Аэций. Клятва Аттилы (СИ) - Тавжар Алекс

— Ничего. Теперь покажу. В бою со сторонниками Аэция.

— Отпусти его. Хотя бы на время сражения. В Армине он не убил меня. Я хочу отплатить ему тем же.

— Отплатишь, но по-другому. Он останется взаперти. Я уже принял решение.

— Принял решение, не посоветовавшись со мной!

— Все эти дни ты был пьян и пребывал в беспамятстве.

— Вино избавляет от боли, но не лишает разума.

— Попробуй достучаться до разума, когда человек валяется в собственном дерьме…

Так они препирались и спорили. Пелагея вдруг вспомнила, что забыла наполнить кувшин питьевой водой, и потихоньку выскользнула из палатки.

Спохватилась она поздновато. Снаружи было темно. На ночь в походном лагере не оставляли огней. И только у коновязи полыхало несколько факелов. Там, на больших повозках стояли бочки с водой и задернутая холстиной клетка.

До разговора, подслушанного в палатке, ни сама эта клетка, ни заключенный в неё человек не вызывали у Пелагеи пристального внимания, но теперь её отношение изменилось. Аэция она видела у торингов. Тогда его называли комитом Галлии. Он говорил с Бонифатием о переселении вандалов в Африку, предлагал использовать для этого римские корабли, и оба они выглядели как старые добрые друзья.

Понравился белокурый приветливый римлянин и Пелагее. Он произвел на неё приятное впечатление. Пожалуй, самое приятное среди тех, кого она видела в своей жизни. Меньше всего ей хотелось, чтобы такой человек враждовал с её мужем, и вот теперь, когда они помирились на пиру у августы, Севастий снова сбивается с ног, чтобы их поссорить.

Пелагея терпеть не могла Севастия. Считала, что он захватил полномочия её мужа, не выполняет приказов, помыкает им, пользуясь немощью после ранения. Бонифатий же ясно велел отпустить Аэция, но Севастий не захотел и слушать. При мысли об этом так и тянуло вызволить пленника и указать Севастию его место.

Пелагея потихоньку прошла вдоль палаток, но прежде, чем выйти на свет, решила немного понаблюдать. Из своего укрытия между палатками она видела и повозки, и клетку, и коновязь, что находилась чуть в стороне. Одинокий громила-охранник сидел на корточках возле кучи мусора и доставал из неё объедки. С виду — обычный олух, такого легко обмануть.

Напустив на себя величавый вид, Пелагея вышла из-за палаток и спокойным уверенным шагом подошла к коновязи. Поманила рукой громилу. В лагере к ней относились с почтением. Охранник тотчас же подбежал и вытянулся столбом, как вытянулся бы перед своим командиром.

— Пленника велено отпустить, — сказала ему Пелагея, старательно выговаривая слова. — Сделай это немедленно. Ты меня понял?

Охранник быстро кивнул и подбежал к повозке, на которой стояла клетка. Откинул холстину, и Пелагея увидела человека, находившегося внутри. Клетка была довольно тесной. Аэций сидел, упираясь в прутья затылком, весь в синяках, в кровоподтеках, с неподвижно закрытыми глазами. При свете факелов натыканных возле повозок он казался изваянием, а не живым существом. И все же Пелагея его узнала. Несмотря на синяки и кровоподтеки, изменившие облик, он по-прежнему притягивал её взгляд.

Охранник выхватил из-за пояса нож и принялся быстро кромсать веревку, которой был связан пленник. Аэций медленно открыл глаза. Повернул к Пелагее белокурую голову и взглянул на неё безразлично, словно не узнавая. Видимо, дали какое-то снадобье, чтобы не докучал в дороге. От этих снадобий пленники часто находятся в полудреме, и тогда с ними меньше возни. Понимал ли Аэций, что происходит вокруг? Охранник помог ему выбраться, но вместо того, чтобы спрыгнуть с повозки, он скатился с неё на землю и застыл без движения, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.

Сообразив, что идти он не сможет, Пелагея поставила на траву кувшин и бросилась к коновязи, возле которой виднелись на привязи несколько лошадей. Отвязала самую крайнюю, и вдруг почти у самого уха услышала вкрадчивый голос:

— Надумала от нас улизнуть?

И тотчас же перед ней появился Севастий, а к лежавшему без движения пленнику ринулись двое его подручных. Охранник попытался им что-то сказать, но в ответ получил удар и свалился на землю. Увидев это, Пелагея онемела от страха.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ай-яй-яй, — произнес Севастий, оттесняя её от коновязи. — Бонифатий, наверное, удивится, когда узнает, чем занимается его молодая жена.

У Пелагеи так колотилось сердце, что она едва сознавала значение сказанных слов.

Севастий крепко схватил её за руку и потащил к палатке Бонифатия. В какой-то момент она поглядела назад, но не увидела ни повозок, ни пленника. Возле коновязи потушили огни, и там было темно, как на дне болота.

*

— Получше следи за ней. А не то эта пташка наделает бед, — с раздражением произнес Севастий, втолкнув Пелагею в палатку. — Знаешь, куда она полетела, оставив тебя одного? Отправилась к нашему гостю и едва не уехала с ним из лагеря.

— Это неправда! — воскликнула Пелагея.

— Неправда, что застал тебя у повозок?

— Неправда, что я хотела уехать!

— А кто обманул охранника? — напомнил Севастий. — Кто приказал ему выпустить пленника? Или это тоже неправда?

В ответ Пелагея лишь сжала губы. Перечить было бессмысленно и даже опасно. Севастий всё оборачивал в свою сторону.

— Довольно. Я понял. Оставь нас наедине, — сказал ему Бонифатий.

Следом в палатке взметнулся тяжелый кожаный полог. Задевая его плечом, Севастий вышел наружу, и разговор продолжился без него.

*

Светильная плошка озаряла измученное состарившееся лицо. Бонифатий лежал на ложе из грубых медвежьих шкур. Обессиленный болью, он походил на раненого льва. Косматая грива спуталась. На губах запеклась слюна.

Пелагея жалела, что он оказался в таком положении, но поединок есть поединок. Аэций проявил благородство, иначе исход сражения был бы другим…

— Подойди. Присядь. — Бонифатий поманил Пелагею к себе, взял её за руку и мягко, словно ребенка, заставил усесться рядом. — Ну, признавайся, что там случилось между тобой и пленником?

— Ничего не случилось, — ответила Пелагея. — Ты велел его отпустить, и я подумала…

— А-ха-хах, — рассмеялся вдруг Бонифатий. — Так это было в пику Севастию?

От смеха ему сделалось больно, и он скривился, словно глотнул лимонного сока.

— Прошу тебя, никогда не вмешивайся в наши мужские дела, — проговорил с усилием. — Севастий, конечно, засранец, но я от него завишу. Он убеждает августу, что моя болезнь несерьезна, и только поэтому меня до сих пор не сместили. Я нуждаюсь в нем больше, чем ты можешь себе представить. Постарайся с ним как-нибудь ладить…

— Именно этого он и хочет, чтобы я с ним поладила, — в отчаянии произнесла Пелагея. — В глаза говорит одно. А за глаза… Считает, что ты уже при смерти, и я достанусь ему по наследству. Со всеми своими богатствами и рыжими лохмами. Это его подлинные слова.

В ответ Бонифатий предпочел отшутиться.

— Такой обычай действительно есть. Жена переходит от брата к брату, от родича к родичу. Вот только Севастию я тебя ни за что не отдам. Уж лучше тогда Аэцию и никому другому.

Пелагея со слезами бросилась ему на грудь.

— Не умирай, прошу тебя. Я не хочу оставаться одна…

— Эй, эй, полегче, а то убьешь меня раньше времени, — простонал Бонифатий. — Запомни, милая, умирать я не собираюсь. Севастий лишь исполняет мои обязанности. Как только вылечусь, с произволом будет покончено, и каждый займет свое прежнее место. Но сейчас не надо его дразнить. Иначе сделаешь только хуже. Аэций — его добыча. С этим придется смириться. Севастий словно собака, ему обязательно нужно бросить кость.

— Лучше бы ты надел на него намордник, — прошептала Пелагея, вытирая слезу.

Бонифатий ласково погладил её по огненным волосам.

— Севастий перекусит любой намордник. У него железная хватка. Жаль, что при этом ему не хватает чутья. Он не знает, как сделать правильный выбор. Я всегда относился к нему как к сыну, которого не дал мне господь, но спасти Аэция — мой христианский долг. После нашего поединка в Аримине у меня уже нет сомнений, что правда на его стороне. Я неверно судил о нем и за это наказан — болью, страданием, ежедневными муками. Севастий своим скудоумием не может понять, что заговор против Империи — это не распря с вандалами и не смерть наших близких. А то, что делают маски, которым он потакает, скрывая их имена. С внешним врагом мы справляемся, навалившись все вместе, а внутренний нас разделяет и убивает по одиночке… Ну, ничего. До масок мы доберемся. Аэций парень выносливый. Посидит взаперти, пока я буду лечиться. А потом поможет мне в этой борьбе. Лишь бы Севастий сдержал свое слово и оставил его в живых. А там как рассудит Бог…