Та, что будет моей (СИ) - Лель Агата

Невозможная женщина, просто невозможная! Самая несносная в его жизни.

Но парадокс заключался в том, именно в такие моменты он чувствовал, что

живет.

Что вот именно чего-то такого ему, наверное, и не хватало.

— Не хочешь ко мне, давай я подберу для вас что-то.

— Что-то?

— Что-то приличное. Что-то такое, где не будет ванной размером со спичечный коробок.

— Нам и такой хватает.

— Да почему ты такая упертая? — еще одна вспышка. Не агрессии, нет — внутреннего эмоционального броска, что заставило качать адреналин с утроенной скоростью. — Почему тебе вечно нужно делать все наперекор? Почему? Почему просто не принять помощь? Я в состоянии сделать вашу жизнь лучше. Новая квартира, хороший частный детский сад, потом школа.

— Нам не нужна твоя помощь, мы справлялись всегда сами, справимся и сейчас. Между прочим, я практически накопила на собственную квартиру! — и как гордо это прозвучало. — Да, не все сама — мама отдала мне бо́льшую часть накоплений, но и я внесла свою лепту. Еще немного и мне хватит на то, чтобы приобрести собственные метры!

— И сколько? Двадцать пять?

— Зато мои! И я никому не буду за них должна. Ни от кого не буду зависеть!

Что-то в его мозгах шевельнулось при упоминании ею покупки собственного жилья, начала выстраиваться какая-то логическая цепочка. Что-то важное крылось в этих словах, но сейчас, в эмоциях, он просто не нашел времени подумать об этом лучше.

Потом, спустя время, он пожалеет о том, что не догадался сразу, ведь это помогло бы избежать многих печальных последствий. Но это будет потом, сейчас же он переключился на другое:

— Мне нравится твоя независимость, но сейчас не тот случай. Я не буду приезжать к своей дочери в дом, стены которого оплеваны и еще что похуже.

— Можешь не приезжать, — упрямо дернула плечом и вернулась к грязной посуде. — Если ты не понял, нам ничего от тебя не нужно.

— Да какого черта? — схватил ее за локоть и заставил снова посмотреть на себя. — Ты ведешь себя так, будто я когда-то тебя кинул!

— А это не так?

— Насколько я помню — нет.

— Какая избирательная у тебя память. Только я вот помню совсем другое.

Сейчас она была очень красивой — немного лохматой, с пылающим взглядом и кожей. Ему до ломоты захотелось ее поцеловать. Прямо сейчас, в этот совершенно неподходящий момент. Когда оба на взводе, среди грязных тарелок. За это можно здорово огрести.

Да и пусть.

И он ее поцеловал.

Просто положил ладонь на ее затылок, притянул к себе и поцеловал. Раздраженно, показательно агрессивно. Сначала. А потом… Это они. Ее губы. Он вспомнил их. Вспомнил все. И вдруг так резко стало мало одних поцелуев. И была бы его воля, он бы не церемонился ни одной секунды. Как не церемонился никогда. Умри, но получи свое.

Рука, совершенно автономно работающая в этот момент, со снайперской точностью сама поползла вниз, под подол ее то ли платья, то ли юбки. В голове вспыхнула мысль, что средств контрацепции у него с собой нет, потому что собирался он в Сколково, а не в эротическое приключение. А потом мелькнуло осознание, что в доме, вообще-то, ребенок за стеной в соседней комнате.

Здесь толстые стены? Вряд ли.

Внезапный всплеск теплой воды заставил его прийти в себя и открыть глаза, посмотреть вниз — носки были в хлопьях пены.

— Раковина… — как-то тягуче проронила она, тоже едва разлепляя веки.

— Что?

— Раковина забилась…

— Да и черт с ней.

Хлопком ладони по рычагу он не глядя перекрыл бьющий поток и вернулся к тому, с чего начал. И на чем закончил.

Он вдруг понял, чем она притянула его тогда. Уж точно не своей необычной внешностью, интеллектом и своим "янетакая", было в ней что-то особенное, что-то, что заставляло его мужское буквально выть перед ее женским. Феромоны ли, или какие-то иные гормоны радости, но его либидо было совершенно точно настроено под ее.

Он ее чувствовал.

Ему нравился запах ее волос, ее кожа, ее губы. Он не просто брал это все, потому что в природе мужчины заложено — брать, он наслаждался тем, что делает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А уж как наслаждалась она… Ее удовольствие как отдельный вид его удовольствия. Никогда он не видел чтобы кто-то настолько таял от его поцелуев. Чтобы кто-то настолько преображался в его руках.

Она любила его и любит до сих пор, вне всяких сомнений. И ее такая безусловная любовь, любовь гордая, не на коленях, длящаяся уже кучу лет, тоже делала ее особенной в его глазах.

— Могу не приезжать, говоришь, — нашел в себе силы прошептать в ее губы. — Уверена?

— Абсолютно, — а сама сильнее вцепилась в его спину, приближая.

Это была самая долгая прелюдия в его жизни. Даже в подростковом возрасте он не тратил столько времени на поцелуи без продолжения. Но сейчас, на удивление, он даже получал какое-то извращенное наслаждение от того, что давно уже все можно, но пока ничего нельзя.

Чертов адреналиновый наркоман. Торчок, присевший на иглу под названием Веснушка.

— Скучала по мне? — пропустил пальцы сквозь ее спутанные волосы. А потом вовсе дал рукам немного больше воли, потому что не касаться ее сейчас было выше его сил. — Думала же хоть иногда?

— Совсем нет.

— Вообще?

— Ни разу.

Он улыбнулся, ощущая в поцелуях ее улыбку.

Носки полностью промокли, до щиколоток, но на этот факт было плевать. Как и на то, что буквально под носом лежала гора недомытой посуды, а за стеной играла незатейливая песенка из детского мультфильма.

Все, что происходило сейчас, ему нравилось. И казалось таким правильным.

Наверное, ради этого стоило похерить то совещание, пусть катится.

Ему нужна она. Сейчас. Срочно. Все остальное потом.

— А может, закроемся в ванной или твоей спальне и…

— Абсолютное нет! — предугадала она, что именно он хотел предложить.

Это были странные, лишенные всякого смысла реплики в поцелуях. Брошенные слова, чтобы совсем не терять голову, чтобы вытеснить неуместные сейчас фантазии.

— А вот я скучал, — и это была абсолютная правда. Теперь он это понял.

Она, не открывая глаз, провела ладонью по его спине, плечам, собрала в кулак темные жесткие волосы на его затылке. Словно пытаясь впитать его в себя, насладиться, изучить заново… или просто вспомнить.

— Ты теперь льешь в уши, чтобы затащить кого-то в постель? Мельчаешь, Вишневский.

Он снова улыбнулся и живо представил в своей постели ее. Или в ее постели себя…

Ну не прогонит же она его в дождливую ночь, правда?

Часть 12

Она нравилась ему. Нравилась на каком-то глубинном уровне. Эти два парня — мозг и что пониже, сейчас были солидарны друг с другом как никогда. Просто завидная гармония.

Хорошо, что он опоздал. Плохо, что они не одни…

Звук звонка из заднего кармана брюк он даже не сразу услышал, а услышав, забил. Но звонки продолжались и продолжались, и когда уже стали раздражающе навязчивыми, он все-таки достал, матерясь про себя, телефон. Взглянул на дисплей.

Атрофированные участки мозга начали оживать один за другим, как подснежники по весне.

Джессика. Его как бы "законная" девушка. Ведь уезжая они не расстались.

Твою мать! Твою же ты мать, а! Ну почему сейчас?

Но было уже поздно…

— Это она, да? — кивнула на телефон в его руках вмиг похолодевшая Веснушка. Только она умела так закрываться, за какую-то наносекунду. В буквальном смысле выползла из-под его тела и прижимающей сзади столешницы. — Ответь, она же волнуется.

— Это не срочно.

Но она уже, открыв дверь, скрылась в ванной, чтобы, гремя тазами, искать половую тряпку…

Поезд ушел. Финита ля комедия.

* * *

Ночью сон к Вишневскому почему-то не шел. Обычно как — только до подушки и моментально вырубился, а теперь нет. Он лежал, смотрел на мутные звезды через огромное окно спальни, где прошло его детство, и думал. И так сильно его сегодняшние мысли в этой же самой постели отличались от мыслей прошлых беззаботных лет.