обращения. Мидиру очень хотелось, чтобы Этайн была счастлива в этот Лугнасад. Он сдержал себя.

— Пойдем, моя дорогая.

— Ты назвал ее «дорогой», — голос Джареда был еще более холоден, чем обычно.

— Потому что она дорого мне досталась, мой советник.

— Ты был очень убедителен! Даже я бы поверил. И не взял ее. Она притягательна до безумия. Именно так, разве ты не заметил по Мэллину? У нас полон дом волков, и хоть ты — наш король, твоего кольца на ней нет. Женщин наперечет, аромат вереска растекается по переходам Черного замка, и стражи уже скалятся друг на друга. Обозначь ее своей, твой запах отобьет всякую охоту соперничать у всех, кроме самых безголовых.

— Я не собираюсь торопиться, особенно — вынужденно. Спокойствие дома на тебе и Алане.

— Мне нужно что-то весомое.